Занимательная Греция - Михаил Гаспаров

Рим принимает наследство

Торжество победы называлось в Риме «триумф». Это было праздничное шествие войска и полководца среди народных рукоплесканий через город, через площадь, на Капитолийский холм, к храму Юпитера — покровителя римского народа. Победу над Македонией праздновали три дня. Такой богатой добычи Рим еще не видел. В первый день везли на 250 телегах статуи и картины греческих мастеров. Во второй день несли захваченное оружие и 750 бочек с серебряной монетой. В третий день вели 120 жертвенных быков с вызолоченными рогами, несли 77 бочек с золотыми монетами, везли дорогое убранство царского двора. На телеге везли оружие и диадему Персея, за телегой шли царские дети с толпой наставников, горько плача, а за ними, в темном платье, с немногими друзьями — бесчувственный от горя царь Персей. Наконец на колеснице, в пурпурном плаще, ехал победоносный Эмилий Павел с лаврами в руке. Перед колесницей несли 300 золотых венков — дары от греческих городов, а за колесницей шло войско, отряд за отрядом, распевая победные песни.

Вся добыча пошла в казну. Она была так огромна, что с этих пор Рим навсегда перестал собирать налоги с римских граждан. Для себя Эмилий Павел оставил только одну ее часть: ворох свитков греческих книг, библиотеку македонских царей.

Эмилий Павел, братья Сципионы, Тит Фламинин — это были римляне уже иного закала, чем несгибаемый Фабриций, восхищавший Пирра Эпирского. Их тоже невозможно было сбить с пути добродетели, как солнце с небесного пути. Но с суровостью они умели соединять мягкость, с римской мощью — греческую образованность, с заботой о государстве — заботу о собственной славе. Как когда-то Филипп Македонский, как Антигон Одноглазый, как внук его Антигон, почитатель Зенона, они знали: награда подвигам — слава, а глашатаи славы — греки, и только они. И римские полководцы учили греческий язык, перенимали греческие нравы, везли в Рим греческие картины и статуи. На их счет строились на площадях храмы и портики с коринфскими колоннами. Их дети учились читать по «Одиссее» в топорном латинском переводе самого первого римского поэта — пленного грека из Тарента. Их вольноотпущенники перелицовывали по-латыни комедии Менандра, и на праздниках народ сбегался к подмосткам их смотреть — если поблизости не было более интересной травли зверей или выступлений канатоходцев.

Вкус ко всему греческому становился в Риме модой, иногда смешной. О полководце Муммии, разорителе Коринфа, рассказывали, будто он, вывозя из Коринфа драгоценные старинные статуи и вазы, предупреждал корабельщиков: «Если потопите — стребую с вас новые». Сенатор Фабий Пиктор написал первую римскую историю от Энея до победы над Ганнибалом — на греческом языке: чтобы греки читали и уважали своих победителей. В предисловии он извинялся за возможные ошибки в греческом языке. Суровый Катон, поборник древних нравов, сказал: «Зачем извиняться за ошибки, если их можно не делать? Кто неволил тебя писать по-гречески?» Сам Катон написал первую римскую историю на латинском языке и первый стал записывать речи, которые произносил в сенате. Он не любил ораторских красот и говорил: «Держись дела, слова найдутся», но своими собственными словами дорожил, как грек.

В Риме много лет жила тысяча знатных греков — заложников, взятых после битвы при Пидне. В живых оставались уже немногие. Они просили отпустить их на родину. Сенат спорил. Катон сказал: «Разве нет у нас дел поважней? Не все ли равно, кто похоронит кучку дряхлых греков — наши могильщики или ахейские?» Среди этих заложников был знаменитый историк Полибий. Он просил вернуть изгнанникам их почетные должности. Катон с ласковой улыбкой произнес: «Как по-вашему, если Одиссей забыл в пещере Киклопа шляпу и кошелек, станет ли он возвращаться за ними?»

Полибий жил в Риме, в доме Эмилия Павла, был воспитателем его сыновей — один из этих сыновей скоро станет разорителем Карфагена — и писал историю. Он оглядывался и думал: как случилось, что на его глазах, за время жизни одного поколения, мир из греческого стал римским? И мир представлялся ему огромным механизмом, где во всех государствах, малых и больших, то быстрее, то медленнее, роковым круговоротом совершается смена государственных устройств. Монархия вытесняется аристократией, аристократия — демократией, демократия — тиранией, то есть опять монархией, и каждая фаза — это сперва краткий расцвет, потом долгий упадок. Сейчас в расцвете Рим. Три власти в нем хорошо уравновешены: монархию представляют консулы, аристократию — сенат, демократию — народное собрание; поэтому колесо его истории вращается медленно, господство его будет долгим. Пусть так: все лучше, чем греческая вольность воевать и мириться, когда хочется. Полибий был прав: римской власти над миром хватило еще на шестьсот лет.

