Записки опера особого отдела - Евгений Иванов

Судя по опросам Ваших сослуживцев, Вы всегда часто приезжали на стоянку на своем автомобиле, так что 6 ноября канистра, скорее всего, находилась в багажнике автомобиля. Вы умышленно взяли не свою канистру, а канистру Козака, потому что Вашу, некоторые офицеры могли видеть у вас в машине. Расчет был на то, что возгорание произойдет по тому же сценарию, как и в эскадрильском модуле с баллоном керосина, но вы не учли, что в помещении было тепло, а в вертолете была отрицательная температура, и керосин не загорелся.

— Вы знаете, Игорь Геннадьевич, мне так интересно Вас слушать, — с вызовом заявил Ковальчук, — Как какой-то детектив в стиле Агаты Кристи. Вот только ко мне это все привязать сложно. В последнем случае, я никак не мог 8 ноября осуществить попытку поджога вертолета, так как в этот день попал в лазарет с сердечным приступом, и Вы об этом знаете.

— Это тоже часть инсценировки, — возразил ему Чернов, — 8 ноября в районе обеда, вы вернулись в гараж, поставили лыжи на место и поспешили домой. Уже дома Вы искусственно спровоцировали сердечный приступ. Вам даже не пришлось сильно переигрывать. Во-первых, после употребления спирта накануне, да плюс физическая нагрузка 8 ноября, все это само по себе уже дали организму определенную встряску. Но Вы еще выпили целый пузырек настойки элеутерококка, чем умышленно усугубили свое состояние, вызвав повышенное давлении и тахикардию. Врач мне рассказал, что видел у вас дома пустой флакон от этой настойки.

Игорь сделал паузу и вновь сел за стол. Он посмотрел на Ковальчука, тот сидел с безмятежным выражением лица.

— И последнее, — произнес Чернов. — Прокуратура провела экспертизу кусачек, обнаруженных у вас в инструментах. Доподлинно установлено, что трос в грузовой кабине вертолета перерезан именно ними. Теперь я Вас хочу спросить, по чьему указанию Вы стремились систематически подрывать боевую готовность полка?

Ковальчук молча сидел в кресле, опустив глаза, и не шевелился. На минуту Игорю показалось, что тот уснул. В кабинете повисла гробовая тишина. Наконец, Чернов прервал молчание и вновь обратился к Ковальчуку:

— Вы слышали мой вопрос, Василий Федорович? — он сделал паузу и, глядя на собеседника, добавил: — Или как там вас зовут на самом деле?

— Не понял? Что вы имеете ввиду? — поднял голову Ковальчук.

— У меня вот лежит ответ из Шосткинского горотдела милиции на мой запрос. Мне захотелось навести о Вас справки за период учебы и жизни в интернате. Вы не поверите, но заместителем этого отдела оказался ваш одноклассник. Судя по Вашему личному делу, вы вместе с ним проучились на протяжении десяти лет. Так вот, он утверждает, что во время его учебы и жизни в этом заведении учащегося по фамилии Ковальчук и имени Василий Федорович, не было никогда. Это подтверждают и другие выпускники этого интерната, закончившие учебу в тот же год, что и Вы. И даже по Вашей курсантской фотографии, которую мы взяли из Вашего личного дела, Вас также никто из «одноклассников» не опознал. Директор школы-интерната, который подписал Вашу школьную характеристику, по стечению обстоятельств, умерла сразу после Вашего выпуска, от инфаркта. Теперь я понимаю, почему Вам «не везло» с поступлением в Академию. Вам нельзя было допустить ситуацию, чтобы наша служба в отношении Вас провела полную спецпроверку.

Игорь не успел договорить последнюю фразу, как Ковальчук резко сорвался со своего места и с криком «Ненавижу», как зверь кинулся на него. Чернов не успел ничего предпринять, как тот повалил его на пол и стал душить. У Ковальчука оказалось преимущество, сработал фактор внезапности, да и Чернова не был готов к подобной реакции со стороны своего собеседника. Игорь изо всех сил пытался нанести своему противнику удары по корпусу, но лежа на полу это было малоэффективно. Постепенно он почувствовал, как силы стали его покидать, а в глазах потемнело. В этот момент, как во сне прозвучал глухой стук, напоминающий хруст сухого дерева. На лицо Игорю посыпались щепки. Ковальчук внезапно обмяк и стал скатываться на бок. Наконец, как в тумане, Чернов увидел перед собой майора Дубовика. Тат испугано смотрел на обоих, не выпуская из рук доски от нардов, а точнее того, что от нее осталось.

— Будешь должен, — показывая на разбитую доску, улыбнулся Евгений Герасимович, — Вовремя я зашел перекинуться с тобой в нарды.

