Паутина Света - Сергей Плотников

— Страшные истории? — Если Ноихара слегка хихикнула, то Фуджиру, наоборот, ощутимо занервничала. — А м-может, не надо?

— Иначе Призрак-сан решит, что мы его не боимся, и не вы-ыйдет. — Тягуче пропела Ринко. — Согласна, странное место для пикника и странное время… но прикольно же! Ночь страшилок! Тем более, полночь уже прошла, самое время!

— Вы что, заранее решили, что ничего необычного не будет? — Ватару Касу только и оставалось, что похлопать ресницами.

— Мы, скажем так, решили быть готовы и к такому. — А у Амакава оказалась с собой пятилитровая бутыль с водой. Теперь он аккуратно помог Сидзуке заполнить котелок, и…

— Давайте фонари, что ли, выключим?

— Совсем?!

— В темноте огонь от конфорки будет более завораживающим, знаешь ли.

— Челов… обычными страшилками меня не напугать. — Самодовольно заявила Ноихара, усаживаясь и устраивая поперек колен… что у нее там, в свертке, все-таки?

— Специально для тебя я расскажу, как мы с мамой попытались искупать Ранмару после того, как он разорвал пакет с кухонными отходами. — Зловеще посулила мечница… с непонятным намеком в голосе. Амакава и Сидзука резко закашлялись, видимо, непонятный намек уловив. Ноихара только независимо фыркнула. Наконец, вода вскипела, котелок быт отставлен и по помещению поплыл особенно густой, смешиваясь с холодным воздухом от окон, аромат.

— Будем рассказывать по кругу? — Предложил Юто. — Ринко, не хочешь начать? Только давай уже все-таки страшилку… а не… героический эпос!

— Ну, я могу… — Погрев руки о кружку, согласилась девушка. — Слушайте. Эту историю я услышала от своего тренера — мы ехали на соревнования уровня префектуры, поезд шел со всеми остановками. В общем, случай этот произошел на железной дороге…

Интерлюдия 24

Условная пространственная привязка — зона действия «гравитационного центратора» планеты Земля. Реальная пространственная привязка — не имеет физического выражения (работает принцип неопределенности Гейзенберга). Энергетический уровень — гораздо «ниже» самых «глубоких» пространственных техник как людей, так и аякаси

Две жизненные формы… если, конечно, ЭТО можно назвать «жизнью»…

«Я мыслю, значит, я существую?» — Шутен-доджи, Ночной Паук, внезапно понял, что опять осознает себя… где-то. Существование за пределами смерти тела, о котором он, разумеется, и раньше знал, а теперь, что называется, и «попробовал» лично, оставило у когда-то третьего по силе существа Японии лишь череду смутных образов в памяти… которые были настолько нетипичными, неправильными для вновь обретенного человекоподобного создания демона, что память старалась как можно скорее избавиться от них. К сожалению, «бред» вообще занимал значительную долю памяти бывшего самурая и феодала — даже там, где определенно должны были быть воспоминания о прошлом. Жизнь после смерти для сильных аякаси существует… вот только можно ли назвать возродившееся существо тем же, кем оно было до того? Гм, возродившееся?

Паук покрутил головой, пытаясь все-таки понять — где это он? Определенно, он стоял на границе… освещенного круга? Да, кажется так: трава и деревья впереди, причем «свет», который Паук после некоторого колебания признал светом живого пламени, одновременно пробивался и проходил сквозь них. Кажется… да нет, определенно, свет высвечивал эти объекты — траву, колышущуюся без ветра, ветви и стволы рощи из… из ничто?! Да, определенно, мужчина и стоял на границе этого самого «ничто». За его спиной просто ничего не было. То есть было… но, определенно, не травой, не листвой, не огнем и даже не пространством. Все и ничего, хаотичный и упорядоченно-неизменный мир энергии… хотя, мир? Или бесконечно-малая точка? Какие бессмысленные слова, право…

Некоторое время Шутен даже колебался — идти вперед или отступить, вернуться в «ничто», забравшее у Осколка былой могущественной фигуры такую большую часть с трудом сохраненного осколка себя. «Этот яд не только ослабил тебя и запер твою магию. Он не просто так не убил тебя — о нет, не просто. Знаешь, что бывает с могущественными духами, когда они умирают? Они уносят часть себя… Так вот — боюсь, я сильно облегчил твою ношу за гранью…» Голос пробился через очередной поток бреда-из-памяти — усталый мужской голос, говорящий ему, Шутену-доджи о его смерти. Странно, никаких эмоций он, этот голос, так и не вызвал…

Сложно сказать, сколько прошло времени, но, наконец он решился. И бытие, и небытие представлялось ему одинаково бессмысленным — несмотря на то, что сейчас он «ожил» явно как-то не так, как нужно, возвращение туда, где его не ждут даже воспоминания (если верить голосу памяти, он умер без них), было совсем уж глупым. А так — хоть какая-то цель… Чем дальше он заходил в рощу, тем весомей становились образы вокруг него — трава перестала быть собственной тенью, контуры, наполненные сутью сменились тенями разной плотности, и вот… В центре «рощи» была поляна — невысокие, корявые, но по-своему красивые и, кажется, цветущие деревья обступали ее ровным кругом. Мягкая, короткая трава была идеально ровной, и даже пламя, источник света и существования этого кусочка вроде-бы-реальности, не нарушало ее поверхность… ну, хотя бы потому, что горело в полуметре выше. Оранжево-огненное ядро языка огня давало разноцветные блики, окрашивая растительный ковер в зеленый и желтый цвета, деревья — в коричневый, салатовый и белый, а небо — в густую черноту с искрами редких звезд. И вся эта красота предназначалась для одного-единственного зрителя — девочка-девушка-женщина сидела в траве, безучастно глядя в огонь. Просто сидела неподвижно и молчала. За ее спиной по траве вольготно раскинулись девять, оранжево-рыжих, как языки волшебного огня, хвостов…

Времени не было. Точнее, само понятие время казалось лишенным смысла — в мире, где ничего не менялось, кроме игры красок-теней и светильника-огня. Казалось бы, вечная скука… но Шутен-доджи не скучал. Он… вспоминал. Или — понимал? Оказалось, выбравшись в эту условную реальность, он вынес в голове, как в ведре, что опускали в колодец, не только непознаваемый бред. Может, это были мысли и кусочки памяти всех погибших демонов от рождения мира? Да нет, вряд ли. Слишком информация была… обезличенной, что ли. Но она придавала смысл личным воспоминаниям, и Шутен продолжал «вспоминать». Он даже нашел некую «цель», к которой жизнь назад стремился. «Мир для аякаси, где люди — лишь жалкие слуги». Надо же, какой изысканный бред! И, главное, свой собственный, не заемный! Великая мечта… и такое бездарное воплощение! Прямо даже обидно должно быть за собственную слепоту — если бы здесь еще можно было испытывать обиду… Впрочем, как поглядеть — своего желания он тогда достиг. Главный? Главный. Рабы и слуги? В наличии. Хозяин собственной земли… Ну, а финал? А что финал. Закономерный финал для того, кто решил поиграть по чужим законам…