Тонкие грани. Том 5 (СИ) - Кири Кирико

Однако это было там, в телевизоре, словно в другом мире, но сейчас я видел множество этих фотографий, которые были словно безымянные могилы каждого, от которых остались лишь… фото на стене…

Я пробегал по ним взглядом, пока не наткнулся ещё на две, от которых у меня, кажется, остановилось сердце.

— Господи… — выдохнул я, протянув руки к двум фотографиям. С них таким же потухшим озлобленным взглядом смотрели две маленькие и похожие на друг друга, как две капли воды, девчонки, которые, казалось, не знали такого слова, как улыбка. Не такими я их знал, и точно не такими они были в детстве.

Это были мои сёстры. Мои родимые… сестрёнки…

Господи…

Я не мог отвести взгляда от этих лиц, таких опустошённых и в свои шесть лет постаревших девчонок, которые мне заменяли иногда мать. Которые были моей семьёй и ради которой я был готов убивать.

— Вновь знакомые сучки? А? Красотки, да?

— Да пошла ты… — прохрипел я. — Пошла ты нахуй, Ишкуина.

— Тебе не плевать? Подумаешь, куклы, ну что же ты молчишь? Согласен же, скот должен вести себя как скот. Этих двух сук тоже, наверное…

— ЗАТКНИСЬ!!! — рявкнул я вне себя от злости. Казалось, что ещё немного, и сорвусь. Глядя на эти фотографии, меня буквально драло на части и заставляло гореть всё внутри от негодования, а Ишкуина была как бензин, который подливали, заставляя меня потихоньку терять контроль.

Это мои сёстры… один взгляд на их измученные детские лица… вывел меня из равновесия. Казалось, что это выбило меня из колеи ещё больше, чем, собственно, тот факт, что они клоны. Что они прошли, прежде чем… их взяли в семью? Или это другие девочки? Такие же, как они, но другие?

На одной из фотографий стояла буква «Г», на другой «Д», да только что это значит, я понять не мог.

Это значит «Годен» и «Доработать». «Н» — «Не годен», «П» — «Прекращён». Обозначения на каждом объекте о его дальнейшей или текущей судьбе. Но есть и ещё одна буква.

Какая?

Я не удивился, когда голос преподал информацию, которую не мог знать. Я вообще, кажется, уже ничему не мог удивиться. И ошибся.

Обернись.

Я обернулся и увидел ещё одно фото, которое было приклеено к зеркалу, хотя раньше его там не было. Медленно подошёл и оторвал от зеркальной поверхности, после чего присмотрелся. На меня смотрело лицо озлобленного парня. Он глядел в объектив, но, в отличие от всех остальных, не выглядел сломленным. Уставшим, побитым, голодным и потрёпанным, но не сломленным, с каким-то упорством во взгляде. Виднелась в нём какая-то уверенность и ненависть.

«В-Д-00004» «Л» — вот что было на фотографии.

А мой взгляд сам собой перебегал с лица на фотографии на лицо в отражении, и в голове рос какой-то эмоциональный вакуум. Шок, который всё сильнее и сильнее охватывал сознание, от чего, казалось, я лишался возможности хоть как-то адекватно реагировать на безумное происходящее.

Ещё одна буква:

«Л». Значит «Ликвидирован».

Глава 230

Я не мог оторвать взгляда от фотографии, на которой был изображён всё тот же я, но совсем ещё молодой, ребёнок, совершенно худой. И его взгляд, мой взгляд, совсем… странный, какой-то не такой, словно я смотрел в глаза не ребёнку, а взрослому. Он сильно отличался от других детей на фото.

А в голове крутилась мысль, словно заевшая пластинка, что мои сёстры и я — мы были лишь проектами, которым удалось вырваться из какой-то там тюрьмы, где проводили опыты. Эта мысль… вызывала пустоту и чувство нереальности, непринадлежности к миру, будто ты проснулся и не можешь понять — спишь или нет. И чем сильнее я над этим задумывался, тем хуже и оторваннее от настоящего мира себя чувствовал. Ведь мы были одни из… Скольких? Сотен детей? Тысяч? Скольким повезло так же, как и нам? А что с остальными? Что с остальными детьми, которые там были? Практически моими сёстрами и братьями?! Куда они делись?!