На шум прибежали Нещерет и, только что вошедший, следователь. Сознание к Ковальчуку вернулось быстро, он окинул всех злобным взглядом и произнес:

— Ненавижу, как я вас всех ненавижу.

Капитан юстиции ловким движением надел на него наручники, и, посмотрев на взъерошенного Чернова, сказал:

— Напрасно Вы его так били, мы бы и сами его в прокуратуре раскрутили.

Дубовик посмотрел на следователя и громко рассмеялся. Тот, в свою очередь, окинув всех недоуменным взглядом, взял под руку Ковальчука и в сопровождении матросов повел к дежурной машине.

34

На следующий день, после обеда, когда Чернов прибыл в отдел, его вызвал к себе Нещерет.

— Бери машину и езжай в особый отдел ВВС Флота. Полковник Иващенко сейчас в Североморске, поэтому иди сразу к заму, он будет на месте.

— А по какому поводу? — спросил Чернов.

— Не знаю, — отводя глаза в сторону, ответил Нещерет, — Может, поощрят, а может, накажут. У нас ведь ничего загадывать нельзя.

Через полчаса майор Чернов вошел в кабинет полковника Бевзы.

— Товарищ полковник, майор Чернов по Вашему приказанию прибыл, — доложил Игорь.

— Здравствуй, Чернов, — протягивая ему руку, поздоровался заместитель начальника Особого отдела ВВС, — Есть, как обычно две новости, хорошая и плохая. С какой начинать?

— Все равно, — насторожился Игорь.

— Во-первых, Ковальчук вчера сознался во всех поджогах. С чем я вас и поздравляю. А вот сегодня стал подавать все признаки психического расстройства, и его вынуждены были отправить на психиатрическое обследование.

— И в чем же это выразилось?

— Представляете, когда его попытались обвинить в частности, в подрыве обороноспособности полка и в целом — Родины, он заявил, что СССР никогда не был его Родиной. А дальше стал плести всякую чушь, что, якобы, родился в США и все свои деяния вершил во имя независимой Украины.

— А Вы думаете, что это, действительно, чушь?

— А как можно это заявление воспринимать всерьез? — вопросом на вопрос ответил Бевза, — Он с курсантских времен находился под контролем командиров. Не ребенком же его к нам забросили. Это, действительно, у человека произошло психическое отклонение. Возможно, это последствие падения с кабины вертолета. Возможно, тогда, это ни как не отразилось на его поведении и поступках, а с годами проявилось. Все-таки мозг — это непредсказуемый орган.

Игорь не стал дискутировать на эту тему с начальником, может быть, он был и прав.

— А какая тогда хорошая новость? — поинтересовался Чернов.

— Это и была хорошая новость, — ответил Георгий Маркович и, встав с места, продолжил, немного понизив голос:

— Видишь ли, Игорь, нам поступил рапорт от подполковника Горобченко о том, что ты нанес ему физические увечья и в госпитале ему диагностировали сотрясение мозга. Сейчас он находится там на лечении. Майор Нещерет мне рассказал все, что произошло между вами. Как человек и как офицер, я на Вашей стороне, но как начальник обязан принять меры. Горобченко все же вернул кассету, правда, половина записи там уже стерта и мы уже ничего не докажем. Но, тем не менее, ему мы указали на неполное служебное несоответствие. Теперь должны принять решение по Вам. Учитывая Ваши заслуги, могу предложить только один компромиссный вариант.

Он посмотрел прямо в глаза Чернову:

— Сейчас и здесь Вы пишите рапорт о переводе на Украину, откуда прибыли. В настоящее время там создали свою Службу национальной безопасности, и адмирал дал команду никого не держать из тех, кто пожелает перевестись туда для продолжения службы. В этом случае, мы не будем выносить сор из избы и в кротчайшие сроки переведем Вас домой с самыми хорошими характеристиками и аттестациями. В противном случае, нам придется проводить служебное расследование и, возможно, принимать в отношении Вас самые радикальные меры. Лично мне, этого не хотелось бы.

Игорь подумал около минуты и произнес:

— Знаете, Георгий Маркович. Я думаю, что раздел Союза надолго не затянется и скоро все вернется на круги своя. Поэтому я думаю, будет лучше наблюдать за всеми этими перипетиями из окон своей квартиры на Украине. Да, и Люда не хочет быть для своих родителей иностранкой. Мы уже обсуждали этот вопрос дома.

Выдавив из себя улыбку, он взял лист бумаги и размашистым почерком написал рапорт. Затем, передав его полковнику, тихо добавил:

— Хотя, здесь осталась часть моей души и за эти годы, Север для меня стал родным.