Князь Света (сборник) - Роджер Желязны

— Смотрю, — отвечает Вэйким и осознает сразу каждую комнату, каждый чертог, коридор и зал в этом извечно мертвом — никогда не жившем — мире, миром, собственно, никогда и не бывшем; мир этот изготовлен — не порожден пламенем творения из сгустившегося звездного вещества, но отчеканен и смонтирован, склепан и сплавлен, отделан и украшен; не моря, земли, воздух и жизнь царят здесь, но смазка» металл, камень и энергетические барьеры, и подвешено все это вместе среди ледяной пустоты, где не сверкает ни одно солнце; и осознает Вэйким сразу все расстояния, напряжения, массы, материалы, давления — и тайные числа мертвых. Он не ощущает своего тела, своего отключенного механического тела. Ведомы ему только волны подпитывающих энергий, струящиеся через Дом Мертвых. Он растекается вместе с ними, и ему известны бесцветные цвета воспринимаемых величин.

И снова говорит Анубис.

— Тебе ведома каждая тень в Доме Мертвых. Даже самыми сокровенными глазами созерцал ты его.

— Да.

— Ну а теперь посмотри, что лежит за его пределами.

Это звезды, звезды., россыпи звезд среди бездонного мрака. По ним пробегает рябь, они вспучиваются, изгибаются, они мчатся Вэйкиму навстречу, едва не налетают на него. Цвета их ослепительны и чисты, как очи ангелов, и они проносятся рядом, проносятся вдалеке — в вечности, сквозь которую он, кажется, движется. Не ощущается ни реальное время, ни движение, меняется лишь поле. В какой-то миг рядом с ним словно парит огромная голубая геенна солнца, потом опять приходит мрак, все вокруг него черным-черно, лишь крохотные огоньки поблескивают где-то вдалеке.

И наконец, приближается к нему мир, который и не мир вовсе, — лимонно-лазурный, зеленый, зеленый, зеленый. Короной венчает его земное же кольцо, втрое превышающее его в поперечнике; и кажется, что пульсирует оно в приятном ритме.

— Взгляни на Дом Жизни, — говорит откуда-то Анубис.

И Вэйким глядит. Дом этот теплый, сияющий, живой. От него исходит ощущение живительной силы.

— В доме Жизни правит Озирис, — говорит Анубис.

И Вэйкиму видна большущая птичья голова, водруженная на человеческие плечи, живы — о, до чего живы ее светлые желтые глаза; и стоит существо это перед ним на бескрайней равнине живой зелени, наложившейся на изображение этого мира; и в одной руке у него Жезл Жизни, а в другой — Книга Жизни. И кажется, что от него исходят лучи тепла.

Опять слышится голос Анубиса.

— Дом Жизни и Дом Мертвых сдерживают Срединные Миры.

И Вэйкима охватывает ощущение головокружительного падения, и опять смотрит он на звезды, но эти звезды отделены и удерживаются в стороне от прочих путами силы; они то видны, то невидимы, то вновь видны — затухая, появляясь, уходя, — эти светящиеся, колеблющиеся белые линии.

— Теперь видишь ты Срединные Миры Жизни, — говорит Анубис.

И десятки миров прокатываются мимо, словно экзотические мраморные шары — в пунктире линий, откалиброванные, отполированные, раскаленные добела.

— Сдерживаемые, — говорит Анубис. — Они содержатся внутри поля, перекинутого между двумя единственно значимыми полюсами.

— Полюсами? — переспрашивает металлическая голова по имени Вэйким.

— Домом Жизни и Домом Мертвых. Срединные Миры движутся вокруг своих светил, и все вместе следуют они путем Жизни и Смерти.

— Не понимаю, — говорит Вэйким.

— Еще бы ты понимал. Что во всей вселенной является одновременно и величайшей благодатью, и величайшим проклятием?

— Не знаю.

— Жизнь) — говорит Анубис, — или смерть.

— Не понимаю, — говорит Вэйким. — Ты употребил превосходную степень. Ты потребовал одного ответа. И однако назвал сразу две вещи.

— Да? — спрашивает Анубис. — В самом деле? Разве из одного того факта, что употребил я два слова, следует, что назвал я две разные, отличные друг от друга вещи? Разве не может что-нибудь иметь более одного имени? Возьми к примеру себя. Что ты такое?

— Не знаю.

— Ну что ж, в общем-то подходящая почва, чтобы на ней произросла мудрость. Ты можешь в равной степени быть и машиной, которую я решил на время воплотить в виде человека, а сейчас вернул в металлическую оболочку, и человеком, которого я захотел воплотить в машину.

— Так какая же разница?

— Никакой. Совсем никакой. Ты-то не можешь отличить одно от другого. Ты не в состоянии припомнить. Скажи мне, ты жив?

— Да.

— Почему?

— Я мыслю. Я слышу твой голос. У меня есть что вспомнить. Я могу говорить.

— Да? Ну и что же из этого — жизнь? Вспомни, что ты не дышишь, что вместо нервной системы у тебя путаница металлических проводников, а сердце твое я сжег. И вспомни еще, что у меня есть машины, которые могут лучше тебя думать, крепче тебя помнить, красноречивее говорить. Ну и каше же остаются у тебя доводы, что ты жив? Ты говоришь, что слышишь мой голос и «слышание» — явление субъективное? Отлично. Я отключу и твой слух. Присмотрись повнимательнее, не перестанешь ли ты существовать.

…Невесомо, неощутимо падает одинокая снежинка в колодец, колодец без воды, без стенок, без дна, без крышки. А теперь уберите прочь снежинку и оставьте лишь невесомое, неощутимое падение…

Проходит время безвременья, и вновь раздается голос Анубиса:

— Известна ли тебе разница между жизнью и смертью?

— «Я» — это жизнь, — говорит Вэйким. — Что бы ты ни давал или отнимал, если остается «я», остается и жизнь.

— Спи, — говорит Анубис, и ничто больше не слышит его там, в Доме Мертвых.

Когда Вэйким просыпается, оказывается, что он опять может видеть, и с ближайшего к трону стола смотрит он на танцы мертвых и слышит музыку, под которую они танцуют.

— Ты был мертв? — спрашивает Анубис.

— Нет, — говорит Вэйким. — Я спал.

— А в чем разница?

— «Я» еще было там, хотя я и не знал об этом.

Анубис смеется.

— Ну а если бы я никогда не разбудил тебя?

— Это была бы, пожалуй, смерть.

— Смерть? Если бы я не воспользовался своей способностью пробудить тебя? И даже несмотря на то, что всегда в наличии оставалась бы эта способность — и всегда же доступно для нее было твое застывшее в потенциале «я»?

— Если бы этого не произошло, если бы я навсегда остался лишь в потенциале, тогда это была бы смерть.

— Но ты только что сказал, что смерть и сон — две совершенно разные вещи. Так что же, вся разница только в длительности?

— Нет, — говорит Вэйким, — дело в существовании. За сном приходит бодрствование, и жизнь опять тут как тут. Когда я существую, я знаю об этом. Когда нет, все мое знание — ничто.