Ниточка к сердцу - Эрик Фрэнк Рассел

— Да, Билл, умеешь ты успокоить человека с помощью угроз.

— Схожу за морфием. — Моллет обогнул костер и стал рыться в запасах.

Билл, думал он. Кажется, Сэмми впервые назвал его по имени. Очень может быть, что так обращались бы к нему сейчас и другие, доживи они до этого дня. К примеру, Пейтон. Может, сегодня они уже выросли бы из таких фраз, как «Пейтон, подними эту штуку!» и «Слушаюсь, мистер Моллет», а разговаривали бы между собой совсем по-другому: «Возьми-ка, Ганни!» и «Конечно, Билл». Возможно, что миссис Михайлик называла бы его Би, а он обращался бы к ней «Герда» или «мамочка» или придумал бы смешное прозвище, что-нибудь вроде Тутси.

Еще совсем недавно такая мысль даже не пришла бы ему в голову, а если бы и пришла, он бы возмутился. Но не сейчас. Времена меняются, а вместе с ними и люди. Пока он искал лекарство, в голове вертелась гадкая мыслишка: жиденыш Сэмми сам виноват, что умирает. Он прогнал ее громким ругательством. Сэмми, не раздумывая, прыгнул за Кесслером, а теперь просит застрелить его, чтобы им было легче идти. Пейтон, не думая о себе, бросился к черту в зубы, чтобы спасти остальных. Герда и Григор согласны были умереть, только бы не задерживать всех. Даже Фини кинулся бы на этих пятидесятитонных носорогов, если бы его не удержали. Каждый проявил мужество, хладнокровное или безрассудное, инстинктивно или осознанно.

А чем может похвастаться он, Моллет? Танцовщицей на предплечье да россыпью метеоритов на широкой спине? Волосатой грудью. Мощным телом и выносливостью, благодаря которой может идти, пока не свалится. Все остальное — сплошная глупость. Его инженерные познания — бесполезный хлам. Он ничего не понимает в хирургии и не разбирается в лекарствах. У него нет чутких ушей и тонкого обоняния, как у Фини. Нет ловких пальцев, как у Малыша Ку, и невозмутимого спокойствия, с которым тот приемлет будущее. Даже плавать, как Сэмми, он не может. Вообще ни черта не умеет. Если не считать умения успокаивать людей с помощью угроз. Но хоть что-то в его пользу, крошечный плюсик против его имени.

Как у большинства людей, глубоко переживающих свои заблуждения, у Моллета была до нелепости заниженная самооценка. Его психика напоминала маятник, который качается из одной крайней точки в другую, пока не остановится посередине. И на то была причина. Из глубины его существа… или откуда-то извне, из немыслимой дали?.. ему слышался голос.

Он вернулся к Сэмми с лекарством и сказал:

— Думаю, полный шприц — максимально допустимая доза. Надеюсь, я прав. Рискнем?

Лицо Сэмми перекосилось от боли, он выронил недокуренную сигарету.

— Что угодно, только бы стало полегче.

— Наверное, лучше колоть в бедра. По полдозы в каждое?

Сэмми согласился. Опустившись рядом с ним на колени, Моллет впрыснул морфий. Он никогда в жизни так не волновался, но усилием воли заставил себя проделать все четко и аккуратно.

— Ну как, тебе лучше?

— Пока еще нет. Должно быть, надо подождать.

Сэмми, обливаясь потом, прилег. Спустя целую вечность он проговорил:

— Боль стихает. Уже немного легче. Спасибо, Билл.

В бледном свете второй луны, пробивавшемся между ветвями, его лицо испускало призрачное сияние. Моллет немного подождал, потом наклонился и прислушался к его дыханию. Довольный, что раненый уснул, он вернулся на сторожевой пост.

Утром, когда они поднимались на небольшую горку, Моллет почувствовал, что носилки тянут его назад, и оглянулся. Малыш Ку остановился и опустил концы палок на землю. Моллет опустил свои.

— Что случилось?

— Не смотреть. Не двигаться. Чуть не падал с носилки. Умерла? — неуверенно предположил Малыш Ку.

Фини опасливо подошел к неподвижному телу, обнюхал его и пронзительно завыл. Моллет взглянул на Сэмми, пощупал пульс, приложил ухо к груди. И достал лопату…

Когда он закончил утаптывать могильный холмик, Малыш Ку уже протягивал ему вырезанный из дерева крест, готовый произнести неизбежное «Аминь!».

— Не уверен, что он бы этого хотел, — сказал Моллет.

— Не хотель? — Малыш Ку ошеломленно уставился на свое рукоделие с видом человека, совершившего ужасную глупость.

— Я не знаю. Может, хотел, а может, не хотел.

— А он не говориль?

— Помолчи, дай подумать.

Моллет копался в закоулках памяти. Почему мы так мало знаем о других людях? Наконец он сказал:

— Кажется, знаю. Если я не прав, он меня простит.

Он воткнул крест в землю на противоположной стороне тропы, вырезал шесть прямых веток, скрепил их в два треугольника, приладил друг к другу и водрузил на могилу. Посмотрел в небо.

— Не знаю, что надо говорить.

— Хорошая человек, — несмело предложил Малыш Ку, боясь снова совершить бестактность.

— Да, точно, лучше не скажешь.

Они взяли мешки и оружие и двинулись в путь, оставив на могиле звезду Давида. Двое мужчин и собака. День тридцать второй. А может, тридцать шестой или пятьдесят четвертый? Им было уже все равно. Они потеряли счет дням и милям. Триста или четыреста. В лучшем случае они прошли четверть пути, если Саймс не ошибся в расчетах. Оставалось в три раза больше. Слабым утешением стало то, что они смогли перейти реку — в узком месте, по большим валунам — и снова шли на север.

Мужчина, китаец и собака. Нет. Трое мужчин. Трое мужчин, которых звали Моллет, Малыш Ку и Фини. Один — здоровый как бык, второй — щуплый, маленький, с миндалевидными глазами. А у третьего было четыре лапы, и он не умел говорить. Но что с того? Трое мужчин шли навстречу гибели или спасению, трое мужчин с лопатой.

Как-то после привала на обед Моллет случайно взял вещмешок Малыша Ку. Мешки выглядели одинаково, но, подняв его, Моллет сразу понял, что ошибся. Ничего не сказав, он взял другой, но с этого момента начал исподтишка следить за своим компаньоном. Скоро он уже знал, какую хитрость задумал Малыш Ку. Он бы ни в жизнь не догадался, если бы не случайность. Во время еды они по очереди доставали из своих запасов пакет концентрата для Фини. Малыш Ку послушно делал это, но для себя пакет не открывал. Он доставал из вещмешка один и тот же открытый пакет и делал вид, что ест, а потом отправлял его обратно в мешок, чтобы на следующем привале разыграть такую же пантомиму. Судя по весу мешка, Малыш Ку проделывал этот фокус уже с неделю. Но он не голодал. Притворившись спящим, Моллет заметил, что он, готовясь к дневной голодовке, ест местные дары природы. Было ясно, зачем он это делает, но Моллет возмутился.