«И учитель говорит: „Начните сначала…“»

У римского поэта Горация есть знаменитая строчка:

Греция, взятая в плен, победителей диких пленила…

Так оно и было. Рим правил, и часто правил круто, но во всем, что касалось наук и искусств, философии и красноречия, он был верным учеником Греции. Римских детей старались учить греческому языку раньше, чем родному латинскому; римские юноши приезжали в запустелые, обедневшие Афины брать уроки в Академии, Ликее, эпикурейском Саду и Портике стоиков; римские наместники, проезжая через Грецию в свои провинции, наносили визиты знаменитым греческим философам; римский император Марк Аврелий сам написал книгу по философии (и прекрасную книгу!), и написал ее на греческом языке. Греция дала еще много и отличных писателей, и больших ученых. Но сейчас, прощаясь со свободной Грецией, хочется подумать не об этих великих людях, а о тех маленьких, из которых выходят великие. Заглянем в последний раз в греческую школу. Сейчас у нас к этому есть совсем особенный повод.

Не только римляне учили греческий язык — грекам тоже приходилось учить латинский. Они делали это неохотно: они гордились собственным языком, они привыкли, что на всех окраинах мира варвары стараются говорить по-гречески, а не греки по-варварски; недаром во всем множестве книг, оставшихся нам от античности, нет ни одного, скажем, греко-египетского или греко-скифского словаря. Но нужда есть нужда, и греческие мальчики стали учить латынь в школах по таким же простеньким учебникам, по которым вы начинаете учить английский или немецкий. Учебники — недолговечные книги; вы сами знаете, как быстро они затрепываются и погибают. До нас почти чудом сохранился один такой учебник. В два столбца, по-гречески и по-латыни, в нем выписаны нехитрые тексты: изречения, Эзоповы басни, мифы, рассказ о Троянской войне и — самое интересное — школьный разговорник. Послушаем же эти коротенькие фразы, похожие на те, которые, конечно, приходилось сочинять и вам.

До зари я пробудился от сна. Поднялся с постели. Сел. Взял ремешки, сандалии; обулся. Попросил воды умыться. Умываю сперва руки, потом лицо. Умылся; вытерся; отдал полотенце. Надел хитон на голое тело; подпоясался. Помазал голову маслом и причесался. Надел белый плащ. Вышел из спальни с дядькою и с нянькою поздороваться с отцом и матерью. Поздоровался с обоими и поцеловал их. А потом вышел из дому.

Прихожу в школу. Вошел. Говорю: «Здравствуй, учитель!» И он меня тоже поцеловал и поздоровался. Раб мой дает мне таблички, пенал, грифель. Севши на место, провожу черту, стираю ее. Списываю с прописей; списав, показываю учителю. Он исправляет, зачеркивает. Приказывает мне читать. Потом приказывает передать другому.

Я выучил слова; я ответил. «А теперь подиктуй мне!» Товарищ мне диктует. «И ты!» — говорит он. Я ему говорю: «Ответь сначала слова». А он мне говорит: «Ты что, не знаешь, что я их еще до тебя ответил?» Я говорю: «Врешь, не ответил». — «Не вру!» — «Ну, если не врешь, то подиктую».

Тем временем по приказу учителя малыши берутся за буквы и слоги. Диктует им их один из старших. А остальные по порядку отвечают помощнику учителя слова, записывают стихи. Написали, и я кончил первым. Потом, когда мы сели, я учу правила грамматики. Меня вызывают читать; я слышу, как другие пересказывают, излагают смысл, называют действующих лиц. Меня спросили по грамматике: «Какое слово говоришь? Какая это часть речи?» Я ответил; просклонял слова по родам, разделил стихи на стопы.

Когда мы все это сделали, учитель отпустил нас на завтрак. Отпущенный, прихожу я домой. Переодеваюсь. Беру белый хлеб, маслины, сыр, фиги, орехи, пью холодную воду. Позавтракав, опять прихожу в школу. Вижу, учитель читает. И учитель говорит: «Начните сначала…»

Дела и годы (до н.э.)

356 — родился Александр Македонский

336 — Александр становится царем

334 — Александр идет на Персию

332 — основание Александрии

331 — победа при Гавгамелах

327—326 — Александр в Индии

323 — смерть Александра

316 — Антигон Одноглазый побеждает Евмена