Тайная жизнь Сталина - Борис Илизаров

Время от времени ее навещала Надежда, но только однажды, в июне 1935 года, к ней привезли всех детей Иосифа. «Возможно, — вспоминала Светлана Аллилуева, — что инициатором поездки был Берия, мы останавливались у него в доме. Около недели мы провели тогда в Тбилиси и полчаса были у бабушки… Она жила в каком-то старом, красивом дворце с парком; она занимала темную низкую комнату с маленькими окнами во двор. В углу стояла железная кровать, ширма, в комнате было полно старух — все в черном, как полагается в Грузии. На кровати сидела старая женщина. Нас подвели к ней, она порывисто нас всех обнимала худыми, узловатыми руками, целовала и говорила что-то по-грузински… Понимал один Яша и отвечал ей, — а мы стояли молча… Мы скоро ушли и больше не ходили во “дворец”, и я все удивлялась, почему бабушка так плохо живет? Такую страшную железную кровать я видела вообще впервые в жизни» [365]. В архиве Сталина есть фотография — внуки вокруг бабушки, лежащей на кровати. Видимо, она была больна и уже не вставала.

Вскоре, в октябре того же 1935 года, сам Коба неожиданно посетил мать. Для нее это было так необычно, что для подготовки визита был вначале прислан Берия. Скорее всего, как и в случае с внуками, это был прощальный визит, так как Кеке последнее время постоянно болела. Если Берия и проявлял инициативу, то, скорее всего, потому, что боялся — патрон может не застать мать живой. И действительно, прожила она после визита внуков и сына около года.

Визит сына к матери был скромно, но исчерпывающе освещен в центральной печати. Ему были посвящены две хорошо написанные статьи в «Правде», но, конечно, не без ставшего уже обычным репортерского лизоблюдства. В то время «Правду» фактически редактировал сам Сталин, через своего ближайшего помощника Мехлиса.

Первая короткая заметка была опубликована на второй странице газеты под скромным названием «Мать». Описанная в ней обстановка и эмоциональная окраска мало похожи на описание Светланы Аллилуевой: «Мы пришли в гости к матери Иосифа Виссарионовича Сталина. Три дня назад — 17 октября — здесь был Сталин. Сын. 75-летняя мать Кеке приветлива, бодра. Она рассказывает нам о незабываемых минутах.

— Радость? — говорит она. — Какую радость испытала я, вы спрашиваете? Весь мир радуется, глядя на моего сына и нашу страну. Что же должна была испытать я — мать?

Мы сидим в просторной светлой комнате, посредине которой — круглый стол, покрытый белой скатертью. Букет цветов. Диван, кровать, стулья. Над кроватью — портреты сына. Вот он с Лениным, вот молодой, в кабинете…

— Пришел неожиданно, не предупредив. Открылась дверь — вот эта — и вошел он. Он долго целовал меня, и я тоже. — Как нравится тебе наш новый Тифлис? — спросила я. — Он сказал, что хорошо вспомнил о прошлом, как жили тогда. Я работала поденно и воспитывала сына. Трудно было. В маленьком темном домике через крышу протекал дождь, и было сыро. Питались плохо. Но никогда, никогда не помню, чтобы сын плохо относился ко мне. Всегда забота и любовь. Примерный сын!

Весь день прошел весело. Иосиф Виссарионович много шутил и смеялся, и встреча прошла радостно…» [366]

Такое впечатление, что речь идет о протокольной встрече двух старых дипломатических знакомцев, а не о свидании любимой матери с обожаемым сыном. И действительно, эта встреча, как и встреча с внуками, была публичной, напоказ! Они обставлялись и проводились как этапные политические и государственные «мероприятия». Ни внуки, ни сын не оставались ни минуты наедине с бабушкой и матерью. Как в первом, так и во втором случае ответственным лицом за «мероприятие» был Берия.

Однако Сталин не удовольствовался столь скромной и краткой информацией о сыне и его матери. Через два дня в «Правде» вновь было дано, но уже развернутое сообщение ТАСС: «…На удобном, обтянутом ковровой тканью диване за столом сидит скромно одетая пожилая женщина в роговых очках. Голова ее покрыта черным платком. Перед нашим приходом она просматривала газету. Мы пожимаем ее старческую руку. При упоминании имени сына глаза загораются радостью. В ее взоре и ласка и гордость.

— Моя встреча с Сосо… Я не видела его уже порядочно времени, нездоровится мне, чувствую себя слабой, а при встрече с ним так обрадовалась, будто крылья выросли…

Зябко закуталась в шалевую накидку. Годы берут свое… Малейшая прохлада может повлиять на ее здоровье.

— Приходит наш Лаврентий (секретарь крайкома ВКП(б) Л. Берия), — продолжает она, — и говорит, что пришел Сосо, что он уже здесь и сейчас войдет. Открылись двери, и на пороге показался он, мой родной… Смотрю и не верю своим глазам. Он тоже обрадован… Неожиданно как-то я заметила в волосах моего сына серебряные пряди. Я даже спросила: “Что это, сын, поседел, что ли?” А он отвечает: “Ничего, мать, седина, — это не важно. Чувствую себя прекрасно, ты не сомневайся в этом”.

Потом сын-вождь попросил мать прислать орехового варенья для Светланы, расспрашивал о знакомых и близких, а затем, вместе с сопровождающими его лицами, ушел осматривать новый Тбилиси.

— Скоро Сосо и товарищи вернулись с прогулки по городу. Опять много беседовали, — продолжала мать. — Угостила я его хорошо. Не забыла дать на дорогу и банку орехового варенья для Светланы.

Но день был короток. Скоро наступила минута прощания. Подошел Сосо ко мне и крепко, крепко меня поцеловал…» [367]

Судя по газетному отчету, они действительно не виделись много лет. Так много, что он успел поседеть. В отчете не говорилось, что мать не удержалась и бросила сыну упрек: «А жаль, что ты так и не стал священником»… И здесь же Светлана Аллилуева добавляет: «Он повторял эти слова с восхищением; ему нравилось ее пренебрежение к тому, чего он достиг, — к земной славе, к суете» [368]. Может быть, действительно нравилось ее особо кавказское материнское упрямство, но он не мог не чувствовать и некую двусмысленность в этом упреке. Она же не могла не понимать, какой славы и могущества достиг ее мальчик, и все же упрекала.

Я не понаслышке знаю, как долго на Кавказе могут не общаться друг с другом самые близкие и горячо любящие родственники. Даже смерть не всегда полностью усмиряет их.

Больше мать и сын не увидятся. Он попрощался с ней навеки еще при ее жизни. Он не поехал и на похороны — в полный мах шла кровавая жатва тридцать седьмого года. Но похоронили ее по-княжески, возле церкви Святого Давида, рядом с могилой Грибоедова и княгини Чавчавадзе. Это небольшое мемориальное кладбище расположено в красивейшем месте Тбилиси, на Давидовой горе. Говорят, что позже Сталин расспрашивал чету Берия о последних днях жизни матери [369]. Значит, вспоминал.