Лабиринт розы - Титания Xарди

Грейс в нетерпении отобрала у Саймона трубку, что было совершенно на нее не похоже,— так сильно оказалось ее желание сообщить Алексу основное из того, что она вынесла из сегодняшнего удивительного диалога. Очевидно, она до сих пор находилась под сильнейшим впечатлением от услышанного.

— Алекс, что касается розы: Ди по примеру многих до него избрал именно ее, ибо это единственный символ, объединяющий людей в подлинное человеческое братство. Если нам удастся распознать ее суть и сочетать росу, иначе — божественное дыхание, как ты нам объяснял, с ароматом розы, мы получим магический экстракт для преобразования человеческой души, которая станет воистину золотой, то есть осуществим высшее исцеление. Это все теория, но идея просто потрясающая!

Алекс внимательно слушал, вникая в новое мировоззрение, но свое мнение высказывать не торопился.

— Спасибо, Грейс. Это весьма впечатляет.

Саймон снова завладел трубкой.

— И вот еще что, Алекс: вспомни, что было в неотосланном на твой адрес сообщении Уилла. Наш церковный приятель сказал, что новообращенные алхимики и масоны — а вслед за Бруно и Джоном Ди также и розенкрейцеры — средоточием своих устремлений почитают свет как Божественный Источник. Они посещают так называемые «светлые собрания», где посвященные из прошлого и настоящего встречаются вне времени, обмениваясь друг с другом «светом и мудростью розы». Теперь ты понимаешь, какое значение приобретают солнечные лучи, проникающие сквозь окна-розетки огромных соборов наподобие Шартрского? Вот над чем ломал голову Уилл. Интересно, удалось ли ему в конечном итоге встретиться с себе подобными — вне пространства и времени? Ладно, как там дела у вас?

Поток необыкновенных сведений настолько захватил Алекса, что он не сразу ответил на предпоследний вопрос Саймона:

— Думаю, Саймон, что ему удалось,— сам не знаю, почему я так в этом уверен.

Он вспомнил, что говорила Люси о свете в соборе, об аромате роз, и понял, что она получила в Шартре в высшей степени необычайные впечатления — возможно, те же, что и его брат. Подобные размышления вызвали у Алекса особенную гордость за честь быть рядом с такой личностью и существенно поубавили страх за нее.

— Они клюнули на приманку,— наконец перешел он к событиям текущего дня.— Люси у них. Когда дошло до дела, я был практически не в силах ее удержать. Вот уже несколько часов, как она ушла с ними.

— Не волнуйся за нее, Алекс: наша Люси — уникум. Она словно переодетая шекспировская героиня — Виола или Розалинда. Вот увидишь, Люси их перехитрит.

Алекс подумал, что Саймон прав даже больше, чем сам об этом думает, но ему очень польстило непредвзятое мнение приятеля.

— Я знаю. Все, мне пора. Увидимся, когда приедете. Проверь, не отстал ли шпик: этого черноглазого зовут Бен Давид. Он из Израиля. Я видел его, когда летал во Францию. Это законченный фанатик, мечтает о собственном Иерусалимском храме, что роднит его с Тамплем и Уолтерсом. Кэлвин на Пасху свел с ним близкое знакомство. Оказалось, этот тип спит и видит, как бы взорвать мечеть на Храмовой горе. Смотри, поосторожней с ним.

Алекс ожидал от Саймона расспросов, зачем бы Кэлвину разбалтывать такого рода секреты, но тот почему-то молчал. Алекс отсоединился и тут же набрал другой номер.

Профессор Фицалан Уолтерс красовался во главе стола в гостиничном люксе, а по бокам от него, хоть и на почтительном расстоянии, застыли желтоглазый Анджело и рослый француз в сером — тот, который сидел за рулем, когда Люси похитили во Франции. Эф-У чрезвычайно церемонно принялся наполнять бокал гостьи, но на полпути остановился:

— Вам, как мне известно, пить возбраняется: алкоголь подавляет действие медикаментов. Немного вина, впрочем, никому не вредит: белое бургундское прекрасно оттеняет вкус морского ангела.

Люси выдерживала в поведении взвешенную задумчивость. Ей любой ценой надо было убедить профессора и его свиту, что ее самообладание и независимость неподвластны их влиянию, но новое подтверждение его исключительной осведомленности о ее делах в очередной раз поколебало ее решительный настрой. Он уже успел спросить Люси о том, сколько ей было лет, когда ее мать бежала из Сиднея. В тот момент она почувствовала, будто почва уходит из-под ног, но постаралась замаскировать тревогу.

На столе рядом с Люси зазвонил ее мобильник.

— Это наверняка Алекс. Он волнуется за меня. Мне лучше ответить.

Ее сотрапезник даже не думал возражать. В его учтивости, такте и предупредительности было что-то жутковатое.

— Алекс, со мной все в порядке. Предупреждаю твой вопрос: нет, я не голодна. Более того, передо мной на столе прекрасный ужин. Ты тоже не забудь поесть. Как только мы покончим с делами, я в ту же минуту позвоню тебе — надеюсь, мне никто не помешает это сделать.

Люси как могла скрывала эмоции, которыми был насыщен ее диалог с Алексом: ей нельзя было выдать свою слабость. Закончив разговор, она с вызовом посмотрела на профессора, заметив при этом, что тот не сводит глаз с инкрустированного рубином ключика, проглядывающего из-под ее жакета.

— Вам невероятно повезло, мисс Кинг, что лечащий врач проявил к вам такое участие. Его наказали за это? У меня создалось впечатление, что потерять пациентку более приемлемо, чем спать с ней.

Люси не могла определить, высказывает ли профессор таким образом неприязнь к сексуальным отношениям или исподволь признается в вуайеризме. Она, не моргнув, пропустила дерзость мимо ушей, и Эф-У сменил тактику.

— Зачем нам ждать одиннадцати вечера?

Вопрос прозвучал кротко и оттого еще более агрессивно. Обитая дверь люкса, отделанного в тюдоровском стиле, бесшумно отворилась, и к их компании присоединился Ги Тампль. От участия в беседе он, впрочем, устранился.

— Во-первых,— заявила Люси,— нам лучше дождаться закрытия «Белого оленя», иначе сбежится толпа нежелательных свидетелей. Во-вторых, мне известно, что время должно быть выверено с абсолютной точностью. Если я не ошибаюсь в подсчетах, то оно приходится ровно на четыре градуса в Тельце, то есть на сегодняшнюю полночь. В этот момент чему-то предопределено случиться.

Понятно. Час встречи Гамлета с призраком. Как поэтично! А здание, в которое вы собираетесь нас повести,— вы уверены, что именно оно нам нужно?

— Да, уверена. Мортлейк стал для Ди завершением, но не был его началом: Ди родился в Лондоне, близ Тауэра. А Шекспир не мог знать заранее, что Стратфорд — и его начало, и конец. Подсказки в рукописях убедили меня, что именно он — автор головоломок; возможно, Шекспир составлял их для Джона Ди. В таком случае все указывает на трактир — единственное место, где сходятся все отгадки: белый олень, Шекспир, роза, Венера и Адонис. Очевидно, они сами выбрали тот дом местом собраний и эзотерических дискуссий.

Большую часть дня все трое провели за обсуждением текстов в стратфордском «Алвестоне», в люксе Уолтерса. Люси заново просмотрела оригиналы, ощутив несказанную радость от одного прикосновения к старинным манускриптам. Ее повеселило то, что похитители не разглядели составного лабиринта на оборотах страниц, а значит, обошли вниманием и лицо, появляющееся при правильном выстраивании дорожек лабиринта. Чтобы понять его значение, потребовалась смекалка семилетнего умника, и Люси решила, что не стоит уведомлять их о находке.

С другой стороны, профессорская шайка владела знаменитой семейной Библией Стаффордов, датированной семнадцатым веком. Едва взяв ее в руки, Люси почувствовала, как крепнут ее силы. Ей сделалось невыносимо противно, что «вознесенцы» посмели присвоить этот раритет и вынашивали при нем свои замыслы, что из бесчисленных пометок, сделанных рукой Дианы, злодеи почерпнули те необходимые сведения, которых так не хватало ей с Алексом. Однако книга не раскрыла нечестивым все тайны до единой. Некоторые слова, вышитые на сумке-конверте, нашли здесь свое повторение: в Притчах были помечены места, где речь шла о мудрости, жемчугах и рубинах, а заключительные строфы каждого из пергаментов были выписаны на шмуцтитуле. Среди них Люси увидела знакомую «таблицу Юпитера», и это только подхлестнуло поток ее мыслей. Не наталкивал ли рисунок на необходимость новых вычислений, подобных тем, что Алекс сделал для расшифровки псалма? Люси поняла, что только дополнительное скрупулезное изучение даст ясный ответ на вопрос.

В довершение на внутренней стороне задней обложки обнаружился небольшой рисунок от руки — копия так называемого «радужного портрета» королевы Елизаветы. Подпись на полях поясняла, что это Астрея — богиня правосудия, подтверждая тем самым правоту Генри. Остальное пространство страницы было испещрено цитатами из Притчей все о тех же жемчугах, рубинах и мудрости, с бесчисленными отсылками к «ней». Люси вмиг стало ясно, что украшенная драгоценностями королева не случайно представлена в виде олицетворенной Мудрости: этот образ сглаживал возможные недовольства по поводу «женщины у власти». Может быть, и Ди в числе прочих пропагандировал его и стал одним из первых политтехнологов своей эпохи? Поняла Люси и то, что Генри верно предположил: Ди, очевидно, ожидал неких значительных событий от нынешнего века, от мудрого владычества грядущей правительницы. Правда, в таком случае число загадок, ко всеобщей досаде, только увеличивалось. Обо всем этом Люси тихо размышляла за чаепитием, не поделившись, однако, ни одной из возникших идей со своими вынужденными компаньонами.