Дом Дверей: Второй визит - Брайан Ламли

Но Миранда была права. Если поезд ехал сюда, неважно, с какого направления, то им следует проголосовать. И впрямь следует, так как в то время, как поезд был безвредным, тут водились-таки другие машины, которых Миранда, Фред и Кину Сун пока еще не видели, и они «жили» в этой красной ржавой пустыне.

Анжела схватила Джилла за руку:

– А что, если он едет в пустыню? Я имею в виду, в глубь нее?

– Там, в глубине, есть нечто, которое куда больше, чем пара гнезд ржавчервей, – ответил Джилл. – Там есть Дом Дверей – и нам известно, где именно.

– Но что, если программа изменена?

– Мы должны надеяться, что эта часть осталась неизменной.

– А если поезд едет обратно в город?

– То нам известно, где там двери, – кивнул Джилл. – А также знаем, каких надо избегать. Брось, пошли.

Кину Сун и Фред помогли Джорджу, который казался хрупким, как бумажная кукла. Миранда ни в какой помощи не нуждалась, она беспокоилась о ком-то другом, она снова поднялась на насыпь так, словно родилась здесь. А Барни, конечно же, опередил их всех.

– Вон в той стороне город, – показал Джилл, когда все стояли на насыпи. – А в другой стороне – гнезда ржавчервей и Дом Дверей.

– Ржавчервей? – немного встревожено переспросили хором Фред с Джорджем. Последний, вероятно, читал о них в докладе Джилла, но все еще пребывал в ошеломленной состоянии, непригодном для попыток что-либо толком припомнить.

– Просто молитесь, чтобы мы не наткнулись на какого-нибудь из них, – ответил Джилл.

Анжела показала вдоль серебряных нитей рельсов на громыхающий объект, становящийся с каждым мгновеньем все больше и больше.

– Этот поезд едет из города, – определил она. – И значит, мы отправимся к гнездам.

– Верно, – кивнул Джилл. – Тот же поезд, те же гнезда, та же чертова история. А это означает, что, ржавчервей мы, вероятно, тоже увидим.

– Тот же поезд? – озадаченно переспросила Миранда.

– Тот, что взорвался, – ответил Джилл. – Если я прав, то все должно сложиться схожим образом по всем пунктам.

– Все как прежде, все как прежде, – продемонстрировал Фред малую толику своего привычного чувства юмора, пусть и сомнительного.

Но Джордж, хотя и стоял теперь на ногах намного тверже, все же выглядел сбитым с толку.

– Тот, что взорвался? – нахмурился он.

– Все стало таким же, как было, – попытался объяснить Джилл. – За исключением того, что мы вошли в программу в иное время и в ином месте. На этот раз мы не побывали в городе, и поэтому никакого скорпиона не забили в нутро поезда, и потому поезд не взорвался.

– Поэтому, – продолжала Анжела, – с этого места в программе все должно произойти примерно так же, как в прошлый раз. Но… как же мы сядем на поезд?

– Поищите какие-нибудь куски мусора, утиля, чего угодно, лишь бы побольше, – распорядился Джилл. – Мы свалим все на рельсы. Этот малый по ходу дела расчищает путь, производит ремонт. А когда он остановится поработать с нашим препятствием, мы и заберемся на борт. Идет?

И все принялись за работу. Даже Джордж…

А в «Альт Дойчехаузе», в Берлине тысяча девятьсот семидесятого года, никогда не существовавшем нигде, кроме как в голове и в памяти Джека Тарнболла, начало, наконец, что-то происходить. И началось это с мерцавших на экранах бесстыдной процессии порнографических фильмов. Или правильнее сказать, на совсем особенном экране над стойкой, на том, который находился прямо перед развалившимся на стуле в угловой нише Тарнболлом.

Первое, что привлекло внимание Джека и приковало к себе его сонный взгляд, это непривычный цвет, тот факт, что фильм перестал быть черно-белым. И это, и его неожиданно высокое качество – в смысле, техническое качество собственно пленки в противоположность сомнительному содержанию – заставило спецагента сосредоточиться. На самом-то деле он дернулся, резко выпрямившись на стуле, чуть-чуть не вскочил на ноги, когда там, прямо у него перед глазами, начал разворачиваться в отличном цвете этот новый образчик порнографии больше натуральной величины.

Цвет, отчетливые подробности, кажущаяся близость актеров там, где те заполняли центр экрана и, наконец, сами актеры – притянули к себе взгляд спецагента, словно железные опилки к магниту. Их было всего двое, лишь двое актеров, или точнее, игроков, в хорошо освещенной комнате с рельефными, хотя неяркими и разноцветными занавесками и нейтральными коврами, где все выглядело идеально скоординированным – с расчетом приковать взгляд зрителя к круглой постели с черной простыней. И к игрокам, конечно же.

