Алхимия единорога - Антонио Хименес

За это время можно пережить и усталость, и хаос, и падение великих людей, и грозные войны, и всяческие катастрофы.

— А что будет, если начнется ядерная война? Мы уцелеем?

— На такие вопросы способен ответить только Николас, — отозвалась Джейн. — Он этим интересовался и кое-что мне рассказал. Ты слышал историю Мордехая Вануну?

— Нет, хотя имя мне знакомо.

— Так вот, этот израильский инженер отработал лет десять — с конца семидесятых до середины восьмидесятых — на ядерной станции в Димоне. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году он поведал журналистам из английской «Санди тайме», над чем там работают. Вануну представил сделанные им фотографии и пояснил: на подземных этажах той станции в больших количествах добывают плутоний. Эта информация заставила сотрудничавших с газетой физиков-аналитиков сделать вывод, что Израиль располагает примерно двумя сотнями ядерных боеголовок. Кроме того, Вануну утверждал, что Израиль делает бомбы, действующие на основе нуклеарного синтеза, то есть термоядерные или водородные, а еще на Димоне производится тритий — вещество для усиления мощности обыкновенных атомных бомб. Было сделано заключение, что Израиль обладает оружием повышенной мощности.

— Кошмар! Просто волосы дыбом! Представьте, что случится, если палестинцы или сирийцы прищемят израильтянам яйца. Что тогда будет? Катастрофа, безумие, хаос. Да, эта страна заставила себя уважать.

— А знаешь, что случилось с Вануну после того, как он распустил язык?

— Не знаю.

— Он исчез из Лондона.

— Как?

— Агент израильской спецслужбы втерся к нему в доверие, увез в Рим и похитил.[91] Инженера переправили в Израиль, судили секретным трибуналом за шпионаж и измену и в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году приговорили к восемнадцати годам тюрьмы. Несомненно, похищение Вануну явилось доказательством того, что его публикация в «Санди таймс» — правда.

— Ну и люди!

— А теперь вообрази, что они доберутся до «Книги еврея Авраама», найдут Фламеля и похитят его. По счастью, люди считают алхимию лженаукой, поэтому временно мы в безопасности. Серьезные умы никогда не верили в алхимию. Алхимия — это так невероятно! Но осторожность все-таки не повредит. Хотя мне кажется — напади «Моссад» на след рукописей, его агенты действовали бы куда решительней.

— Так вот почему ваш отец до сих пор не объявился? Вы ведь сообщили ему о нашей бесконечной игре в кошки-мышки?

— Я тоже удивлена и тоже ничего не понимаю, Рамон. Отец, похоже, решил над нами подшутить.

— Не будь к нему слишком строга, — возразила Виолета.

— Нет, что ты. Но это ведь ненормально: Николас даже не удосужился провести с нами Рождество! Одни невыполненные обещания. Что же нам теперь, дожидаться марта? Зачем он откладывает знакомство с Рамоном? Наша мать — слишком кроткая женщина, она во всем ему потакает. Ей очень хочется нас повидать, а он вечно погружен в свои книги, в свои истории.

— Чему же может отдавать время такой человек, как Николас Фламель?

— Понятия не имею, — презрительно бросила Джейн. Она была не на шутку рассержена.

На сей раз Виолета промолчала, ей явно хотелось сменить тему разговора. Она не собиралась сыпать соль на незажившие раны; определенно, старшей сестре был известен некий секрет и она знала ответ на вопросы, так тревожившие Джейн.

Чтобы разрядить обстановку, Виолета спросила:

— Почему бы нам не отправиться в постель? Корабль отходит завтра в десять.

Мы были только за.

Полчаса спустя мы уже оказались в нашем номере. Не знаю, как моим подругам удавалось это, но если я приходил спать последним, то всегда заставал их спящими в обнимку; однако стоило мне зашуршать простынями, как Виолета и Джейн тотчас давали мне место в середине. Их обнаженные тела были прекрасны.

После душа, нанеся на кожу крем, я пришел полностью умиротворенный. Я устал, поэтому постарался тихонько забраться под одеяло. Однако Джейн все время была начеку и тотчас обняла меня за талию, как бы невзначай проведя рукой вниз и коснувшись моего члена. Почувствовав эрекцию, она как можно мягче принялась его оглаживать. Подушечками пальцев она тихонько поигрывала волосками на мошонке, а потом нажимала чуть сильнее, чтобы добраться до яичек — те в ужасе от грозящей опасности пытались спрятаться, но Джейн ласково водворяла их на место. Ей нравилось плавно возбуждать мой член, чтобы ощущать, как он растет. Указательным пальцем она заскользила по моей крайней плоти, в упоении делая круг за кругом. От этого эрекция делалась еще мощнее. Джейн занималась этим так тщательно, с таким рвением и так долго, что я уже начал беспокоиться, успею ли доставить ей ответное наслаждение. Поэтому я в такт движениям моей подруги принялся водить пальцами по ее вульве, которая уже источала обильную влагу, орошавшую всю промежность — нежную чувствительную зону, которую я так любил целовать.

Джейн склонилась к моему животу и принялась лизать его кончиком языка. Ладони ее заскользили выше, оглаживая мою грудь; добравшись до сосков, она сдавила их двумя пальцами, и мускулы мои напряглись — не зря же я столько лет тренировался в спортзале.

Еще ей нравилось ласкать мои бедра, колени, лодыжки. Джейн всегда говорила, что в мужском теле ее больше всего привлекает задница. Я этого не понимал, но был рад, что могу не стыдиться своих крепких рельефных ягодиц. А вот Виолета ценила во мне рост.

— Высокий мужчина всегда получает фору, — любила повторять она.

Но я считал себя человеком обыкновенным, ничем не выдающимся, обучившимся любовным искусствам у своих подруг.

Пока Джейн прилежно изучала мое тело, Виолета лежала неподвижно, но потом я легонько пихнул ее в лодыжку, пощекотал пальцем ноги. Виолета вздрогнула и тотчас снова замерла, притворяясь полностью равнодушной.

Джейн задвигалась, и я понял, что она готова соединиться со мной. Девушка странно изогнулась, стала извиваться под простынями — вся инициатива теперь принадлежала ей, я же позволял себя любить. Ее руки скользили по моему телу, я чувствовал горячие поцелуи на своем животе; пылающий влажный рот пожирал мое естество. То была замечательная смесь боли и наслаждения. В комнате запахло слюной и спермой, все смешалось, я стонал и бредил, словно сойдя с ума или пребывая в агонии.

В ту ночь все было так ярко, что сердце мое сжалось, в глотке пересохло, капли пота были словно жемчужины. У меня болели почки, все тело ныло, я задыхался, находясь на грани сладостной смерти. Экстаз наступил быстро, почти неожиданно для меня, но это был не только мой экстаз. Мы с Джейн настолько хорошо чувствовали друг друга, что всегда достигали высшей точки одновременно. Иногда этому предшествовали вскрики: «Сейчас, сейчас!» А дальше было лишь незримое истечение сладостных жидкостей, клокотание тоски, обернувшейся радостью, насквозь пропитывавшей наши тела.