Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Владимирович Бавильский

приезжему любой степени взыскательности (оставить побольше продуктов на завтрак + жидкое вербеновое мыло в душе). Клава, если по-русски, объяснил я ей, улыбчивой, небольшого росточка, из-за ровной челки и темных очков напоминающей японку с ямочками на щеках. Она не поняла.

Клава живет на втором этаже, а на первом раньше, видимо, был гараж или даже конюшня – в помещениях мало окон, но много дверей и есть внутренний дворик, перекрытый стеклом, превращенный таким образом в зимний сад.

С этим Airbnb каждый раз выходит натуральная Вавилонская лотерея, совсем по Борхесу, – то оказываешься под Сиеной практически в лесу, то в Перудже у крайне левой интеллектуалки, как из фильмов Антониони.

Соответственно каждый раз меняются правила игры и жизни, к которым нужно подключаться заново – где-то использовать машину, где-то ходить пешком: в Сиене я купил у администратора кемпинга билетики на автобус, да так их и не использовал, нашел дорогу и по ней попадал в исторический центр быстрее автобуса, наворачивающего большие круги по окоему.

Раньше я думал, что важна близость к достопримечательностям и городской инфраструктуре, однако, попав в сложные бытовые ситуации в Урбино, где вечером пришлось в последнюю минуту бронировать первый подвернувшийся отель, или под Сиеной, когда в жилище не оказалось кухни, я стал ценить качество штаб-квартиры. Здесь можно приземлить задницу, отдышаться, привести в порядок себя и свои записи.

Причем комфортабельность апартаментов возрастает, удаляясь от исторического центра. Тем гуще завтраки и ощутимее старания очередной Клаудии. Совсем как у Карцева с Ильченко – вчера были по три и много, сегодня по пять, но очень большие. Снова и снова приходится делать выбор и чередовать приятное с полезным, пытаясь из бесполезного тоже извлечь максимум пользы и смысла. Прикрытый город

Все эти аркады центра, продлевающие друг друга, и многочисленные галереи, окружающие торговые улицы скобками да кавычками, главный архитектурный специалитет Болоньи, показались мне клуатрами, размотанными в прямые линии после того, как в районе университета я увидел один такой старинный монастырский дворик, включенный в систему портиков, пробегающих мимо. Будто бы разомкнутый вовне.

Город, словно бы нарочно созданный для бесцельных блужданий при любой погоде (одна галерея заканчивается, и кров тут же подхватывает соседняя), что тоже может быть стратегией понимания Болоньи133.

Но если у путника есть конкретная цель (цели), лучше держаться от путаницы этих втягивающих в себя аркад подальше – после хрестоматийных городков Умбрии, Марке и даже Тосканы Болонья кажется огромной, перенаселенной, вот примерно как Москва, в которой тоже нужно иметь четкий план – слишком уж столичные достопримечательности и институции разнесены по территории.

Всегда есть некоторая предвзятость в отношении «городов выходного дня», на которые путеводитель отводит пару столбцов или даже абзацев, а я, соответственно, от нескольких часов до одного светового дня, ну или на «до» и «после» сиесты, но со столицами и «крупными промышленными и культурными центрами» предчувствия почти всегда обманывают. Можно забегать вперед, предвкушая атмосферу или отдельные детали городской машинерии, но не размеры этих священных чудовищ. Столицы всегда вещь в себе гораздо в большей степени, чем города, выставленные напоказ и заточенные под паломников средневековой логистикой.

Болонья оказалась здоровенным куском, который даже в рот не лезет – может быть, это только пока, так как в первые дни жизни на новом месте я ловлю себя на растерянности, когда не знаешь, с какой стороны подступиться к очередному опыту очередного города.

Постоянная смена обстоятельств и непредсказуемость тренируют иммунитет воспринимательной машинки. Хотя если брать Болонью, то очевидно – святой Петроний вел меня сюда из Пизы, целенаправленно подготавливая к засилью галерей многочисленными тоннелями трассы А1, в которых светло и вроде бы даже не тесно, но все равно немного не по себе.

Эти вытянутые территории утомляют. Несколько раз ловил себя на желании поскорее увидеть «свет в конце тоннеля». И если на улицах так много аркад, значит, где-то поблизости от них обязательно должны проступить на карте обширные парки – необходимость в них многократно возрастает из-за сжатия воздуха внутри крытых площадок и сугубо каменных площадей.

В средневековом городе почти всегда не слишком хорошо с зеленью, камни (может быть, за исключением Лукки и отчасти Перуджи) здесь важнее. У растительности всегда есть склоны холмов, обороняющих центры вместе со стенами (у кого мощней, тот и выиграл). Поэтому в Болонье следует вторым делом искать сады и скверы.

Она совсем из другой лиги, где не отторгают людей, прокладывая для них узко специальные туристические коридоры, но властно всасывают их в себя, как это и положено черным дырам самодостаточных мегаполисов (масло масляное?) – подлинный, а не декларируемый интернационализм объединенной Европы, как я его понимаю, именно в этом и должен заключаться.

Перемены восприятия

Все эти дни Болонья постоянно пульсировала, то сжималась до главных пятачков центра, а то растекалась к краям с парками, куда осень еще не заглядывала даже.

Сначала она показалась огромной, шумливой, потом маленькой, а когда я ушел в сторону – к каналам и городским воротам, где совсем уже не туристические виды (хотя и все равно приятные), – вновь растянулась, как старый свитер: портики и галереи, конечно же, ее дополнительно удлиняют, задают ритм, схожий с сердечным.

Но искусство в Болонье – вещь в себе, это вам не Флоренция и даже не Урбино, ставший для меня приятным образчиком окаменелости: в живом и подвижном городе культурная программа съеживается и теряет выразительность. Заточенная под нужды аборигенов, она тут в основном прячется, и нужно знать пароли, явки – вот как в Москве. Помню, как первый раз попал в Берлин, превратившийся тогда в одну огромную стройку, впрочем, подходившую уже к завершению, – так я там вообще ни в один музей не зашел. Вот честно. Даже желания такого не было.

Музеи вообще не показатель, но одна из опций, зачастую вынужденных. Противоборствуя с Болоньей, по правде говоря, я филонил и много куда не пошел, а туда, где был, ходил с внутренней прохладцей. Те же фресковые изобилия Сан-Джакомо-Маджоре не идут ни в какое сравнение с университетской движухой вокруг да около, а кафедральному собору (перед ним в Болонье нет даже площади) я предпочел кварталы с тихими каналами и парк со странным фонтаном, где русалки ласкали друг друга, а лев терзал поверженных животных.

Парк этот нависает над автовокзалом, и сначала мне показалось, что я в Гарлеме – белые люди стали обнаруживаться только на второй-третий взгляд. Зато запах травки шибал уже у самого входа с пафосным памятником героям-освободителям.

Первый показатель самодостаточности этого города – отсутствие путеводителей типа «Болонья – город истории и искусств» из «Золотой серии» в газетных