Михаил Строгов - Жюль Верн

В этот день солнце, взошедшее в шесть часов двадцать минут, заходило в семнадцать часов сорок минут, за одиннадцать часов прочертив свой дневной путь над горизонтом. Еще часа два должен был тянуться спор сумерек с ночью. После чего на землю, над которой нависли тяжелые облака, опустится густая тьма, а значит, луне уже не суждено появиться.

Непроглядная тьма как нельзя более благоприятствовала замыслам Ивана Огарева.

Уже несколько дней жуткий холод предвещал наступление сибирских морозов, и в этот вечер они с особой силой дали о себе знать. Солдаты, охранявшие посты на правом берегу Ангары, чтобы не выдать себя, не разводили костров. И жестоко страдали от резкого понижения температуры. Внизу в нескольких шагах под ними, плыли по течению льдины. Весь этот день можно было видеть, как они, целыми грядами напирая друг на друга, быстро проносились меж двух берегов. Это обстоятельство, отмеченное Великим князем и его советниками, было сочтено счастливым. И в самом деле, если бы русло Ангары оказалось запружено льдами, то переправа на другой берег стала бы невозможной. Татары не смогли бы воспользоваться ни плотами, ни лодками. А перейти реку по льдинам, даже скованным морозом, казалось немыслимым. Только что смерзшемуся ледовому полю не выдержать колонну идущих на штурм.

Казалось бы, раз это обстоятельство играло на руку защитникам Иркутска, Иван Огарев должен был о нем сожалеть. Но ничего подобного! Ведь предателю было хорошо известно, что татары и не собираются переходить Ангару и что, по крайней мере с этой стороны, такая попытка была заведомым притворством.

И все же к десяти часам вечера состояние реки ощутимо изменилось, к крайнему изумлению иркутян, и теперь уже не в их пользу. Переход через реку, до сих пор нереальный, внезапно стал возможен. Русло Ангары очистилось. Льдины, которые все эти дни дрейфовали в несметном количестве, ниже по реке исчезли, и на всем пространстве меж берегами их оставалось едва ли пять-шесть штук. Они и формой своей не походили на те, что образуются в обычных условиях, под воздействием крепчающих морозов. Это были просто куски льда, оторвавшиеся от какого-то ледового поля, и их четко обрезанные края уже не торчали бугристыми валами.

Русские офицеры, отметившие изменение в состоянии реки, тотчас дали знать об этом Великому князю. Впрочем, оно вполне объяснялось тем, что у какого-то сужения Ангары льды, скопившись, образовали затор.

Читатель помнит, что так оно и было.

Теперь переход через Ангару для осаждающих был открыт. И русским приходилось усилить бдительность.

До полуночи ничего особого не случилось. На восточной стороне, за воротами Большой улицы, стояла мертвая тишина. В лесных массивах, сливавшихся на горизонте с низко нависшими тучами, не было видно ни огонька.

В лагере за Ангарой чувствовалась суета, о чем свидетельствовало частое перемещение огней.

В одной версте вверх и вниз от моста, где откос спускался к самому берегу реки, слышался глухой шум, означавший, что татары были наготове и только ожидали какого-то сигнала.

Прошел еще час. Ничего нового.

На колокольне иркутского собора вот-вот должно было пробить два часа утра, но осаждающие ни одним движением не выдали пока своих враждебных намерений.

Великий князь и его окружение задавались вопросом, не ввели ли их в заблуждение и действительно ли в планы татар входила попытка застать город врасплох. Предыдущие ночи далеко не были столь спокойными. Тогда со стороны передовых постов слышалась стрельба, небо бороздили снаряды, теперь же — ничего.

Великий князь, генерал Воронцов и их адъютанты ждали развития событий, готовые в зависимости от обстоятельств отдать соответствующий приказ.

Как известно, Ивану Огареву была предоставлена комната во дворце. Это была весьма просторная зала, расположенная в первом этаже, с окнами, выходившими на боковую площадку. Несколько шагов по площадке — и вы оказывались над Ангарой.

В зале царила полная темнота.

Стоя у окна, Иван Огарев ждал, когда наступит время действовать. Сигнал мог исходить лишь от него одного. По этому сигналу, когда большинство защитников Иркутска будет отвлечено к местам открытого нападения, он, в соответствии со своим планом, должен оставить дворец и отправиться выполнять свой коварный замысел.

И теперь, в темноте, он выжидал — как хищник, готовый броситься на добычу.

Вдруг в дверь постучали. За несколько минут до двух часов Великий князь потребовал, чтобы Строгова — а он только так мог называть Ивана Огарева — привели к нему. Посланный адъютант подошел к комнате Строгова, дверь которой была закрыта. Он позвал его…

Иван Огарев, замерший у окна и незаметный в темноте, отвечать не стал.

И Великому князю было доложено, что царского гонца во дворце пока нет.

Пробило два часа. Это был момент начала отвлекающего маневра, как было условлено с татарами, занявшими позиции для штурма.

Иван Огарев открыл окно своей комнаты и направился к северному углу боковой площадки.

Под ним во тьме бежали воды Ангары, с ревом разбиваясь об опоры моста.

Огарев вынул из кармана фитиль, запалил его, поджег кусок пакли, обвалянный в пороховой пыли, и швырнул его в реку…

Это по приказу Ивана Огарева были выпущены на поверхность Ангары потоки нефти!

Выше Иркутска на правом берегу реки, между поселком Пошавском и городом, велись разработки нефтяных залежей. Это ужасное средство и задумал употребить Иван Огарев, чтобы запалить пожар, который дойдет до Иркутска. Для этого он захватил огромные резервуары, где хранилась эта горючая жидкость. Стоило пробить в их стенке отверстие, чтобы нефть хлынула оттуда мощной струей.

Это и было осуществлено нынешней ночью несколькими часами раньше, и вот почему плот, на котором спускались настоящий посланец царя, Надя и беженцы, плыл по слою нефти. Через проломы этих резервуаров объемом в миллионы кубометров нефть устремилась потоком и, сбежав вниз по естественному уклону, влилась в реку, где и, как менее плотная, всплыла на поверхность.

Вот как понимал войну Иван Огарев! Союзник татар, он действовал в их духе, но против своих же соотечественников!

Пакля достигла вод Ангары. В тот же миг, выше и ниже по течению, вся река, словно она состояла из спирта, вспыхнула со скоростью электрического разряда [129]. Между берегами неслись клубы синеватого пламени. Над ними, все в копоти, раскручивались густые облака пара. Захваченные огненной жидкостью проплывавшие льдины таяли как воск на плите, а испарявшаяся вода взвивалась в воздух с оглушительным свистом.