Игроки…

Одним из них являлся Сит-Баннермен, стоящий нагим, подбоченясь рядом с постелью, и лицом к зрителям; фактически, лицом к Джеку Тарнболлу. Не возникало никаких сомнений, что с экрана смотрит именно красивое человеческое (нечеловеческое) лицо Сита – или, скорее, лицо конструкции-Баннермена, скрывавшее его истинное, пришельческое обличье – но Тарнболл смог очень даже запросто усомниться насчет его тела. Так как, несмотря на то, что тело было тем же самым, имелось одно огромное отличие.

Та первоначальная конструкция – Сит-Баннермен, которому спецагент разнес руку (оружие) на несколько алых сарделек той ночью в Киллине, в Шотландии, который попытался растоптать его, словно здоровенный бешеный бык, прежде чем скрыться в ночи – была всего лишь инопланетной конструкцией. А конструкция, инопланетная или любая иная (если она не являлась «куклой» того типа, к которому благоволили лица, имевшие трудности с чисто человеческими отношениями или хитроумной моделью для студентов, изучающих анатомию), не нуждалась в том «оборудовании», которым оказалась снаряжена эта. Фактически, первоначальный Сит-Баннермен был совершенно бесполым. О, с виду-то эта конструкция походила на мужчину, но зачем глубоководному скафандру – или космическому скафандру, если уж на то пошло – пенис и яички?

Но там, где Тарнболл описывал конструкцию Сита-Баннермена в ее первоначальном виде как «здоровенный бешеный бык», это новое создание он мог бы описать только словами «висюлька, как у быка». И, пожалуй, не преувеличил бы.

Прочие завсегдатаи «Альт Дойчехаузе» пораженно ахнули. Для них это тоже оказалось в новинку. Вполне естественно, так как демонстрируемое действо являлось сработанным синтезатором сюжетом из кошмара спецагента. Или, скорее, садистским дополнением к программе со стороны Сита.

Что же касается другого актера – или актрисы – то та находилась на постели, которая, как теперь стало видно, вращалась, но медленно-премедленно. Она стояла на коленях, раздвинув ноги, широко разведя руки в стороны и опустив плечи. И стояла она спиной к зрителю. Все показывалось предельно отчетливо, в черно-розовом цвете на фоне многослойных, неярких комнатных занавесок и шелковисто-черном заднике простыней, когда вращение постели постепенно привело ее в профиль, но лицом не к Ситу-Баннермену.

Именно это и происходило на экране, это послужило прелюдией к откровенно и даже пугающе сексуальной сцене. А вне экрана посетители «Альт Дойчехаузе» впали в совершенно нехарактерное безмолвие. Они привыкли и даже приучились к дешевым, дрянным, бородавки-и-все-такое-прочее порнофильмам… но это было нечто иное. И в голове у Джека Тарнболла гремел глухой, отдаленный рев, становящийся с каждой секундой все громче и громче, и, затмевая все прочее, когда черная постель продолжала вращаться, стоящая на ней в эротической позе женская фигура постепенно поворачивалась лицом к зрителям.

Но лицо ее оставалось направленным прочь от камеры, она оглядывалась на проделанный ею путь, и волосы спали ей на щеку и подбородок так, что спецагент не мог пока разглядеть ее лица… Не мог быть уверен в том, что более чем наполовину подозревал. С другой стороны, Сит-Баннермен выглядел вполне уверенным. И даже самоуверенным. Направляя двумя руками свой чудовищный, восставший член, он дождался, пока женщина не оказалась точно на нужном месте, а затем забрался на постель.

И, Господи, она была готова принять его! Она толкнула зад, насаживая себя! И лицо ее свесилось с противоположной стороны постели, а груди подпрыгнули, когда он вонзал себя в цель, вновь, вновь и вновь.

А постель продолжала вращаться…

Сит-ггуддн смотрел через тот же экран на Тарнболла, как тот сидел в углу с отвисшей квадратной челюстью.

Его голубые глаза больше не заволакивались туманом под полуопущенными веками, а вылезали из орбит, и тело сделалось напряженным, но (предполагал Сит) бессильно оцепеневшим. И Сит точно знал, что именно видел Тарнболл, так как та же сцена проигрывалась на одном из экранов компьютера в центре управления.

В самом-то деле Сит оказался в весьма затруднительном положении, решая, на каком же предмете ему лучше всего сосредоточиться: на настоящем человеке или же на целиком вымышленном, созданном компьютером событии, являвшимся частью кошмара этого человека – и все же только половиной его настоящей сущности.