Вторая мировая война. Хроника тайной войны и дипломатии - Павел Анатольевич Судоплатов

популярная актриса, негласный член компартии Швеции Сара Леандер. Ее часто принимали там в германском посольстве на высоком уровне.

В Стокгольме для советской разведки сложились непростые условия для работы. Назначенный туда резидентом незадолго до войны А. Граур не справился с выполнением сложных поручений. Осенью 1941 года наша резидентура была усилена опытными работниками: Б. Рыбкиным (Кин) и его помощницей З. Воскресенской (Ириной). Им удалось на полную мощь задействовать наших ценных агентов Терентия, Клару, оперработника под крышей ТАСС И. Стычкина (Абрам) и несколько сгладить конфликтные отношения сотрудников разведывательного аппарата с послом А. Коллонтай.

На этот счет в советской и постсоветской литературе бытует много мифов. В частности, о том, что НКВД следило за Коллонтай в Швеции как за бывшим членом оппозиции, что якобы у нее, прикованной болезнью к постели, буквально из-под подушки, сменивший Рыбкина резидент Рощин (Разин, Валерьян) выкрал ее личные архивные записи и отправил их в Москву.

В действительности же ситуация была иной. Коллонтай считалась своенравной женщиной. Но как человек известный в международном женском движении и в прошлом связанная с оппозицией, она держалась Сталиным за границей в качестве приманки для Запада, «обложенная» со всех сторон, в расчете на то, что на эту личность выйдут с какими-то предложениями, адресованными оппозиционным кругам в советском руководстве.

Этот замысел, о котором мне говорил Берия со слов Молотова (при этом, видимо, передавалось мнение Сталина), состоял в том, что Коллонтай следует держать как наш форпост, открытый к зондажам, и как нестандартную фигуру, перед которой будут ставить какие-либо деликатные вопросы. (В шифропереписке нашей резидентуры с Центром Коллонтай называлась «Хозяйкой».) У нас было достаточно оснований полагать, что на Западе существуют определенные круги, которые ищут такие связи. Но эта ставка на Коллонтай была ошибочной, хотя мифов вокруг ее роли, ее архива, переписки и того, что она скрывала свои симпатии к оппозиции, расплодилось предостаточно.

В тяжелые дни осени 1941 года, имея прочные позиции в МИДе Швеции, мы были прекрасно ориентированы в скандинавской политике и действовали не с завязанными глазами. Мы знали, что шведы и финны имеют свои интересы, и предполагали, что они хотят воспользоваться своими преимуществами в роли буфера в отношениях стран Запада с Советским Союзом и потому не были заинтересованы в нашем полном поражении. Они не хотели оставаться один на один ни с Германией, ни с Англией. Мы, естественно, доказывали шведам, что СССР является сторонником стратегического нейтралитета Скандинавии.

По этой причине мы отвергли американские предложения об уступке нам норвежской территории в качестве компенсации за победу в войне с немцами на Севере. Наш ответ мы предали гласности, хотя эти переговоры проходили в форме секретной переписки с союзниками: через свою агентуру влияния довели до сведения шведского и норвежского руководства занимаемую нами позицию. Советские контакты с представителями правящих кругов Скандинавии дополнялись постоянным и плодотворным сотрудничеством с левым антифашистским движением.

Следует также отметить, что руководство нашей резидентуры уже осенью 1941 года установило с влиятельным семейством Валенбергов секретный обмен мнениями о роли Скандинавии в этой войне.

Интересно, что именно тогда, в ноябре, теперь известный представитель этого семейства Рауль Валленберг, еще не будучи на дипломатической службе, получил полномочия шведских властей для поездок на оккупированные немцами территории стран Европы и Советского Союза. Через семейство Валленбергов были начаты секретные переговоры о посредничестве в дележе награбленного нацистами имущества в странах Западной и Восточной Европы. Обстоятельства дела Валленберга, что навряд ли оправданно, до сих пор покрыты завесой секретности. Хотя живы очевидцы его трагедии. Как рассказывал мне известный историк Л. Безыменский, в допросах Валленберга на Лубянке участвовал видный работник внешней разведки КГБ СССР генерал-лейтенант С. Кондрашов.

В это же тяжелый период в Швеции успешно и активно действовала наша военная и военно-морская разведка. По их линии были получены важные данные о движении немецкого флота, о стратегических перевозках, об обстановке на Северном театре военных действий.

Драматично для нас и для союзников складывалась ситуация на Дальнем Востоке. В этой связи не могу не остановиться подробно на известном мифе о том, что якобы советская военная разведка и внешняя разведка НКВД своей деятельностью в Японии и Китае обусловили решение Ставки о переброске войск с Дальнего Востока на советско-германский фронт под Москву в трудные дни октября 1941 года.

Эти утверждения впервые появились в литературе по истории разведки на Западе. Западные историки исходят из того, что будто бы на планы Японии по развязыванию войны против СССР повлияла информация перебежчика Г. Люшкова, бывшего полномочного представителя НКВД по Дальнему Востоку. От него, как они утверждают, японская армия получила развернутые материалы о группировке Красной армии на Дальнем Востоке и использовала их против нас. Однако это всего-навсего версия. Люшков не был в курсе замыслов Москвы и нашего военного командования. Конечно, он обладал большой информацией о реальной ситуации на Дальнем Востоке, о той неразберихе, которая творилась в войсках, о низком уровне их боеготовности, проявившемся в боях на озере Хасан.

Люшкову также в целом была известна дислокация войск Красной армии на Дальнем Востоке, но не более того. Даже агентуры ИНО НКВД в глубинных, не приграничных районах Маньчжурии он не знал. Исходя из его данных и показаний японцы сами выбрали район реки Халхин-Гол для действий против Монголии. Они знали, что наша военная группировка в Монголии незначительна и не может оказать им серьезного противодействия. Знали японцы и о том, что монгольские войска слабы. Но то, что было осуществлено командованием Красной армии в сжатые сроки, – создание ударной группировки – повергло японцев в полный шок. Мы оказались на Халхин-Голе в крайне невыгодных условиях. Тем не менее Жуков как крупный и талантливый полководец остановил и разгромил японцев во встречном рискованном сражении, первоначально бросив против японцев танки без сопровождения и поддержки пехоты. Он сделал это вопреки всем уставам и не от хорошей жизни. Другого выхода у него просто не было. Но быстрое развертывание нами ударной группировки было совершенно неожиданным для противника.

Дело не в том, что Зорге сообщил в Москву о показаниях Люшкова о тактике Красной армии и мы соответствующим образом откорректировали свои действия. Дело в другом. Жуков как талантливый военачальник принял быстрое, эффективное и единственно правильное решение.

Информация же Люшкова содержала лишь многочисленные данные об арестах, интригах «наверху», он был в курсе расправ с оппозицией. Эта информация, бесспорно, имела важное политическое, но не военное значение. Японцы поделились с немцами этой информацией, но к нам она попала в отраженном виде через сообщения