Варяжский круг - Сергей М. Зайцев

На галатском берегу Судного залива было, как нигде в городе, много таверн. И чем ближе к причалам – тем больше. И тем чаще в них встречались случайные люди, что приходили, вели праздные разговоры о том о сем, о товарах и ценах, о пошлинах и грабежах, и уходили, оставляя после себя множество слухов. Промысел же Рагнара не любил многолюдных мест и пересудов, а люди Рагнара не любили, когда кто-нибудь из чужих узнавал их и рассказывал другим, кто они такие. Поэтому варяги редко появлялись в прибрежных тавернах, а если появлялись, то садились где-нибудь в полутемном углу или в тени колонны, чтобы не быть на виду. Зато чуть ли не в полном составе дружину Рагнара можно было найти двумя кварталами выше – в таверне Иеропеса. Каждый вечер варяги собирались там за длинными дощатыми столами, пили раку или вино, громко распевали свои песни и угощали женщин, которых приводил для них услужливый Иеропес. Дома терпимости были почти во всех кварталах, и женщины там содержались недорогие. Но всем было много удобнее, если женщины появлялись в таверне… Когда Иеропес мог выкачать откуда-нибудь деньги, то он выкачивал их. И делал это разумно. Варяги не платили ему за женщину, они платили ему «за щеколду», запирающую дверь. И если приходил сборщик налогов, то всегда оказывался в недоумении, потому что не имел такой статьи, по какой следует исчислить величину налога за продажу щеколды. Обычно недоумение это длилось недолго – до тех пор, пока Иеропес не давал сборщику маленькую взятку.

Когда в тот день кюриос Сарапионас выкупил берсерков, вся дружина собралась в таверне Иеропеса отпраздновать удачу, а заодно и поглумиться над обманутыми венецианцами. И пошли по рукам кувшины с вином, и чад поднялся над жаровней… Пока готовились блюда, Иеропес предложил гостям насладиться зрелищем танца. Большеглазый кудрявый мальчик, один из прислугиЛеропеса, негромко заиграл на костяной флейте, а девушка с серебряными бубенцами на лодыжках и запястьях медленным плясом пошла между столов. Такт она отбивала маленьким бубном, ударяя в него то кистью, то локтем, а то принималась пальцами выбивать дробь на бубне, ведя им по обнаженному бедру. Легкое платье танцовщицы, сшитое из полупрозрачной ткани, мало прикрывающей наготу, имело с боков высокие разрезы – поэтому всякий раз, когда девушка того хотела, она могла открыть взорам зрителей то одно, то другое свое бедро. И всякий раз, когда она делала это, варяги принимались восхищенно гудеть и стучать ладонями по столам. Тело девушки было совершенно, движения плавны и нежны. Смуглая кожа, натертая маслами, в свете светильников и жаровни выглядела золотой. Руки танцовщицы были так подвижны и гибки, что напоминали извивающихся змей. Отблески пламени медленными волнами поднимались от плеч к запястьям и, вспыхнув искорками в камешках перстней, как бы соскакивали с рук, а вслед за ними уже бежали новые отблески…

Танцовщица двигалась все быстрее и быстрее. Она уже не шла, а парила над полом, она превратилась в легкое дуновение ветра. И когда она приближалась к Бересту, он ощущал кружащий голову аромат благовоний… Но вот бубен, загудев последний раз, покатился по полу. Девушка остановилась посреди зала и вытянулась в струну. Теперь двигались только ее руки. Это уже были не змеи, а язычки огня, трепещущие на ветру. Флейта не успевала за танцем. Мальчик раздувал щёки и пучил глаза, но голос флейты оставался слабым и часто срывался, потому что маленькому флейтисту не хватало дыхания. Тогда только веселый перезвон бубенцов сопровождал танец. Наконец мальчик не выдержал, отнял от губ флейту и утер ладонью пот со лба.

– Хватит! – сказал он.

Но закричали варяги:

– Еще! Еще!..

И Берест сел возле мальчика и, опробовав его флейту, заиграл на ней. Музыку он избрал медленную, потому что заметил усталость в движениях танцовщицы и хотел дать ей отдохнуть. И девушка станцевала, и танец ее был плавным, как полет журавля. Варяги, не отрывающие от тела танцовщицы вожделеющих глаз, не заметили главного в этом танце. Но мальчик подсказал им:

– Послушайте! Прислушайтесь! Эй…

Только после этого все обратили внимание на то, что за время второго танца ни разу не прозвенел ни один из множества бубенцов, – так искусна была танцовщица.

Здесь в таверну вошли новые люди, обличьем такие же, как варяги Рагнара. И Рагнар, с неудовольствием отвлекшись от танца, спросил этих людей, кто они такие и нет ли у них желания подыскать себе другую таверну. Но люди эти оказались не из пугливых. Нимало не смутившись, они ответили, что пришли из Руси и что другую таверну искать не будут, так как им пришелся по нраву запах из этой жаровни. Русы сели за столы, однако на дружину поглядывали с беспокойством, готовые ко всему. Уходить они, как видно, не собирались, хотя некоторые из варягов бросали на них злобные взгляды, – особенно Гуго, который к этому времени уже выпил немало вина.

Тогда игрец передал флейту мальчику, а сам сел за стол к русам. И спросил их, давно ли они пришли из Руси и нет ли среди них кого-нибудь из Киева. Среди русов оказался один человек из Киева, и он сказал об этом. В Царьград же они пришли два дня назад большим караваном. Шли из Олешья мимо устья Дуная вдоль земли Болгар.

Эйрик тоже подсел ближе к русским купцам и сказал Иеропесу чтобы тот принес вина. Тогда варяги перестали коситься на русов, а берсерку Гуго дали целый кувшин раки, и его злоба вмиг прошла.

Когда Иеропес стал разносить на столы приготовленные блюда, отовсюду поднялся шум одобрения. Люди Рагнара были так голодны, что не заметили, как за этим шумом куда-то исчезли танцовщица и флейтист.

Тем временем игрец все расспрашивал купцов о Киеве, о князе Мономахе, о половцах. Купцы отвечали, что пока, слава Богу, все спокойно на Руси. И при этом крестились. Говорили, что половцы притихли, – всю жизнь ломал половцев Мономах и под конец, видно, сломал, добился своего.

Особо выспросил Берест про Ярослава. Но купцы не много могли о нем рассказать. Этим годом тиун не провожал караван до Олешья – тихо было в поле половецком. Лишь постоял Ярослав на киевских кручах и помахал вслед каравану рукой. До самых порогов боялись купцы, все думали, что встретят их команы на порогах и пограбят, и пожгут караван. Но не ошибся Ярослав – кроме бродников, не было на порогах ни души.

Иеропес в тот день опасался, что в таверне не хватит вина. Такой получился пир! Вино и разговоры сблизили дружину и купцов. А берсерк Гуго к вечеру был совершенно пьян. Он, едва шевеля языком, призывал всех покинуть таверну и осадить Константинополь. Старик Гёде посмеивался над берсерком и говорил, что с такими воинами можно успешно осаждать только жаровню. А Гуго вращал налитыми кровью глазами и ничего не понимал.