Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Острецов Виктор Митрофанович

В приведенной цитате из воспоминаний Лубяновского интересна вот эта деталь: у юноши еще не обсохло молоко матери на губах, но яд невежества в интеллектуальной оболочке создавал иллюзию всезнайства, хотелось поучать других. В 1861 г. Герцен в «Колоколе» призвал университетских недоучек идти в народ, учить русских крестьян правде и истине. Чему они могли научить? Бога нет, человек от обезьяны, царя не надо. Вот и вся мудрость.

Истина конкретна. Либерализм, «дух времени», «буря перемен», «ветер свободы» — это все идеологические эвфемизмы, иносказания. Историю делают люди. и поэтому она существует. Для нас должно быть интересно, кто обеспечивал организационно этот «дух просвещения», кто финансировал, кто прикрывал опасные затеи сверху — со стороны правительства, цензуры и полиции, кто составлял планы выпуска тех или иных книг, определял их тираж и цену.

«Сразу возникает вопрос, — пишет В .И. Рабинович, — как осуществлялась пропаганда в Российской империи 90-х годов XVIII в. не только материальных основ, но и вольнодумной «философии истории», а главное. обоснованных и вытекающих из этих постулатов идеалов антицаристского «бунта»? (Рабинович В.И. Вслед Радищеву. М., 1986, с. 117).

Относительно материалистической философии вопросов не может возникнуть: сама императрица Екатерина II — и на практике, и в личной жизни — услаждалась амурами, и именно ей принадлежала инициатива пропаганды разрушительных антицерковных и антимонархических идей Дидро, Вольтера, Монтескье и прочих вольнодумцев. Именно она повела решительное наступление по совету своих западных просветителей — друзей и масонов — на русскую Церковь и полностью отобрала у нее все ее имущество, даже те вклады, которые делали люди на помин души своих близких. (См. Маккавеев П. «Религиозно-церковные воззрения имп. Екатерины II. — «Странник», 1904, т II, ч. 2).

Но Рабинович приводит и интересные факты. Например, он выяснил, что главный следователь в деле Новикова Шешковский, находился в близких отношениях к семье вольнодумцев и ростовщиков из старообрядцев Каржавиных. Он обнаружил, что Шешковский получал немалые деньги от этих оборотистых дельцов, не верящих в Бога, но твердо верящих в тот постулат, которым отец Чичикова одарил своего оборотистого, хотя и неудачливого сынка: «Копейка, копейкой-то все прошибешь!»

Непосредственные выпады против царицы, богохульство в книгах, пропускаемых в печать, проповеди социалистических идей — «все это было возможно, конечно же, лишь при странном бездействии начальника тайной канцелярии Шешковского, при невежестве такого цензора, как санкт-петербургский полицмейстер Жандр, при либерализме цензоров-профессоров Московского университета Барсова и Брянцева, при содействии Новикова, при горячей поддержке друзей» (Ук. соч., с. 118). Заметим: «при странном бездействии...» Сколько будет впереди ещё «странного».

Конечно, подкуп мог иметь значение, но ведь и над Шешковским было начальство, и книги мог читать каждый. Может быть, и играло тут роль невежество того или иного чиновника, но картина распространяемого, этого подтачивающего сам строй либерализма, с годами не менялась — менялись только цензоры, но и их назначали исключительно из либералов же, зарекомендовавших себя на этой стезе. Дело тут не в тупости или невежестве. Цензоры назначались чаще всего из профессоров университетов.

Когда шел допрос декабристов и им задали вопрос, что способствовало образованию у них либерального образа мыслей, то они в один голос отвечали: само правительство. Именно правительство декларировало необходимость конституции, а со времен Феофана Прокоповича ставило вопрос о формах правления на открытое обсуждение в обществе.

Еще в 1790 г. священник Самборский, наставник вел. кн. Александра Павловича, писал гр. Н.И. Салтыкову: «Вольноглаголание о власти самодержавной почти всеобщее, и чувство, устремляющееся к необузданной вольности, воспалившееся примером Франции, предвещает нашему любезному отечеству наиужаснейшее кровопролитие». (Семевский В.И. Идеалы и общественные взгляды декабристов. СПб., 1909, с. 21).

