Темная роза - Синтия Хэррод-Иглз

Ее настроение передалось и фрейлинам, так что они шили, молились или просто беседовали, словно не обращая внимания на то, что произошло, стараясь не слышать стука топора снаружи, где плотники готовили эшафот для завтрашней казни. Вечером Кингстон сообщил им, что многочисленный клан Норисов предложил за Хэла колоссальный выкуп, практически все, что у них было, но король отказал.

Анна кивнула:

– Разумеется. Слишком поздно. Слишком поздно для всех.

– Кроме того, мадам, мне приказано попросить вас снять все ваши драгоценности и передать их кастеляну.

– Эти драгоценности – личный дар короля ее светлости, – резко ответила Мэри Уайат. – Это не собственность Короны.

– Тем не менее, мадам, – бесстрастно продолжал Кингстон, и Анна согласилась:

– Все правильно, Мэри. Этого и следовало ожидать. Теперь ведь я – осужденная преступница. Вот, мастер Кингстон, держите!

Нанетта подумала, что следовало отдать ему должное: он явно чувствовал себя неловко, когда королева расстегнула тройное жемчужное ожерелье и бросила в его ладони, за ним последовали ее кольца. Потом, поколебавшись, она положила руку на украшенный драгоценностями пояс и вопросительно подняла глаза на Кингстона. Он отрицательно покачал головой, покраснел и с поклоном удалился. Анна рассмеялась, видя его неловкость, – ее смеха он опасался больше всего.

Вечером он явился с вооруженным конвоем:

– Наденьте ваш плащ, мадам, – сказал он, – вас отвезут в Ламбет, для свидания с архиепископом Кентерберийским. Лодка ожидает вас.

– Зачем? – спросила Анна.

– Это приказ, подписанный секретарем короля. Мне не нужны другие объяснения, – холодно ответил Кингстон. – Ваши дамы могут сопровождать вас. Вы должны отправиться немедленно.

Анна пожала плечами, встала и через несколько минут все пятеро уже шли к Уотергейту – лондонцы называли его Вратами Предателей, так как именно по воде в Тауэр прибывали пленники, – чтобы сесть на ожидавшую их баржу.

– Никогда не думала, что мне придется покинуть Тауэр еще раз, – тихо проговорила Анна. – Так приятно вдохнуть свежий воздух за пределами этих стен.

– Что же нужно архиепископу? – спросила Нанетта.

– Не архиепископу, а королю, – ответила Мэри.

– Томас знает, что я невиновна, – сказала Анна, – он написал королю, когда меня арестовали, что он обо мне самого лучшего мнения, мне сообщила это миссис Казенс. Возможно... возможно, у него есть план, как помочь мне.

Нанетта и Мэри переглянулись – какая может быть надежда? В этой ситуации следовало хвататься за любую соломинку. Остаток пути до Ламбета они проплыли молча. Это был прекрасный вечер, теплый и свежий, солнце в золотых лучах садилось впереди них, так что фигура охранника на борту казалась вырезанной из черной бумаги на золотом фоне. Оба берега были покрыты цветами, и из зарослей тростника то и дело выплывали утки. Там, где солнце отражалось от воды, клубились облака пляшущей мошкары, и туда-сюда мелькали над водой ласточки, наполняя воздух своим писком, а чуть дальше слышалось вечернее карканье грачей, вьющих в вязах гнезда.

Нанетта видела, как жадно впитывает королева окружающий пейзаж – так страшно покидать этот цветущий мир, и еще ужаснее – в мае, когда всюду начинала бурлить жизнь. Когда они достигли Ламбета, уже совсем стемнело, и Нанетта радовалась этому – было бы жестоко возвращаться в Тауэр через этот сверкающий мир.

Их провели в потайное место, где их ожидал архиепископ. Анна упала на колени, и поцеловала его кольцо. Он суетливо поднял ее, некоторое время просто смотрел на нее полными слез глазами. Кранмер, в отличие от Кингстона, не прятал свои чувства под непроницаемой маской, он любил Анну и был ее исповедником, когда она еще жила в семье. Ныне священнику предстояло выполнить печальный долг, который предписывал ему закон, хотя втайне он был уверен в ее невиновности.

– Дитя мое, король приказал мне выслушать твое признание относительно выдвинутых против тебя обвинений, – начал он.

Анна слегка склонила голову набок:

– Он надеется, что я признаюсь в преступлении и тем облегчу его совесть? Но как же он может узнать о моих признаниях, Томас? Неужели он считает, что вы сообщите ему? – Кранмер явно чувствовал себя неловко. – Если это так, – мягко улыбнулась она, – он знает Томаса хуже, чем я. Разве вы не напомнили ему, что не можете нарушить тайну исповеди, Томас?

– Разумеется, ваша светлость, я сказал это королю.

– А он приказал в любом случае выслушать меня?

– Я пояснил, что это, может быть, даст вам облегчение, – объяснил архиепископ.

– Вы правы, – ответила Анна, – и я охотно исповедуюсь вам, мне нечего страшиться.

– Ваша светлость, – произнес Кранмер, затем сделал паузу и беспокойно огляделся вокруг, прежде чем продолжить. – Ваша светлость, я думаю, что мог бы спасти вас. У меня есть план – если только вы захотите выслушать его.

Даже в полутьме комнаты Нанетта увидела, как побледнела Анна. Ей предлагали жизнь – в такой момент!

– Продолжайте.

– Ваша светлость, если бы можно было доказать, что вы и король никогда не были женаты – по каноническому праву, для вашего союза были два препятствия: ваша помолвка с лордом Нортумберлендом и связь короля с вашей сестрой.

– Если бы я никогда не была замужем... – задумчиво проговорила Анна.

– То вы остались бы только маркизой Пембрук, и тогда ваша предполагаемая связь с этими джентльменами не могла бы рассматриваться как адюльтер, а в этом случае нет и оснований для измены.

– Понятно. И вы полагаете, что король согласится с этим?

Томас покачал головой:

– Не знаю, ваша светлость. Но по закону в этом случае вас должны отпустить, так как нет состава преступления. Если бы вы поклялись, что ваш брак был незаконным...

– И тогда Елизавета будет объявлена незаконнорожденной? – спросила Анна, поняв последствия этого.

– Она будет объявлена ею в любом случае, ваша светлость.

Анна кивнула.

– Тогда меня отправят в ссылку, как вы полагаете?

– Возможно, вам придется поселиться в монастыре, но там вы были бы в безопасности.

– Хорошо, Томас, я согласна. Готовы ли у вас бумаги? Тогда я подпишу их. Я не так горда, как Екатерина. Я молода и люблю жизнь. Если я смогу выехать за границу вместе с Елизаветой, я буду рада.

На обратном пути в Тауэр она была почти весела:

– Я знаю в Антверпене один монастырь, я могу поехать туда и жить там спокойно с моей дочерью. Я так устала, думаю, что никогда больше мне не захочется оказаться при дворе. С меня достаточно простой жизни – сельских наслаждений, как говорит Том, и того, что я буду следить за взрослением моей дочери. Надеюсь, ее судьба сложится счастливей, чем у матери. Может быть, Том тоже присоединится к нам, как ты думаешь, Мэри?