Тяжелый песок - Анатолий Наумович Рыбаков

выкинула на сцене эта Дина, хотя отец ее, лицо смешанного происхождения Ивановский, ведет себя на железной дороге как будто лояльно.

На этом и кончилось. Ни о каких песнях не было больше речи, Дина продолжала работать, где прикажут: в лесу, на расчистке путей, дорог, разгрузке составов, на уборке казарм, а ночью вместе с Веней Рахленко учила ребят разбирать и собирать оружие. Как рассказывают, сама она очень быстро и здорово это освоила. Конечно, полигона у них не было, тренироваться негде, но было ясно: когда придется применить оружие, они сумеют его применить. А Веня еще до войны имел значок «Ворошиловский стрелок».

И вот Дине мама поручает добиться у дяди Иосифа, чтобы он списал как умерших десять человек, которых дядя Гриша уведет в партизаны…

— Кого надо показать в рапорте? — спросил Иосиф.

Дина развала десять человек.

Иосиф записал их имена и фамилии на бумажке.

— Хорошо, я подумаю.

— Нет, — возразила Дина, — первых пять надо списать сегодня; они ночью уйдут, остальных завтра, они уйдут завтра ночью.

— Я их спишу не сегодня, не завтра, а когда сочту нужным, — ответил дядя Иосиф, — а если не сочту нужным, то и не спишу вовсе. Если их поймают, что будет со мной?

— Ты мог так сказать сразу. Зачем же ты записал их фамилии?

— Надо было, вот и записал. Хочу знать, за кого у нас будут расстреливать каждого пятого.

— Верни мне этот список и забудь о нем, — сказала Дина.

— Нет, — возразил Иосиф. — Он останется у меня. А ты, если: хочешь еще немного пожить на свете, больше этим не занимайся. А теперь иди!

— Отдай список!

— Убирайся! — закричал Иосиф. — В яму захотелось? Я тебе это быстро устрою.

— Отдай список! — повторила Дина.

— Тебе список?.. А этого не хочешь?

Иосиф вынул из ящика стола «вальтер». Иосиф был бешеный по натуре человек и был способен на все, тем более здесь, где он был безнаказан и где человеческая жизнь стоила не более комка грязи.

— Положи свою пушку, — сказала Дина. — Я тебе предлагаю другое: если ты их покажешь в рапорте умершими, я верну тебе твое золото.

Я думаю, это было неожиданно для Иосифа; свое золото он считал потерянным. И вдруг, оказывается, нет, не потеряно, может вернуться к нему, а с ним и надежда на Спасение. На своего зятя Якова он больше не надеялся; что-то долго не откликается его швейцарская родня. И в партизан Иосиф не верил — их перебьют. А с золотом можно спрятаться на каком-нибудь хуторе; есть знакомые, не выдадут; если же выдадут, то придется отдать немцам золото. И он уйдет один, дочь-предательница ему не нужна, жена не выдержит хуторского погреба — не все ли равно, где она умрет, здесь или там. И если он уйдет, то и юденрат расстреляют, но ведь все равно расстреляют; днем позже, днем раньше — какая разница? Надо вырвать у Дины золото, оно у нее есть, зря бы не говорила, а потом избавиться от нее, свидетели ему не нужны.

Я уверен, что именно таков был ход мыслей Иосифа, я его достаточно хорошо знал. Он, конечно, понимал, что, предлагая вернуть золото, Дина хочет исправить свой промах, свою оплошность: назвала людей, которые хотят уйти к партизанам. Ей надо выручить список, но списка-то как раз она и не получит. Иосиф положил на список свой «вальтер» и теперь уже спокойно, по-деловому сказал:

— Показать этих людей умершими я не могу: если они попадутся, меня расстреляют. Но если ты вернешь мне золото, я обещаю тебе список уничтожить и забыть о нем.

— Отдай мне список, и я принесу тебе твое золото, — сказала Дина.

— Нет, — возразил Иосиф, — принесешь золото, и я тут же, при тебе сожгу эту бумажку.

Дина протянула руку… Однако Иосиф был настороже и прижал список ладонью. Но Дина схватила не бумажку, она схватила «вальтер».

— Положи пистолет, дура! — закричал Иосиф.

Хоть и подлец, но был не робкого десятка; Рахленко все-таки. К тому же пистолет стоял на предохранителе. Но он не знал, что Дина умеет обращаться с оружием. Она услышала, как за ней открылась дверь, кто-то вошел в комнату; Иосиф через стол попытался выхватить у нее пистолет, и она выстрелила Иосифу в голову; обернулась: в дверях стоял помощник Иосифа — Хоня Брук, и, когда Дина с еще поднятым пистолетом обернулась, он захлопнул дверь. Дина схватила со стола бумажку с фамилиями десяти, скомкала ее и проглотила… Она услышала топот сапог, дверь открылась, она выстрелила, бедная, неопытная девочка, ее выстрела ожидали, она выстрелила в пустоту, за дверью никого не было, а в нее, в саму, выстрелили через окно… И опять скажу: бедная девочка, — ее не убили, ее только ранили. Если бы ее сразу убили, какое это было бы для нее счастье, какая удача!

Штальбе было наплевать на Иосифа Рахленко. Но все же — должностное лицо, председатель юденрата, назначенный немецкими властями и лояльно выполнявший свои обязанности. Следовательно, это акт возмездия, акт саботажа и сопротивления. Кто его вдохновители, организаторы, соучастники? Убийца — дочь ублюдка Якова Ивановского, усилиями капитана Ле-Курта освобожденного из гетто. На воровстве попался его сын, теперь на убийстве — дочь. Девчонка молчит, несмотря на крайнюю степень допроса. Ее мать, Рахиль Ивановская, утверждает, что Иосиф Рахленко приставал к племяннице и, защищаясь, она выхватила у него пистолет и застрелила его. Пистолет действительно выдан лично им, комендантом Штальбе, Иосифу Рахленко как председателю юденрата. Но эти объяснения его никак не устраивали.

Рахиль Ивановскую Штальбе допрашивал сам. Как утверждал местный фольксдойче, инженер из депо, эта стоящая перед Штальбе седая еврейка была предметом романтической любви мерзавца Ивановского, якобы из-за нее он переехал из Швейцарии в Россию, из-за нее потел в гетто, из-за нее отказался уйти из гетто.

Этот рассказ Штальбе воспринял как личное оскорбление. У евреев нет любви, есть только размножение, размножаясь, они сохраняют себя как расу. Библейскими мифами любви, как и другими сказками, они веками притупляли бдительность человечества, прикрывали свое стремление покорить мир. Эта женщина ради конфетной начинки послала на смерть своего сына, спокойно смотрела на него, висящего на заборе, теперь не хочет избавить свою дочь от пытки, признавшись, кто ей приказал убить председателя юденрата. Как она держится, с какой ненавистью смотрит, выдумывает, врет, считает его дураком, они всех считают дураками — высокомерные ничтожества!

И вот площадь, выстроены обитатели гетто, и на площади крест. Выводят на площадь голую Дину, избитую, окровавленную, лицо синего цвета, привязывают к кресту, и