«Заводная» - Паоло Бачигалупи

Эмико хочет задать еще вопрос, но лишь покорно кивает — все потом; он выпьет, станет сговорчивей, тогда и можно будет выпытывать.

В гримерной переодевается Канника — бросает на пружинщицу презрительный взгляд, но ничего не говорит.

Эмико тоже меняет одежду и уходит за первым за вечер стаканом льда. Пьет бережно, смакуя прохладу и ощущение того, что все хорошо, которое не оставляет даже здесь, в душном небоскребе. За огороженными веревкой окнами мерцают огни. С высоты город прекрасен. Если бы не люди — настоящие люди, — можно было бы его полюбить.

Эмико делает еще глоток.

Вдруг — переполох, женщины падают на колени, все головы в пол — делают кхраб, Эмико — за ними. Опять он, тот жуткий человек. Тот, который как-то приходил с Андерсоном-самой. Самого Андерсона, как она ни высматривает, нигде не видно. В двери вваливаются Сомдет Чаопрайя с приятелями — уже румяные от выпивки.

Райли подлетает к гостям и просит в зал для важных гостей.

За спиной возникает Канника.

— Допивай живее, дергунчик. Пора за работу.

Эмико так и хочет ответить какой-нибудь грубостью, но не позволяет себе такого безумства и только молит богов дать ей шанс, как только узнает, где находится деревня, отомстить этой женщине за все свои унижения.

Зал для особых гостей набит до отказа. Двери закрыты, внутри душно, несмотря на распахнутые окна. К тому же с Эмико тут вытворяют вещи более дикие, чем на сцене, — там у Канники есть примерный сценарий, а здесь мучительница сперва проводит ее мимо гостей, показывает, предлагает им пощупать пружинщицу, ощутить жар кожи и приговаривает:

— Нравится? Думаете, это — очередное грязное животное? Сегодня вы узнаете, что такое «грязное животное» на самом деле.

Тот властный человек, его охранники и приятели разглядывают Эмико, отпускают шуточки, щиплют за зад, мнут грудь, запускают руки ей между ног и хохочут немного нервно; она для них — еще незнакомое развлечение.

Канника указывает на стол.

Пружинщица кое-как залезает на черную лаковую поверхность. Мучительница покрикивает, заставляет наклониться, пройтись, показать всем нелепые дерганые движения. Гости тем временем налегают на спиртное, весело и шумно болтают вместе с подсевшими к ним девушками. Наконец демонстрация окончена, и Канника приступает к делу.

Она силой укладывает Эмико на стол (мужчины подходят ближе, надругательство начинается), не спеша поигрывает ее сосками, проводит нефритовым членом между ног, пробуждает заложенные создателями реакции — те, которые сама девушка не может контролировать, как бы ее душа ни сопротивлялась.

Зрители наблюдают за унижением, возбужденно подстегивают Каннику, требуют большего, та, заводясь все сильнее, выдумывает новое издевательство: раздвинув ягодицы, присаживается жертве на лицо и заставляет исследовать раскрытую глубину.

— О да, теперь чувствую. Тебе нравится засовывать туда язык, грязная пружинщица? — Потом говорит хохочущим над послушной куклой зрителям. — Нравится. Грязные пружинщицы обожают это. — Еще один взрыв смеха. — Давай, мерзкая девка, еще, еще. — Она давит сильнее, почти не давая униженной девушке дышать, заставляет работать языком активнее, доставлять удовольствие, потом помогает себе рукой, наслаждаясь властью над жертвой. — Хотите рассмотреть получше? Пожалуйста.

Бедра Эмико раздвигают в стороны, выставляя все напоказ, чьи-то пальцы, поиграв ее складками, входят внутрь.

— Хотите трахнуть? Трахнуть пружинщицу? Дайте мне ее ноги.

Канника хватает ее за лодыжки, тянет кверху, потом в стороны и раскрывает девушку еще больше.

— Нет, — еле выговаривает Эмико, но мучительницу не сдвинуть.

— Будь послушной, дергунчик. — Канника поясняет гостям: — Что ей в рот ни положи — съест все. — Люди хохочут, а она наваливается еще сильнее. Теперь Эмико ничего не видит — только слышит, как ее называют шлюхой, собакой, грязной куклой, игрушкой, не лучшей чем резиновый член.

Все умолкают.

Эмико пробует шевельнуться, но Канника держит крепко, так что даже рта не раскрыть.

— Лежи спокойно, — командует мучительница. Потом кому-то еще: — Нет. Лучше этим.

Пружинщица чувствует, как ее руки прижимают к столу, чьи-то пальцы сперва тычутся, а потом проникают ей внутрь.

— Смажьте, — возбужденно шепчет Канника и крепче хватает свою жертву за лодыжки.

В заднем проходе делается мокро, скользко. Потом — толчок. Что-то холодное. Эмико возмущенно мычит. Давление на секунду ослабевает, но тут же слышен голос Канники:

— Ну что за мужчины такие. Трахните ее! Трахайте и смотрите, как она будет дергаться. Пихайте и глядите на конечности. Пусть спляшет, как настоящий дергунчик.

Снова давят, хватают еще крепче — так, что не вырваться. Толчок. Что-то холодное входит внутрь, дальше, сильнее, раздвигая стенки, — Эмико вскрикивает.

— Вот так-то, отрабатывай содержание, — хохочет Канника. — Пока не кончу — не встанешь.

Пружинщица снова начинает ее вылизывать, брызжа слюной, по-собачьи, отчаянно, а бутылка из-под шампанского проникает все глубже, все больней.

Гости веселятся:

— Гляди, гляди, как ее передергивает!

В глазах девушки стоят слезы. Канника заставляет ее работать изо всех сил. Ловчий сокол в душе Эмико, если такой вообще был там, сдох, безвольно свесил крылья.

Жизнь, полет, побег — не для нее. Только покорность. Ей снова указали на свое место.

Весь остальной вечер — сплошной урок повиновения и понимания благ, которое оно дает. Эмико умоляет Кан-нику о возможности услужить, подчиниться, лишь бы прекратить боль и издевательства, просит дать любое задание, лишь бы пожить еще немного. В ответ ее мучительница только хохочет.

Наконец пытка окончена. Уже поздний вечер. Эмико — сломленная, вымотанная, по щекам стекает тушь — сидит, привалившись к стене, и чувствует, что внутри все омертвело. Лучше быть мертвым человеком, чем живой пружинщицей. В зале начинают мыть пол. У дальнего края барной стойки чему-то посмеивается Райли.

Уборщик все ближе. Эмико думает, сотрут ли ее с остальной грязью, вынесут ли на улицу, свалят в кучу с другим мусором, оставят рабочим Навозного царя. Ведь можно просто лечь и дать покрошить себя в компост, позволить вышвырнуть — Гендо-сама так с ней уже поступал. Она — всего лишь хлам и теперь хорошо это понимает.

Полотер обводит вокруг нее тряпкой.

— Меня почему не выбрасываешь? — хрипит Эмико. Уборщик бросает на девушку озадаченный взгляд и продолжает мыть пол. — А ну отвечай! Разве не хочешь меня выбросить? — Крик гулко разносится по пустому залу.