Сочинения - Александр Грибоедов

Неприятель оставил город накануне. В Аббас-Абаде 4000 сарбазов и 500 конницы. Комендант сменен.

Змеиная гора – в увеличенном виде обожженный уродливый пень. Такие еще две.

27, 28 <июня>. Известие о шахе от Мекти-Кули-хана. Муравьев послан рекогносцировать крепость. С моего балкона следую в подзорную трубу за всеми его движениями.

29 <июня>. В 4 ½ часа кончаю почту, седлаю лошадь и еду к крепости, где 50 человек казаков в ста саженях от стен заманивают неприятеля. Засада в деревне с восточной стороны. К 10 часам сильная рекогносцировка – 2 полка уланских, 1 драгунский, 2 казачьих, 22 конных орудий обступают крепость. Канонируют. Бенкендорф перебрасывает 2000 человек через Аракс, которые на противуположных высотах гонят перед собою неприятеля. Из крепости стреляют на переправу. Парламентер из крепости. Али-Наги сыновья, Исмиль и Мустафа-ага, переговариваются с нами с гласиса.

30 <июня>. Приезд иавера9. Отпущен с угрозами. Вечером поездка к Раевскому в лагерь. Водопады.

Июль 1-ое. Переносится лагерь к крепости. Начало работ не производится за недостатком материалов.

Письма

Щербатову И. Д., 1808*

(Перевод с французского)

<Москва, 1808.>

Крайне огорчен, князь, быть лишенным удовольствия присутствовать на вашем собрании, тому причина мое недомогание. Рассчитываю на вашу любезность, надеюсь, что вы доставите мне удовольствие отужинать у нас сегодня вечером1. Вы меня очень обяжете, согласившись на мое приглашение, так же как ваши кузены Чаадаевы, члены собрания и т. д., г. Буринский, который, конечно, доставит мне удовольствие своим присутствием.

Преданный вам Александр Грибоедов.

Измайлову В. В., 1814*

<Брест-Литовск, 1814.>

Прошу вас покорно, милостивый государь, поместить следующую статью о Кавалерийских резервах в вашем журнале. Чем скорее вы это сделаете, тем более обяжете меня и всех моих здешних сослуживцев. Кажется, что это не против плана вашего издания; не думаю также, чтобы читатели упрекали меня в сухости. Они находили в «Вестнике» известия о доходах, расходах и долгах Франции и других наций; неужели государственная экономия их отечества менее стоит внимания?

Честь имею пребывать и проч.

Бегичеву С. Н., 9 ноября 1816*

9 ноября 1816. Петербург.

Любезный Степан! где нынче изволите обретаться, Ваше флегмородие? Не знаю, что подумать об тебе; уверен, что меня любишь и, следовательно, помнишь, но как же таки ни строчки к твоему другу. С меня, что ли, пример берешь? и то неизвинительно: я не писал к тебе, потому что был болен, а теперь, что выздоровел, первое письмо к тебе. Если ты не намерен прежде месяца быть в С.-Петербург, то, пожалуй, потрудись не быть ленивым, обрадуй меня хотя двумя словами.

Признаюсь тебе, мой милый, я такой же, какой был и прежде, пасынок здравого рассудка; в Дерпт не поехал и засел здесь, и очень доволен своей судьбой, одного тебя недостает. – Квартира у меня славная; как приедешь, прямо у меня остановись, на Екатерининском канале у Харламова мосту, угольный дом Валька1. Да приезжай же скорее, неужели все заводчика корчишь, перед кем, скажи, пожалуй, у тебя нет матери2, которой ты обязан казаться основательным. Будь таким, каков есть. – Здесь круг друзей твоих увеличится; да и старые хороши, кроме того В-о-р-о-б-ь-е-в-а на днях спрашивала, скоро ли ты будешь, есть ли у тебя годовые кресла? – Было время, что я бы с завистию это слушал, но теперь прекрасный пол меня не занимает и по очень важной причине. Я ведаюсь с аптекой; какая занимательная часть фармакопия! Я на себе испытываю разные спасительные влияния мужжевеловых порошков, сасипареля, серных частиц и т. п.

Приезжай, приезжай, приезжай скорее. В воскресенье я с Истоминой и с Шереметевым еду в Шустер-клуб3; кабы ты был здесь, и ты бы с нами дурачился. – Сколько здесь портеру, и как дешево! –

Прощай, мой друг, пиши, коли не так скоро будешь, что это за мерзость – ничего не знать друг об друге, это только позволительно двум дуракам, как мы с тобою.

Прощай.

Доставила ли тебе К. Алекс. 500 р.?

Андрею Семеновичу4 усерднейший поклон.

