Гражданские войны в России, 1916-1926. Десять лет, которые потрясли мир - Jonathan D. Smele

более мученически: после гражданских войн каждая политическая инициатива была "кампанией" или "борьбой", проводимой на определенном фронте ("экономический фронт", "фронт борьбы с неграмотностью"), часто "бригадой" рабочих или партийных специалистов; и, конечно, как говорил Сталин, не было "цитадели, которую не могли бы взять большевики". Таким образом, "русские" гражданские войны стали военной мульчей, в которой проросли семена сталинских ужасов последующих десятилетий, и, конечно (и ужасно), некоторые из самых печальных ужасов 1930-х годов будут связаны с уничтожением и деградацией советских героев гражданских войн от рук людей, которые играли незначительные или ничтожные роли в этих сражениях. Отрицать что-либо из этого кажется извращением, однако ужасы 1930-х годов начались с нападок на элементы советского государства времен гражданской войны, которые Иосиф Сталин считал наиболее неприемлемыми: "меньшевистский" процесс 1931 года (на котором, естественно, не было предъявлено ни одного действующего члена меньшевистской партии, а основное внимание уделялось бывшим меньшевикам времен гражданской войны) и арест ОГПУ более 3000 бывших военспецов в ходе операции "Весна" того же года. В равной степени то, что можно считать последним раундом "Великой чистки", произошло в конце Второй мировой войны, когда НКВД расправлялся с эмигрантскими белыми и казачьими военными и политическими лидерами, которых он наконец поймал во время вторжения Советской армии в Восточную Европу в 1944-45 годах и Маньчжурию в августе 1945 года. В разгар всего этого 21 августа 1940 года Леон Троцкий, заклятый соперник Сталина со времен "Царицынского дела" 1918 года, был убит агентом НКВД в своем доме в Койоакане, Мексика, где он поселился после изгнания из СССР Сталиным в январе 1929 года. Концепция "победы красных" во всем этом кажется очень, очень трудно различимой, а убийство в Латинской Америке еврейского основателя Красной армии испанским коммунистом (Рамон Меркадер) снова взрывает представление о нашей теме как о "русской" гражданской войне.

* * *

Как мы уже видели, остаются вопросы и о том, можно ли считать "победой" неспособность советского правительства в годы гражданских войн проводить предпочтительную политику в деревне перед лицом крестьянского сопротивления социализму. В конце концов, в годы гражданских войн крестьянство составляло около 85 % населения оспариваемых регионов. Можно ли считать победой ту силу, которая не покорила и не загнала его в угол? Конечно, вооруженное сопротивление села советской власти не терпелось и было жестоко подавлено в Тамбове, на Урале, в Западной Сибири и других местах, а Махно был изгнан из страны с таким количеством свинца в организме, что просто чудо, что он смог переплыть Днестр, Но в течение десятилетия после большевистской революции 1917 года (и особенно в разгар НЭПа, в 1925-26 годах), можно утверждать, что "советское крестьянство" пахало борозды, которые были гораздо более автономными, чем когда-либо в новейшей российской истории: Российские крестьяне 1920-х годов, на самом деле, никак не были "советскими"." Как в 1918 году в Брест-Литовске большевики были вынуждены принять унизительный мирный договор с австро-германскими империалистами как цену за выживание, так и в 1921 году, сдавая "военный коммунизм" в обмен на НЭП, они поставили свои подписи под "крестьянским Брестом". Где же, в таком случае, красная "победа?". Хотя приходится признать, что большевикам удалось мобилизовать огромную армию, которая становилась все более "крестьянской" по своему социальному составу и имела больший успех (или, точнее, меньший провал), чем их белые противники, в удержании крестьянских рекрутов от дезертирства, Но и здесь, конечно, не было "победы красных" в широком смысле - по крайней мере, до тех пор, пока с 1928 года крестьянство СССР не было принуждено советским государством при Сталине к коллективизации, которая никогда не была предусмотрена Лениным, но, возможно, подразумевалась в его мышлении. Это возобновленное большевистское наступление в сельской местности, кульминацией которого стало развязывание Сталиным террора-фамилии против крестьян во многих регионах, но особенно в антибольшевистских оплотах гражданской войны на Украине и Кубани, безусловно, очень походило на войну для одного из немногих западных свидетелей, имевших возможность наблюдать ее. В мае 1933 года Малкольм Маггеридж сообщал следующее:

Во время недавнего визита на Северный Кавказ и Украину я увидел кое-что из битвы, которая идет между правительством и крестьянами. Поле битвы пустынно, как на любой войне, и простирается шире; оно охватывает большую часть России. С одной стороны миллионы голодающих крестьян, их тела часто опухают от недостатка пищи, с другой - солдаты ГПУ, выполняющие приказы диктатуры пролетариата. Они пронеслись по стране, как стая саранчи, и унесли все съедобное; они расстреляли или сослали тысячи крестьян, иногда целые деревни; они превратили одни из самых плодородных земель в мире в меланхоличную пустыню.

В этом смысле ужасы коллективизации и того, что украинцы называют Голодомором ("Голодомор"), в котором погибло не менее 5 миллионов человек, не были самостоятельными событиями: они стали катастрофической кодой к "русским" гражданским войнам.

* * *

Тем не менее, по окончании (или, в некоторых случаях, отсрочке) различных гражданских войн, в которые оно было вовлечено, советское правительство смогло осуществить в форме Союза Советских Социалистических Республик воссоздание - или, по крайней мере, изменение конфигурации - Российской империи (хотя и лишенной большей части западных границ в течение первых двух десятилетий), которое должно было продолжаться в течение следующих семидесяти лет. Это достижение заслуживает признания и требует объяснения. Партия большевиков, которая его организовала, в начале 1917 года была крошечной фракцией, которую большинство считало сумасшедшим краем российской политики. В феврале 1917 года в ней насчитывалось около 10 000 членов, и даже к концу того года ее численность была меньше, чем у Партии социалистов-революционеров. Члены партии Ленина были настолько далеки от внимания современных наблюдателей, что даже когда большевики пришли к власти в октябре 1917 года, ни британская, ни американская пресса, ни правительства даже не знали, как их называть, обычно предпочитая в первые недели путаный термин "максималисты". Вопрос о том, как эта крошечная партия, возглавляемая, по общему мнению, болтливыми, но по сути молочными интеллектуалами, политическими теоретиками и журналистами, с рядовыми членами, состоявшими в лучшем случае из полуграмотных рабочих и крестьян, создала 5-миллионную Красную армию 1920 года и привела ее к победе над большинством своих противников во время "русских" гражданских войн, остается интригующим.

В своем бесконечно влиятельном исследовании этого периода Эван Моудсли дал в целом убедительный ответ, который сосредоточился на популярности большевистской политики как до, так и в месяцы, непосредственно последовавшие за Октябрьской революцией. В конце концов, какими бы ни были результаты выборов в Учредительное собрание, нет никаких сомнений в том, что первоначальные обещания Ленина о мире, перераспределении земли, рабочем контроле и советской власти пользовались огромной