Синий туман - Татьяна Владимировна Солодкова

в том же зале, где мой брат давал концерт своей пастве. Часть пленников куда-то увели, а часть травмированных по мелочи, как Шон, ждет помощи от удачно свалившегося на их головы медика.

Из нашей команды в помещении остались только мы с Ларисой, остальные куда-то разбрелись. Правда, Джек, уходя, велел мне никуда не соваться, пока он не вернется. Но это было совершенно лишним — куда я от брата, которого только-только нашла? Мне его еще пилить и пилить.

— И ты поперся в «Стаккато», — резюмирую.

— Ну ясное дело, — вскидывается Шон. — я же тебе обещал!

— Не шевелись, пожалуйста, — просит Лариса.

А я чувствую, что краснею: обещал он мне. С каких пор, чтоб его, обещания старшей сестре для него так много значат?

— Дальше, — шиплю, заглушая чувство вины раздражением. — Что было в «Стаккато»?

— Весело было. Музыка шикарная!

Мученически закатываю глаза. Он правда такой идиот или прикидывается?

Лариса бросает на меня быстрый взгляд, но помалкивает, продолжая заниматься своим делом.

— Шон, ближе к сути, — прошу, теряя остатки самообладания.

— Да что дальше-то? — вспыхивает Шон. — Телка одна начала ко мне клеиться. А я же верный, меня Ви-Ви ждет, поэтому слинял на улицу покурить.

Хмурюсь.

— С каких пор ты куришь?

Брат тут же вскидывает подбородок.

— А что, нельзя?

Ясно, красуется перед Ларисой, какой он взрослый и самостоятельный. Ну-ну.

Сталкиваемся взглядами, и Шон, естественно, отводит глаза первым.

— В общем, на улице была тоже толпа, — продолжает уже без выделывания.

— Ты спросил кого-то про «туман»?

— Не успел. Какие-то типы рядом обсуждали, что приехала… м-м… — Замолкает, пытаясь припомнить подробности; щелкает пальцами на здоровой руке. — Гела, кажется. Да, точно, Гела. Приехала Гела, а она ждать не будет. Ну я и спросил, что за Гела такая.

— И? — подталкиваю.

Ничего не понимаю: Гела и Гела, обычное имя. Что его так удивило, что он вмешался в чужой разговор?

— Да что «и»? — огрызается Шон. — Потом меня ударили по голове сзади, и я очнулся связанным в каком-то фургоне.

— И ты не видел никакую Гелу?

— Да нет же!

Что же это получается? Этот балбес что-то подслушал, ничего не понял, а его умыкнули как опасного свидетеля. Так, что ли?

С другой стороны, может, именно поэтому его и похитили, а не прикопали в ближайшей канаве — потому что он толком ничего не узнал?

— Ну а потом?

— А потом сказали идти куда велено или прикончат. Я, ясное дело, попытался сбежать, но…

Но Шон обладает той же ловкостью и грацией, что и я. То есть мог запутаться в своих же ногах или споткнуться о собственного преследователя — знакомо.

— Заставили сесть на корабль, документы и комм отобрали.

— Привезли сюда и отправили в шахту?

— Да какая шахта? Спросили, кто я по профессии.

— Будущий юрист? — издеваюсь.

Брат гримасничает.

— Музыкант!

— И тебе дали гитару?

— И мне дали гитару, — подтверждает.

Ясно — барабаню пальцами по колену, — собирались привезти работника на рудники, а приобрели придворного шута.

— Вам очень повезло, молодой человек, — высказывается Лариса, закончив перевязку.

Отступает на шаг и упирает руку в бок, ища взглядом, кому еще требуется помощь.

— Везунчик, не то слово, — бурчу себе под нос. — А руку как повредил?

Шон отмахивается.

— Подрался. Песня моя им, видите ли, не понравилась.

С моих губ срывается нервный смешок.

— Ну а ты? — Шон хмурится, кажется, впервые с момента нашей встречи рассмотрев меня во всей красе. — Как ты сюда попала, и что случилось с твоими роскошными волосами?

— Имидж сменила.

Брат ржет.

— Газонокосилкой?

Адресую ему убийственный взгляд и не спорю. Пусть думает, что хочет. Так я ему и рассказала правду, как меня чуть дважды не изнасиловали, продали в рабство, а потом еще и пытались разрезать на восемь кусков. Газонокосилка так газонокосилка.

— А ты видела Ви-Ви? Папу? — Брат резко серьезнеет. — Они же волнуются, наверно. «Бесы»…

Отлично: эта тема безопаснее причин моей стрижки.

— Папа оплачивает мероприятие по твоему возвращению. Вивьен льет по тебе слезы, прям как в песне.

И на физиономию брата тут же наползает самодовольная улыбка.

— Любит-таки.

Вот засранец.

— Ты, вообще-то, бросил ее в письме, — усмехаюсь.

И со злорадством наблюдаю, как теперь его лицо бледнеет и вытягивается. То-то же.

Никому не позволю обижать своего братика — это моя прерогатива.

* * *

Процедура врачевания затягивается. В комнате душно, вентиляции нет, а единственного открытого настежь окна не хватает, чтобы проветрить полное людей помещение. Да и жара на улице — какое там проветрить.

Поэтому Шон вызывается развлечь ожидающих и снова берется за гитару, а я, не чувствуя в себе сил слушать очередную песню про кровь и скелеты, выхожу в коридор.

К слову, мне никто не препятствует. Туда-сюда шастают лондорцы в синем. Но я слишком чистая, чтобы быть одной из освобожденных пленников, большая часть которых весьма красноречиво припорошена синей пылью или просто давно не мыта, как мой брат. Поэтому свободно преодолеваю лабиринты коридоров до самого выхода.

На улице по-прежнему мрачно, но парит нещадно. Спускаюсь с крыльца и, уперев руки в бока, на мгновение прикрываю глаза, вдыхая горячий воздух. И все же, несмотря на пекло, дышится снаружи легче.

Осматриваюсь: серая потрескавшаяся глина без конца и края, тут и там редкие кривые кустарники тянут засохшие ветви к небу. Держу пари, если бы кусты умели говорить, сейчас над всей поверхностью планеты стоял бы стон: «Пи-и-ить!»

Жуткое место.

— Мисс, вы заблудились? — интересуется у меня молодой симпатичный лондорец с лейтенантскими нашивками на форме, проходя мимо.

— Есть немного, — признаюсь. — Вы не видели полковника Бристола? Мой… э-э… друг ушел куда-то вместе с ним.

Ну а как мне еще назвать Джека? Странный тип, к которому меня тянет, как магнитом, но которого мне хочется придушить точно так же, как и ему меня? Так это между нами двумя. Хотя, признаю, этот парнишка тоже хорошенький. Лондорцы вообще красивые ребята, правда, в большинстве своем очень белокожие. Если моя догадка верна, и Джек вырос на Лондоре, то он должен был чертовски выделяться среди коренных жителей.

— Полковник пошел во второй барак, — несколько смутившись под моим оценивающим взглядом,