Но я знал ответ. По крайней мере, я знал, куда дели большую часть. И не думаю, что многим повезло так же, как и нам.

Хуже было то, что я чувствовал, как мир вокруг потерял свою значимость. Что-то безвозвратно щёлкнуло в мозгу, будто теперь ничего вокруг не будет прежним.

Я невольно посмотрел на свои руки — сжал их, разжал, пытаясь почувствовать хоть что-то, но… я ведь программа, да? Самоосознанная программа, способная к самоидентификации. Даже моё мышление сейчас — результат заложенной программы, направленной на какие-то определённые действия. Мои чувства — лишь заданный код, который корректирует направление. Желания и вера во что-то — код. Даже реакция на всё — тот же код. Считай, искусственно заложенные импульсы, которые вырабатывают определённые гормоны, заставляющие меня поступать именно так, а не эдак. Всё это было заложено изначально.

Я просто фальшивка, пародия на человека, с которого был скопирован.

Получалось, что мой ум, знания, чувства, да всё моё сознание — это всего лишь заранее записанные в мозг данные. Все мои навыки: от умения запоминать информацию до планирования и любви к тактике — лишь заранее заложенная информация и последовательность действий, как в обычной компьютерной программе. Это даже не моё, это… мне дали, просто было изначально. А я даже палец о палец не ударил. Все мои особенности, все они лишь… фальшивка. Как и я сам.

Такое можно воспринять спокойно, когда наблюдаешь со стороны, но осознав, что ты сам чьё-то гениальное изобретение, становится… странно. Будто всё потеряло значение и теперь тебе не хочется ничего, кроме как прижаться к стене и умереть. Или это тоже программа? Или то, что я думаю, что я программа — часть программы? Или это часть программы, которая думает, что часть программы — это программа для программы?

Что я вообще такое и где реальный?

Есть реальный я? Нет, я есть, но это не я. Я просто… ликвидирован. Меня… ликвидировали?

Первый вопрос, который посетил меня, был настолько банальным, насколько спрошенным с обидой и какой-то болью, свойственной лишь детям, когда они спрашивают, почему именно с ними обошлись так несправедливо.

За что?

Почему меня единственного… ликвидировали? Ни на одной фотографии нет, а на моей есть.

А ты действительно хочешь это знать… брат?

Но ты ведь не моя сестра, верно?

Как сказать… Мы все здесь сёстры и братья.

Тогда может ответишь, почему на моей фотографии стоит «Ликвидирован»?

— А нет-нет-нет, стоп, детки, куда вы поспешили? — раздался раздражающий голос Ишкуины из коридора.

Это было подобно бензину, который вылили в костёр — во мне вновь мгновенно вспыхнула ярость. Она словно пришла на смену растерянности в попытке не дать моему собственному сознанию подойти к краю, как это было на перевале, окончательно потерявшись в самоопределении. Она затмила собой всё, даже чувства. Казалось, что теперь эта ярость и есть смысл моей жизни. И если я сорву злость на потаскухе, то смогу избавиться от всего того дерьма, что начинало копиться во мне, как ошибка в программе. Сорву злость, которая и была словно накапливающейся ошибкой. Отчищу себя от них…

Я сразу посмотрел в ту сторону, откуда донёсся голос Ишкуины, едва сдерживаясь, чтоб сразу не броситься туда. Вместо этого медленно, держа пистолет наготове, двинулся по коридору по направлению к голосу, который услышал. Мне плевать, сколько придётся бродить по этим бесконечным коридорам. Главное — достать Ишкуину. Достать эту суку и отправить в ад на встречу со всеми теми, кого я уже отправил туда.

Подойдя к углу, я замер. Осторожно выглянул из-за угла и увидел эту блядь. Она сидела на… кровати. Здание снова сменилось, и теперь передо мной была не кухня, а спальня. И там была Ишкуина. Слишком спокойная, но…

Что-то не то. Программа говорит, что-то не то. Нет, я говорю, это мои мысли. Нет, это мои мысли, прописанные программой. Я программа. И я хочу убивать. Это не моё желание. Это всё программа…

И всё же требуется осторожность, да?