Сибирский фронтир (СИ) - Фомичев Сергей

Поначалу в глазах завсегдатаев полыхнул интерес, каким, мол, ветром занесло на Камчатку отступника. Затем некоторое время общественное мнение колебалось между немедленным судом Линча и традиционным равнодушием. Видимо для самосуда не хватило организующей силы – ни Севки, ни Трапезникова в корчме не оказалось, поэтому общество предпочло остракизм. Рожи попостнели, отвернулись, разговоры продолжились.

Не обращая внимания на эти игры, я взглядом разыскал должника и продрался к нему сквозь неуступчивые спины.

–Где деньги? – рыкнул я.

–Какие такие деньги? – ухмыльнулся Белобородов и добавил, так, чтобы слышали все: – Если я тебе должен, предъяви расписку, вексель или свидетелей. А нет, отваливай парень подобру–поздорову. А то ведь здесь у многих руки чешутся.

Народ загудел с одобрением, показывая, как бы между делом чешущиеся руки, а я понял, что загнал себя в угол. Угрожать казаку бесполезно, просить, умолять тем паче.

–Мыть надо руки, чтобы не чесались. А ты, старик, ещё пожалеешь об измене.

–Про измену не тебе бы говорить, – крикнул кто–то.

–Ладно, – буркнул я и подался к выходу.

В спину мне только что не улюлюкали.

По большому счёту убытка предприятие не понесло, ведь уже аванс с лихвой компенсировал затраты. Именно поэтому я и позволял себе заключать с торговцами джентльменские соглашения. Хлопот и фискальных следов куда меньше, а доверие дорогого стоит. Я собирался поступать так и впредь и дабы не вводить в искушение прочих партнёров, Белобородова следовало покарать. Публично, показательно.

Но он ли главный виновник? Нет. Получив крохи, казак потерял выгодный бизнес. Зарезал золотоносную курочку. Инициатива наверняка исходила от паучьего выводка, во главе с Трапезниковым, а значит, настала пора продемонстрировать силу ему. Пока мафия шла в кильватере замыслов, я терпел её. Я бы мирился даже в том случае, если бы она просто встала в сторонке. В конце концов, очищать мир от скверны не моя миссия. Но война объявлена и следующий ход за мной.

–Эх, теперь и мне житья не дадут, – пробурчал Чекмазов.

–Не дадут, – согласился я. – Пожелают задеть меня – ударят по приятелям. Так что сваливать тебе надо.

Гибель Оладьина ещё больше сблизила нас, и старожил не сомневался, на чью сторону ему вставать. Однако моя категоричность его возмутила.

–Ишь, ты шустрый какой, "сваливать". У меня здесь работа, хозяйство, семья. Куда я с покалеченной рукой уйду? Чем домашних кормить буду?

–Я помогу. Что хочешь, дом? Будет тебе дом. Работу? Будет работа. Всё будет.

–Где на островах?

–Да хоть и на островах. А оставаться здесь всяко опаснее. Когда мы с Трапезниковым всерьёз схлестнёмся, не только пух полетит.

–Что ты ему можешь сделать?

–Кое–что могу…

Окунев из Петропавловска уже ушёл, а "Гавриил" ещё не прибыл. Я убивал время, шагая по датам календаря точно из угла в угол, пока, наконец, не увидел паруса. Молодой капитан с делом справился, но затратил все свои силы. Он выглядел как человек, вернувшийся с вечеринки вампиров.

–Придётся тебе, дружище, к камчатскому устью сходить, – "обрадовал" я паренька. – Знаю, что тяжело, но надо.

Ромкино лицо побледнело ещё больше. Гордость не позволила сослаться на усталость. Однако нашлись и другие препятствия плаванию.

–Погода дрянь, – сказал мореход. – Ветер меняется часто. На берег выбросит, на камни.

–Надо, – повторил я.

Гнев плохой советчик. Я собирал деньги для галиота, но, встретив измену Белобородова, пустил их на подготовку операции возмездия. Ради сведения счётов отложил главное дело.

Пока мы с Брагиным сметали товары с нижегородских прилавков, "Гавриил" добрался до устья Камчатки. Там с борта высадился десантный отряд – коряки под началом Анчо–мухоморщика, Ватагин и Ты Налей со своими чукчами, несколько ительменов и тунгусов. Настоящая туземная армия, которую давно хотелось проверить в деле.

