Кёсем-султан. Дорога к власти - Ширин Мелек

О Аллах, да ведь неизвестно же, как закончилось сражение!

В этот миг Кёсем вновь ощутила себя султаншей. Но миг и есть миг. Накатилась волна, не очень сильная, но обдала пенным гребнем, погрузила с головой, закружила, и, когда Кёсем, отплевываясь, вынырнула, ее первой заботой оказалось вновь схватиться за мачту, а не корабль высматривать. Когда вновь вспомнила о нем, парус уже не был виден.

– Ждем, – подытожила Марты. – Этим не до нас. А наши нас не бросят, если… если они…

– Слушай, а почему… – быстро начала Кёсем, не зная, что она сейчас скажет, – почему… Картал назвал тебя шестнадцативесельной ладьей?

– Двенадцативесельной, – ответила Марты, все еще глядя в пустоту, но через мгновение ее взгляд обрел осмысленность. – Когда назвал?

– Сама вспомни…

– А… Да, ладья-ласточка, кирлангич. Два косых паруса, по шесть уключин с каждого борта, место для четырех пушек.

– Да-да. Места есть, пушек нет, легкая и проворная, но он ее так и не увидел. Почему-то.

– Увидел бы ее – не видать бы ему меня, – губы Марты дрогнули в чуть заметной улыбке. – Это был выкуп…

– Свадебный выкуп? – удивилась Кёсем.

– Получилось так. Мой отец, Железный Махмуд, он… Ну, ты сама слышала, «почти пират». С кланом Крылатых – то есть тогда его еще возглавлял их отец Курбан, но он уже был болен, – моему отцу было не по пути, совсем. То есть разок их пути пересеклись, и… я уж не спрашивала, но, похоже, моему родителю укоротили клыки. Он после этого несколько дней был в такой ярости, что мы с братишками прятались от него по дальним углам. – Марты усмехнулась уже открыто. – Только и слышно было от него про «проклятый род Курбана»… А потом он дважды подряд в рейды неудачно сходил, совсем, это в его кругах означает, что вот-вот конец уважению, ну и тогда призрак бедности всерьез подступит. В общем, папаша решил рискнуть по-крупному. И исчез, сгинул. Только через четверть года приходит весточка: шаик Махмуда Железного, оказывается, промышлял по ту сторону, в устье Данипра… – Марты дернула подбородком, обозначая направление: она из корабельного рода, воистину Морская Чайка, она всегда знала, где что расположено на море и близ его берегов. Наверно, даже не понимала, что может быть иначе, – промышлял, да и сам оказался промышлен. Команда повырублена и перетоплена, но капитан вроде как взят живым.

– И ты нарушила отцовский запрет, – кивнула Кёсем.

– Запрет-то прямо высказан не был, – фыркнула Чайка. – «Будь проклят род Курбана!» – это все же совсем иное, чем «Не обращайся за помощью к роду Курбана, даже если беда пришла!». А про джан-патриархов ни отцу, ни мне в ту пору знать не полагалось вовсе. В общем, я пораскинула мозгами: братья маленькие, матери давно нет в живых, все родичи и домочадцы сразу разбежались, узнав, что от Махмуда Железного отвернулась удача… Это, получается, госпожа Бедность не просто у ворот стоит, а уже вошла во двор и милостыню там просит. Короче говоря, без отца нам совсем пропа́сть. Что ж, я села в челнок и погребла вдоль берега к той гавани, откуда сегодня мы с тобой отчалили. Мы все.

– Ты в хиджабе была?

– Нет, что ты! У нас тут девушки на подросте свободно ходят, а я так вообще в мальчишеской одежде, иначе не очень-то погребешь… Ну вот. К Курбану меня не пустили, он плох был… Хороший он человек, мой свекор, да и как глава клана, капитан на корабле, тоже из наилучших… был. Мне толком так и не довелось его узнать… А мной занимался один из его сыновей-близнецов. Тот, который не женатый. Угрюмый такой парень, на меня толком и не смотрел…

– Ясно, – снова кивнула Кёсем. Она быстро вычислила годы: Доган тогда только-только ввел в дом Башар, она еще даже не понесла первенца, а Картал… ну да, он, конечно, был тогда угрюм. И не только потому, что отец его близился к рубежу вековечной разлуки.

– А я увидела его – и погибла. Понимаешь? Да, ты-то как раз понимаешь… Выслушал он меня, покачал головой и говорит: «Послушай, девочка, вот ты, наверно, знаешь, что Черный Махмуд от нас уже одно предупреждение получил, а второго в таких делах и не бывает. Тебе вообще-то не боязно было к нам с такой просьбой прийти?» «Нет, – говорю, – с какой стати мне бояться: я же в орлиное гнездо сунулась, а не в шакалью нору. И не с просьбой вовсе. При чем тут просьба, дело есть дело, вот калым, вот цветок…» Тут он на меня впервые по-настоящему глянул, с удивлением, снова покачал головой: «Свадебный зачин тут, девочка, не ко времени, твой отец не невеста, а выкуп за пленника – не калым, и если уж ты заговорила об этом, то призна́ет ли Махмуд твое право распоряжаться его деньгами?» Говорю в ответ: мол, пока он в плену, ничего «его» вообще нет, кроме того, что на нем сейчас, а это, может, только штаны и цепи. Ну и денег в нашем доме тоже нет. Зато есть ладья-ласточка и две лодки, одна со мной сейчас. Скажешь – продам и заплачу деньгами, а нет – прямо так возьмите, в вашем деле хорошая ладья поди к месту придется, а цена ее точно больше, чем один человек сто́ит. Завтра же пригоню. Он совсем уж с удивлением смотрит: «Что, вот так сама и пригонишь?» А я тоже будто бы изумилась: мол, а что тут такого, гребцов у нас теперь нет, но ветер-то попутный, и, судя по всему, ему еще пару дней таким быть… Немного приврала: одной вести кирлангич под парусом – дело тяжкое…

– Верю, – вздохнула Кёсем.

– Ты откуда такой взялся? – произнес Картал уголком рта.

Сейчас впервые выпало время задать этот вопрос. Прежде вообще ни до чего было: тянуть, травить, ставить паруса втугую, менять галс. Стрелять. Рубиться. Лавировать, ложиться на курс острее к ветру, перехватывать ветер у вражеского корабля – и, оставив его в «воздушной тени», выгадывать полкорпуса, корпус, два… Снова стрелять, на сей раз из кормовых пушек, истрачивая последние заряды. Вываливать пушки за борт. Сейчас единственное, что важно, – скорость…

Единственное.

Имеет ли значение, кто тянет фал рядом с тобой, кто обжигает ладони о залохматившийся трос, помогает снять со скобы разорванный парус и на ходу заменить его запасным, если все это он делает точно, умело и вовремя? Пускай даже этот человек окровавлен так, что не разобрать черт лица, – подумаешь, многие на «Джериде» сейчас залиты своей и чужой кровью. Пусть даже он гол почему-то. Сейчас не до того.

А вот когда стало ясно, что победа все-таки осталась за дениз кувветлери, когда медвежья мощь тяжелых галер переломила отчаянную решимость атаковавшей их волчьей стаи, человек этот бочком-бочком подобрался к обрывку парусины, чтобы сделать из нее себе опоясание. И был замечен.

– Да как откуда… вот же… – Он сделал неопределенный жест, охватывающий, кажется, все море.

Неизвестно, увидел ли его Картал, неотрывно смотревший вперед. С того самого мгновения, как бой можно было считать завершенным и выяснилось, что цел его брат и жена брата, невредим сын, отделался парой царапин племянник, – вот с той поры Картал стоял на носу фелуки и пристально вглядывался в волны.