Обнаженная тьма - Елена Арсеньева

Это уже были, конечно, галлюцинации: ведь «Батяня-комбат» орал в квартире Сереги Володина, а Серега пока еще не вернулся из Чечни.

Александра зажала уши. Музыка каким-то образом находилась в связи с фантасмагориями последних дней, она была такой же нелепостью, как смерть Карины, духота подвала, в котором держали Александру, ненависть мачехи, необъяснимая злоба Влада, чириканье старичков, сидящих на диване. Такой же нелепостью, как мрачные, провалившиеся глаза Эльдара – и его же косой, мертвый взгляд. Как эпилептические припадки Гелия. Как слежка Ростислава – и его объятия на непоправимо испорченном диване…

И вершиной всего этого нагромождения нелепостей был звонок Кости Виноградского, сообщение о том, что Ростислав ранен и в бреду повторяет одно имя: «Александра Синцова…»

А может быть, Костя, как обычно, чего-то не понял? Может быть, Ростислав зовет не Александру, а Карину Синцову?

Говорят, у злодеев перед смертью иногда возникает неодолимая потребность – испросить прощения у своих жертв. Как говорится, любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас. А как насчет того, чтобы любить убивающих вас?

Она отперла дверь и вышла за порог, еле передвигая усталые ноги и стараясь ни о чем не думать.

В самом деле, надо поспешить. Может быть, она еще успеет спросить Ростислава… О чем? О самом главном, конечно! Которая из сестер больше пришлась ему по вкусу!

Слезы опять полились – медленные и такие изматывающие, что Александра едва ли соображала, куда идет. И минуло несколько минут, прежде чем она сообразила, что побрела не налево, на Белинку, на трамвай, а повернула к Студеной, чтобы пройти к Пятой больнице напрямик. И впереди уже засветились огни многоэтажек на улице Горького, когда Александра поняла, что приближается к тому самому месту, где погибла Карина.

На перекрестке Ванеева – Республиканская, который Александра частенько переходила, направляясь на свой участок, на одном из деревьев висел пластмассовый венок. Здесь машина когда-то сбила неосторожного пешехода: венок был чьей-то памятью об этой смерти. Такие же венки Александре приходилось видеть и на других опасных перекрестках, и как-то раз она даже подумала, что, уж если лишена возможности приезжать в Сергач и класть цветы на могилу сестры, было бы уместно повесить такой же венок на стенку дома на углу Студеной и Горького. Подумала – но не только не сделала этого, а вообще старалась подальше обходить роковой перекресток, выбирая самые дальние пути, только бы не оказаться здесь. И вот – оказалась…

Она стояла на обочине и смотрела на черную, наскольженную ледянку, чувствуя, как дрожат ноги. Глупо, она слишком устала, чтобы тащиться в больницу пешком. Остановка в десяти метрах, только Студеную перейти. Ну так надо решиться – и перейти!

Александра посмотрела вдоль улицы Горького. Да, вон мигают огоньки – приближается троллейбус или автобус.

Спустила ногу с тротуара, ступила на лед. Шаг, еще шаг. Да ничего, не так уж и страшно, это просто самовнушение.

И вдруг, ни с того ни сего, она удивилась: «Почему Костя называл меня Сашей, а не Алькой?»

Что-то привлекло ее внимание, какое-то движение. Глянула направо – и увидела черный автомобиль, стремительно летящий на нее с горы.

Офис Полозовой располагался на первом этаже бывшего Дома моделей, теперь превратившегося в обычный многонаселенный бизнес-курятник, где фирмы по продаже компьютеров или видеокассет соседствовали с конторами, торгующими канцтоварами, женским бельем, со страховыми фондами или кулинарными цехами. Карина мельком улыбнулась знакомому охраннику, который задумался в своей будочке, безуспешно пытаясь осознать, что именно он охраняет и от кого, и прошла по длинному облезлому коридору. А вот и знакомая дверь с претенциозной вывеской: «Модельное агентство «Евгения».

Да ради бога! Евгения так Евгения!

Карина набрала побольше воздуха и, сделав лицо лопатой, как советовала Женя, толкнула дверь.

Она еще не знала, что почувствовала бы и как повела бы себя, окажись просторный зал, по обыкновению, заполнен девчонками, отрабатывающими походку, или примеряющими новую коллекцию, или вообще проходи тут съемка для какого-нибудь «Вога», «Космополитена» или хотя бы «Нижегородского рабочего». Однако зал был пуст, абсолютно пуст, и Карина уже решила было, что Полозова ушла, забыв запереть офис, как вдруг увидела: в дальнем конце зала приоткрыта дверь, ведущая в персональный Женин кабинетик.

Карина на цыпочках вошла в зал, прикидывая, удастся ли забрать сверток с туфлями из во-он того дальнего шкафа – и смыться незамеченной. А может, лучше объявить о своем присутствии? Если Женька выглянет и застанет ее у шкафа, может получиться очень глупо.

С другой стороны, с Полозовой ведь станется выгнать ее отсюда в три шеи и не отдать туфельки. Просто из вредности, ни по какой другой причине, ведь Каринины туфли велики субтильной Полозовой минимум на три размера.

Нет, лучше втихаря… Может, там и нету никого, в кабинетике-то.

Карина на цыпочках сделала несколько шажков по изрядно потертому линолеуму. Еще немного, еще чуть-чуть. Вот и шкаф. Только бы дверца не скрипнула… Отлично! Грабить, оказывается, совсем нетрудно. Если честно – раз плюнуть.

Она уже развернулась, чтобы уйти – так же незаметно, как пришла, – но вдруг из кабинетика донесся звон разбитого стекла, потом злой матерок, громко выкрикнутый Полозовой, а потом – столь же громкое рыдание.

Карина замерла, косясь через плечо и нервно поводя ноздрями. Остро пахло коньяком, такое впечатление, что вылилась чуть ли не целая бутылка. Но неужели поэтому Женька рыдает так отчаянно?

А, не ее это дело!

Карина подавила ненужное сочувствие, вдруг всколыхнувшееся в груди, и шагнула к выходу, как вдруг за спиной послышался нетвердый оклик:

– Кто это?

Наверное, не надо было оборачиваться. Сделать лопатой вдобавок ко всему прочему еще и спину – и топать дальше. Но дернул же черт…

Женька Полозова стояла в дверях, цепляясь обеими руками за косяк, словно ноги ее не держали, и, сильно щурясь, вглядывалась в Карину:

– К-кто там? К-кто это? Вы ко мне-е?

Она была пьяна вдрабадан, и, хотя Карина знала, что бывшая директриса нередко прикладывается к рюмке, здесь пахло уже не рюмкой, а как минимум бутылкой.

– Привет, – независимо сказала Карина, убирая за спину сумку с туфлями: совсем необязательно Полозовой знать, что ее втихую грабанули. – Я в соседнем доме была, в магазине, ну и заглянула, может, Анька здесь. Она мне срочно нужна. Но ее нет, и я ухожу. Пока.