На трёх больших лодках десант поднялся до Нижнекамчатска, куда прибыл ночью и высадился без единого звука. Оставив нам дом, Чекмазов погрузил в лодку скарб, устроил семейство и собирался тихо, ни с кем не прощаясь, свалить из города.

–Ромка Кривов подберёт вас в устье и переправит в Петропавловск, – пообещал я старожилу. – Перезимуете, а там посмотрим.

Пока я провожал хозяина, туземцы заняли дом. Они вполне обходились без командиров. Споро, без суеты и шума оборудовали позиции на чердаке, укрепили окна и двери. От мешков с песком мы отказались. К чему лишний балласт, когда хлеб девать некуда. Случись чего – кули с зерном или мукой способны задержать свинец ничуть не хуже.

Всю ночь мы не смыкали глаз, и Анчо развлекал туземцев своими странными рассказами. Мухоморщик вообще говорил без умолку в любых обстоятельствах на любую тему и на любом языке. С чукчами общался по чукотски, с ительменами по–ительменски. Он впитывал в себя языки, культуры, манеры, оставляя за собой право в любой ситуации жевать грибочки. Казалось, перенеси Анчо в моё родное время, посади среди таких же торчков, и он легко подхватит беседу о философии Хайдеггера или Маркузе.

Сейчас, лёжа с ружьём за мешком с мукой, он рассказывал очередную сказку с запутанным сюжетом и странными аллегориями. На мой вкус получалась какая–то бредятина, но и чукчи и коряки и ительмены слушали Мухоморщика затаив дыхание.

В своё время сказка про курочку Рябу поставила меня в тупик абсолютным отсутствием логики. В детстве я этого, понятно, не замечал, в детстве мы слушаем голос родителей, а не осмысливаем сюжет. Но, перечитав сказку позже, я просто впал в ступор. Нелепица сидела на нелепице и нелепицей погоняла.

Затем как–то раз наткнулся на статью, которая всё объясняла. Что там символизирует золотое яичко, и почему было важно разбить его деду с бабкой собственноручно, а не при помощи мышки. Вроде всё понятно, логично, за исключением одного – я никак не мог представить крестьянина, который занимается кодированием скрытых смыслов и сакральных символов. Делать ему больше нечего, мужику–то. Возможно, конечно, что сказку сочинял не крестьянин, а какой–нибудь скоморох, большой дока по части скрытых смыслов. Но как такая чепуха могла получить распространение в народе да ещё перейти в разряд детских сказок?

Сейчас перед моими глазами была иная версия возникновения подобных "сакральных" текстов. И мне в неё верилось больше. Не знаю как там по части мухоморов, но конопельку наши предки знали прекрасно.

Только поздним утром возню в Чекмазовском хозяйстве заметили соседи. Слухи быстро разошлись по городку. Неподалёку тут и там стали кучковаться люди. Народ присматривался, но не мог взять в толк, к чему движется дело. Со мной заговаривать опасались, памятуя о недавнем дурном приёме и ссоре с Трапезниковым, туземцы же, если их заставали во дворе, отвечали молчанием и уходили в дом.

Создав базу, мы перешли к основной части плана. Я знал, что Белобородов придерживал товар, дожидаясь холодов, когда к обычной цене можно накинуть рубль–другой. Пока же он выдавал товар в долг, с тем хитрым умыслом, что вернуть мукой люди всё равно не смогут, а деньгами или мехами им позже придётся расплачиваться уже по зимним ценам. Но тогда уж он попросит за пуд моего хлебушка двенадцать рублей. На этом и строился мой расчёт.

На сей раз в корчме собрался кворум. Трапезников, Тарабыкин, Дурнев отмечали застольем какую–то сделку, подле них, словно бездомный пёс, который просится в стаю, вертелся и Белобородов. А стая уже топорщила шерсть и скалила зубы. Слухи об отряде туземцев уже дошли до неё, и шайка наверняка приготовилась к драке. Но ответный ход застал мафию врасплох.

–Продаю хлеб по рублю за пуд, – огласил я расклад. – Кому нужно подходите к дому Чекмазова.

В корчме повисло молчание. Лишь когда я шагнул за дверь, Трапезников, не выдержав, крикнул в спину: