От Трумэна до Рейгана. Доктрины и реальности ядерного века - Александр Яковлев

Период маккартизма во многом изменил и характер политической науки: ее реакционные черты обострились, а критические мотивы были приглушены. Повысился спрос и на апологетику. Все больше появлялось книг, в которых безудержное восхваление внешнеполитического курса теснило разум на задворки. Где-то в конце активного маккартизма бывший министр юстиции США Ф. Бидл заметил: «Шаг за шагом мы создали благоприятные условия для прихода новой тирании» и позволили «зажать нам рты, закрыть глаза, заткнуть уши»[600]. А еще позднее личный друг и советник Маккарти Рой Кон признает, что путем создания удушливой политической атмосферы, методами шантажа, угроз, лжесвидетельств, фальшивок и тому подобного ставилась задача «отлучения от общества не только индивидуумов, но и идей, которые они поддерживают»[601]. Дело шло в конечном счете к диктатуре «своего рода фашизма»[602].

Как ни бесновалась реакция, американскому народу удалось в то время преодолеть фашизм в его маккартистской форме. Но победа была далеко не полной, ибо реакция сумела за эти годы отобрать многие позиции у трудящихся масс, усечь некоторые принципы демократии даже в их буржуазном выражении. Обстановка в США резко изменилась, она стала гораздо податливее к усилению в стране тоталитарной власти крупнейших корпораций, для деятельности фашистских группировок. Маккартизм создал условия для роста и укрепления ультраправых, прихода их к власти в 1980 году. О том, как глубоко маккартиэм пустил корни в жизни США, как вошел в плоть и кровь «стражей демократии и свободы», свидетельствует доклад ЦРУ, содержащий данные о том, что американская охранка в борьбе с прогрессивными организациями черпала «вдохновение и практические рекомендации» в речах Гитлера. ЦРУ тщательно изучало также «технику» допросов, применения наркотиков и другие стороны опыта гестапо.

Устранение Маккарти отразилось на общественной жизни. Критика республиканской администрации Эйзенхауэра со стороны демократов усилилась. Разумеется, она в значительной мере диктовалась интересами борьбы за власть. Но эта критика отражала и реальное беспокойство наиболее дальновидных политиков страны за международные позиции США. Возрастало понимание, что так называемый жесткий курс, таящий постоянную опасность войны, ведет к падению престижа и влияния США.

С. Барр в работе «Граждане мира»[603], в целом апологетической, все же критикует внешний курс за то, что он основан на ложных предпосылках. По его мнению, международная политика США исходит из следующих штампов-стереотипов: только Россия мешает установить прочный мир; только США могут обеспечить свободу в любой части мира, поддерживая при этом антикоммунистов, реакционеров и даже фашистов; только свободное предпринимательство, американские методы и доллары в состоянии обеспечить необходимый порядок на земле. Надежды эти ложны, признает С. Барр. Мир настолько сложен и противоречив, устремления людей настолько различны, что развитие событий не может быть подчинено воле одного государства. Как заметили позднее Э. Стиллмен и У. Пфафф, не может быть серьезных изменений в американской внешней политике до тех пор, пока она не откажется от убеждения в своем «праве» вмешиваться в чужие дела. В противном случае последствия для Америки могут оказаться еще более тяжелыми, чем просто бессилие и изоляция»[604].

В сборнике «Политическая экономия американской внешней политики» признается, что США нуждаются в разумном понимании проблем XX столетия, соответствующих целей политики, эффективных и морально полноценных средств для достижения этих целей. И чем скорее они прекратят попытки «экспортировать американский образ жизни или американскую систему частного предпринимательства, тем действеннее будет внешняя политика»[605].

Особенно остро внешняя политика критиковалась, во-первых, за стремление к диктату в международных делах, а во-вторых, за неподвижность позиций, их несоответствие реальной обстановке на мировой арене и неспособность приноровиться к этой обстановке.

Лозунги диктата и войны всегда пропагандировались наиболее реакционными силами. «Определенно нельзя так быстро забыть, что концепция всеобщей войны была впервые провозглашена имперской Германией в первую мировую войну и затем нацистской Германией во вторую мировую войну»[606].