Бегичеву С. Н., 5 декабря 1816*

С.-Петербург, 1816. Декабря 5.

Милый друг Степан. Спешу тебя уведомить, что я получил твое письмо, виделся с Дмитрием Николаевичем1 и с Андреем Семеновичем. – А ты болен! видишь, какая у меня с тобою равная доля! Но теперь тебе лучше; смотри же, как оправишься, не мешкая приезжай сюда. Алексей Иванович Кологривов уверяет, что ты намерен переходить в армию; я уверяю, что ты слишком умен для этого. Кто любит службу и желает дослужиться до высшей степени, тот должен быть в Петербурге. Пожалуй, не воображай, что я это говорю в мою пользу. Конечно, я буду счастливее, живя с тобою вместе, но ты сам много выиграешь, если не выйдешь из гвардии. И что ж тебя в ней пугает? что многие поручики не бреют бороды, как говорит Алексей Иванович? Поэтому стыдно быть и генералом, потому что нынче большая часть генералов таких, у которых подбородок не опушился. Или ты боишься нести большие труды и часто излишние? De Ligne говорит: si l'exercice d'un seul bataillon ne vous transporte pas, si vous ne vous sentez pas la volonté de vous trouver partout, si vous êtes distrait, si vous ne redoutez pas que la pluie n'empêche votre regiment de manoeuvrer – donnez votre place à un jeune homme qui sera fou de l'art des Maurice et des Eugène, qui sera persuadé qu'il faut faire trois fois plus que son devoir pour le faire passablement[82].– Притом здесь ты через 5 лет полковник верно. А часы, дни, в которые ты будешь свободен от службы, ты их проведешь весело, с друзьями. Там, в дрянном Иркутском полку2, ты не можешь иметь друзей ни по сердцу, ни по уму.

Прощай, меня торопят, нынче вторник, письма отдаются рано на почту. – Не ленись, пожалуй, писать. Коммуникация между нами открылась pour parler militairement[83]. Ты знаешь, где я, я знаю, где ты.

Прощай еще раз, целую тебя от всего сердца.

Усердный друг твой А. Г.

Бегичеву С. Н., 4 сентября 1817*

4 сентября 1817. Петербург.

Любезный друг Степан. Вот почти месяц, как мы с тобою расстались1; я с тех пор в первый раз принимаюсь к тебе писать, и то второпях. – Прием на почте продолжается до 12 часов, теперь скоро одиннадцать. Нужды нет, если не узнаешь ничего подробного: по крайней мере не будешь надвое полагать, жив ли я или нет. Вот перечень всего того, что со мной происходило со дня, как мы распростились в Ижорах2. Прежде всего прошу Поливанову сказать свинью. Он до того меня исковеркал, что я на другой день не мог владеть руками, а спины вовсе не чувствовал. Вот каково водиться с буйными юношами. Как не вспомнить псалмопевца: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых». – Знаешь ли, с кем я теперь живу? Через два дня после Ижор встречаюсь я у Лареды3 с Кавериным. Он говорит мне: «Что? Бегичев уехал? Пошел с кавалергардами в Москву? Тебе, верно, скучно без него? Я к тебе переезжаю». – Мы разошлись, я поехал, натурально, к Шаховскому; ночью являюсь домой и нахожу у себя чужих пенатов, Каверинских. Он все такой же, любит с друзьями и наедине подвыпить или, как он называет: тринкену задать.

Брат твой – Иркутский полковник4; поздравь его от меня, как увидишь. Неужто он явится в полк? Сделай одолжение, отговори его от этого. У него, кажется, перед глазами мой пример. Я в этой дружине всего побыл 4 месяца, а теперь 4-й год, как не могу попасть на путь истинный. Да нельзя ли тебе написать к Арсеньеву об Шмитовых деньгах? Ты бы через это большую пользу принес человечеству: для того что у меня нет ни копейки, а Шмит, верно бы, со мною поделился.

Прощай, бесценный друг мой, люби меня и помни; скоро ли свидимся, не знаю. – На днях ездил я к Кирховше5 гадать об том, что со мною будет; да она не больше меня об этом знает; такой вздор врет, хуже Загоскина комедий. – Кстати, Шаховской меня просит сделать несколько сцен стихами в комедии, которую он пишет для бенефиса Валберховой, и я их сделал довольно удачно. Спишу на днях и пришлю к тебе в Москву6.

Прощай, от души тебя целую. Пиши ко мне, непременно пиши. Стыдно тебе, коли меня забудешь. Поклонись Никите7.

Усердный поклон твоим спутникам Д. С. и А. С. Языковым, Кологривову и даже Поливанову – скомороху.

Катенину П. А., 19 октября 1817*

19 октября <1817. Петербург>.