Реальность где-то рядом - Андрей Имранов

Проснувшись, Сергей некоторое время повалялся в постели, потом встал и пошел на экскурсию по своим владениям. Владения оказались вполне достойными, обход привел Сергея в весьма благодушное настроение – просторный трехэтажный дом, обставленный со вкусом и неброской роскошью, производил впечатление. Массивная мебель красного дерева, покрытые благородной патиной бронзовые статуэтки в нишах, камин с непременной медвежьей шкурой перед ним, высокие стрельчатые окна, по стенам – темные картины фламандской школы с характерной сеткой трещин на краске. В общем, обстановка соответствовала. Сергей зашел в библиотеку, провел ладонью по безупречному ряду кожаных корешков и подошел к окну. За стеклом бесновалась вьюга, порывы ветра с шорохом бросали в окно горсти снежной крошки, над снежными барханами тонким туманом стелилась поземка. Сергей обернулся, посмотрел на пляшущий в камине огонь, на большое уютное кресло перед ним, потом заинтересовался содержимым невысокого шкафчика левее камина. В шкафчике в больших пузатых банках лежали кофейные зерна нескольких сортов, тут же стояли слегка запыленные бутылки характерных форм со знакомыми наклейками. Сергей распахнул нижние дверцы, обнаружил кофемолку, медную джезву и на отдельной полке – ноутбук, стопку чистых листов и набор ручек.

– Ну змей-искуситель, – пробормотал Сергей, качая головой. Поднялся, достал банку с надписью «Блю маунтин», снял крышку, закрыв глаза, понюхал исходящий от зерен аромат и опять покачал головой. Улыбнулся и вынул кофемолку.

Главное в кофе – не зерна, не помол, не вода, не рецепт приготовления и не настрой кофевара. Главное в кофе – все вышеперечисленное вместе. Стоит убрать что-нибудь одно – и результат будет не лучше, а то и хуже, чем если развести в кипятке обычный растворимый кофе. Лучше всего для кофе использовать холодную ключевую воду, за неимением таковой можно взять отфильтрованную чистую воду, обогащенную кислородом. Сергей нахмурился и пошел в кухню, к холодильнику. Поколебался в выборе между «Перье» и «Эвиан», в конце концов остановился на «Перье», взял две бутылки и вернулся в библиотеку. Положил в джезву кусок сахара, установил сетчатую полочку на каминную решетку и осторожно водрузил сверху джезву. Языки пламени принялись жадно облизывать медные бока джезвы, оставляя на них темные следы. Через несколько секунд почувствовался запах жженого сахара. Сергей аккуратно вынул джезву из огня, влил полбутылки воды и поставил ее обратно. Как только вода начала бурлить и выплескиваться за края, достал джезву снова, засыпал две ложки молотого кофе. Опять поставил джезву в огонь и начал пристально наблюдать. Очень важно не вскипятить кофе, а только довести до кипения, когда над краем джезвы начнет подниматься густая коричневая шапка.

Помещение потихоньку наполнилось восхитительным ароматом свежеприготовленного кофе. Чесноков быстро выхватил джезву из камина, аккуратно налил кофе в приготовленную чашечку, капнул буквально несколько капель из бутылки «Одри Резерв», поднял чашку к лицу, втянул носом аромат напитка, закрыл глаза и замер с блаженной улыбкой на лице. Открыл глаза, встряхнулся. Попробовал кофе, причмокнул восхищенно, сел в кресло и откинулся на спинку, вытянув ноги к огню. Задумался, усмехнулся, пробормотал негромко: «А может, и на самом деле…» Поставил чашку на кофейный столик и пошел к шкафчику – за ноутбуком.

Кир появился только на следующий день. Сергей стоял у окна в библиотеке и разглядывал зимний пейзаж за окном. Кир деликатно кашлянул от входа, Сергей обернулся, улыбнулся:

– Заходи, – и отвернулся обратно к окну. Кир прошел к камину, остановился у столика с открытым ноутбуком. Спросил:

– Можно?

Сергей, не оборачиваясь, кивнул.

Было ничто и было нечто. Ничто было вездесущим и всеобъемлющим, а нечто – просто было. И было так вечность. Момента, когда все изменилось, он не заметил. Просто понемногу стало ясно, что что-то есть, что-то без имени отличается от чего-то без имени. И так было еще вечность, пока новорожденное сознание кружилось в струях неведомых ощущений. Боль. Это – боль, понял вдруг он и закричал от хлынувшего ураганом потока имен и понятий. Нечто получило имя и исчезло, превратившись в темноту с красными всполохами, в шуршание с потрескиванием и мельчайшие иголочки боли по всему телу. Боль. Радость. Смех. Стон. Жажда. Дыхание. Воздух. Прикосновение. Движение? Движение. Он пошевелился. Взмах. Удар. Рука. Голова. Глаз. Взгляд. Темнота. Тишина. Звук.

– Нарекаю тебя Адамом, – раздался веселый голос.

– Ада?.. – сказал Адам и замер, пораженный собственной способностью воспроизводить звуки. Негромкий смех разлился в теплом воздухе.

– Открой глаза, сын мой. – Голос звучал насмешливо, но доброжелательно.

– Я не знаю как, – пожаловался было Адам, но тут же понял, что знает.

Поднял веки и снова замер, совершенно потрясенный открывшейся картиной.

– Всеведущий? Ты хочешь сказать, что ты знаешь все?

– Да, – просто сказал Бог.

Адам задумался.

– Сколько листьев на этом дереве?

– Двести двадцать одна тысяча семьсот двенадцать, – последовал незамедлительный ответ.

– А на всех деревьях в саду?

– Сто семьдесят семь миллионов триста шестнадцать тысяч семьсот три, – без запинки ответил Бог, – о, уже сто семьдесят семь миллионов триста шестнадцать тысяч семьсот два. Вот негодница!

– Кто? – удивился Адам. – Кто негодница?

– Гусеница, – ответил Бог, хмурясь, – только что перегрызла стебелек листа.

Адам наморщил лоб и замолчал, пытаясь придумать более сложный вопрос, но безуспешно.

– А зачем ты придумал гусениц? – задал Адам другой вопрос. – Они же некрасивые.

– Вот как? – Бог поднял брови в наигранном удивлении. – Некрасивые?

– Ага, – кивнул Адам, – омерзительные.

– Это хорошо. – Бог удовлетворенно кивнул. – А бабочки красивые?

Адам широко улыбнулся:

– Бабочки – да! Бабочки красивые.

– Так вот знай – бабочки получаются из гусениц. Превращение омерзительной гусеницы в прекрасную бабочку порождает много философских вопросов. – Бог глянул на недоумевающее лицо Адама и быстро добавил: – Так задумано, во всяком случае. Ну вот, например: где была красота, до того как появилась бабочка?

Адам сел на землю и задумался.

– Я вот что подумал, – сказал Адам, тщательно скрывая возбуждение, – ты же всемогущий, так?

Бог молча кивнул.

– А можешь ты создать камень, который сам не сможешь поднять?