Среди буржуазно-либеральных критиков конца 50-х годов росло число авторов, которые выражали свое беспокойство не только грубой упаковкой внешнеполитического авантюризма, но и самой сутью политики. Обнаруживая возрастающее несоответствие между политическими амбициями и новой расстановкой сил в мире, определенная часть политологов пыталась устранить это несоответствие и овладеть, как говаривал в свое время Бисмарк, искусством возможного.

Относительно острая реакция «либералов» на поведение США на международной арене объяснялась пониманием и того факта, что атомное оружие не может конструктивно ответить ни на один вопрос международной жизни, что любая политика в современном мире обязана исходить из реальностей, а не из ложного представления, будто солдаты, оружие, угрозы, деньги, окрик или даже война в любом ее варианте могут принести успех и славу стране, отвечать ее подлинным национальным интересам.

В многочисленных писаниях либеральных критиков, оживившихся после Маккарти, много невероятных словесных ухищрений, политических пируэтов, противоречий, завуалированной апологетики. Но в них отражены и реальности настроений, существовавших в то время в США. Их анализ полезен для понимания событий и процессов, происходящих в Соединенных Штатах середины 80-х годов.

Сравнительно более последовательным критиком внешней политики США того времени можно назвать Дж. Уорберга. Особенность его в том, что Уорберг критикует обе партии. В работе «Программа действий» он пишет, что «ни республиканцы, ни демократы не могут сказать, что американская послевоенная политика была успешной»[607]. Аналогичные позиции он отстаивает и в книге «Кризис Запада». Политику военных блоков Уорберг считает ошибочной. Сколачивание военных союзов сделало страну основным защитником статус-кво и подорвало американское влияние на массы человечества, которые хотят аграрных реформ, лучших жизненных условий и освобождения от иностранного влияния. Вместо того чтобы сосредоточить внимание на Азии, США связались с «бесперспективной Европой». Поставив в центр европейской политики Западную Германию, США восстановили против себя другие народы Европы, считающие Германию источником европейских бедствий. Связав себя тесными узами с Англией и Францией, США потеряли влияние в Азии и Африке, так как любая поддержка колониальных держав питает «ненависть к Америке по всему Ближнему, Среднему и Дальнему Востоку»[608].

Правоверность буржуа не дает Уорбергу возможности увидеть движущие пружины политики — интересы монополий. Причины неудач и провалов он ищет в несовершенстве политического руководства страной. (К этому же приему политологи прибегают и в отношении Р. Рейгана, возлагая ответственность за провалы американского внешнеполитического курса на некомпетентность, необразованность и легкомыслие президента.) Дж. Уорберг пишет, что негибкая и лишенная воображения внешняя политика явилась результатом в большой мере «нежелания популярных лидеров рискнуть своей популярностью ради защиты или осуществления непопулярных дел». Поскольку руководители страны не заботятся о «гуманных и созидательных импульсах», народ США живет в состоянии невежества, равнодушия и самодовольной самоудовлетворенности, как если бы в мире не было ничего более важного, чем новые автомобили, новые дома, новая одежда, новые предметы и понижение налогов.

Спорить трудно. И негибкая политика, и самодовольство, и многое другое — все это верно. Но при внимательном чтении Уорберга позиция его проясняется — он пытается взвалить все беды на плечи политиков, идеологов, неудачи объяснить несовершенством механизма принятия решений, то есть изобразить дело таким образом, что политическая жизнь имеет своим источником и законодателем человеческое сознание. Экономические интересы упоминаются вскользь, глухо, остаются в стороне.

В своих предложениях Уорберг идет дальше многих своих собратьев. Он пишет, например, что «наступило время искать взаимопонимание с Советским Союзом»[609]. Обстановка в мире такова, что формирование единого атлантического «фронта против остального мира» бессмысленно. Значительно более достойный выход — скромно жить в мире, «который навсегда ушел из-под нашего господства и контроля». Неприятие курса на «мировое господство» очевидно. И все же автор сожалеет, что надежды США на создание «мировой империи» оказались иллюзорными. В новых условиях он зовет к проведению «новой» политики, главным содержанием которой должно быть завоевание дружбы с незападными народами. Уорберг считает, что для США необходимо перевести борьбу из военной области в политико-экономическую сферу, результатом чего будет «сосуществование». Оно определяется как «конкурентное ухаживание за умами людей всего мира»[610].