Ругать правительство и все его мероприятия стало модным с первых шагов масонской интеллигенции в России. Не к тому, что все интеллигенты были масоны, а к тому, что все масоны были интеллигенты. Два столетия Романовы выращивали в России социализм.

Касаясь описываемого нами периода, Тукалевский, историк масонства, пишет, что «масонство было идентично тогда с понятием интеллигенции в настоящее время» (Масонство в его прошлом и настоящем, т. 1, с. 190).

Точно так же употребляет эти два слова как синонимы и Папюс, и другие авторы масонства. Масон — это «сознательный работник». Точно такой же термин, но уже в отношении интеллигентов применяет и народник Ткачев. Причем речь не идет о профессиональных занятиях человека. Он может быть и рабочим, и купцом. Речь идет о человеке, принявшем определенный символ веры, о человеке с выраженной «тенденцией». Какой и куда устремленной?

Этого пункта в либерально-нигилистической идеологии нельзя не коснуться. Вся русская либеральная мысль шлифовалась на отрицании. Выкиньте из Герцена его пафос отрицания, и из многотомника собраний сочинений его трудов едва ли останутся две-три неинтересные страницы. У главы Ордена иллюминатов была такая же точно отработанная система отрицания во всех сферах, куда идеология может въехать незаметно и под приятным соусом. В первую очередь — это искусство и публицистика. Но созидательного в них — кот наплакал. Посмотрим, что же должно было наступить вслед за победой Ордена, или что предлагали просветители взамен «отжившему мещанскому филистерскому обществу».

Радищев был воспитан французом-гувернером, бывшим советником руанского парламента. Он учился сначала в Пажеском корпусе, затем в Лейпциге вместе со своим другом Ушаковым. Он был хорошо знаком с идеями Мабли (1709-1785) и хорошо усвоил их. Идеи Мабли не были оригинальны, как и идеи самого Радищева. Эти идеи имели устойчивую традицию и составляли социальную доктрину тайных академий гуманистов, о которых уже шла речь. Через Радищева можно слушать самого Мабли и всю «просветительскую» Европу со времен Кампанеллы и Томаса Мора.

Чудовищное разнообразие общественных и политических форм жизни, нравов ужасает Мабли. Оно свидетельствует о том, что людьми управляют их капризные желания. Человечество разлагается вследствие неравенства имуществ и состояний. При наличии частной собственности у человека проявляется врожденная жадность, растут «бесполезные потребности», и единственный путь установить подлинное равенство, которое обеспечит счастье всем народам, — это ликвидировать собственность и сделать ее общей. В новом обществе основой равенства должны служить постоянно контролируемые правительством потребности. Они, эти потребности, должны быть снижены до самого необходимого для поддержания жизни. Кроме того, они должны быть у всех одинаковы. Все должны желать одного и того же. Человек рождается чистым листом бумаги, и все люди от рождения лицо в лицо и шаблон в шаблон (см. «О законодательстве или принципе законов» Мабли).

В этих постоянно контролируемых сниженных потребностях — основа равенства. Материальной основой является общественная собственность. Может возникнуть вопрос, отвечает своим оппонентам Мабли, что людям станут безразличны нужды отечества. Это не так. Раз каждый гражданин все необходимое будет получать от правительства, то он будет чувствовать себя обязанным... И вот здесь Мабли, как потом и наши советские идеологи, делает небольшое передергивание, еще не замечая, быть может, логической ошибки. Человек будет чувствовать себя обязанным государству. Но государство — это ничто, оно не кормит. Оно не управляет. Все дает правительство и его чиновники. Они персонифицируют государство, они — подлинные властители народа. Но Мабли, как и большинство «государственников», как и Гуго Гроций, как и Руссо, верят в самостоятельную субстанцию государства, которому служит правительство и его чиновники, и не верят, что им служит народ, как завоевателям. утвердившим свою власть меньшинства с помощью идеологии и репрессивного аппарата.