Степан Разин. Книга вторая - Степан Злобин

Надо было любой ценой выдать хлебное жалованье, захватить Черкасск, снова привлечь к себе всех казаков и, пока не успели прийти воеводы на Дон, сойтись с астраханцами…

Разин досадовал на Семена Лысова, который, покинув Черкасск, когда Степан упрекнул его, нашел оправдание в том, что, мол, черкасские городские ключи он не отдал Корниле.

«Не мешкав возьму Черкасск, — думал Разин. — А что там Прокоп наплел — все пустое! Откуда ему атаманской сметки достать?!

Мы нынче с Федькой да с тезкой Наумычем вечерком прикинем, разберем-ка, почем чего на торгу… Ежу, Дрона Чупрыгина, Сеньку тоже к себе призову — разумные есаулы. А все же разумней всех дед Черевик; стар атаман, а троих молодых за кушак заткнет!.. Воевал на веку довольно!..»

Степан не заметил и сам, как с этими мыслями окрепла его походка. Увидев тропу на снегу, он ступил на нее и бодро свернул к дороге, где в сумерках зачернела толпа выходивших с погоста людей.

Из-за кустов навстречу ему выехал вдруг Прокоп, ведя в поводу коня.

— Садись-ка, Степан Тимофеевич, Фролово наследье — Каурку тебе я привел, — сказал он. — Неладно тебе одному: ведь черкасские тут!

— Да ну тебя! — отмахнулся Разин. — Со Фролом проститься они прискакали.

— Брешут! Не к похоронам они. Петруха признался, — буркнул рыбак.

— Чего им? — вскочив в седло, спросил атаман.

— Чехарда! — махнул рукою рыбак. — Свара в Черкасске: Корней — на Михайлу да Логина, те — на него, Корнила прислал их…

— Чего же они? — оживился Разин.

— Молит Корнила, чтоб ты его принял, будто бы хочет держать совет, как Дон боронить от бояр, будто Корнила хочет Мишку да Логинку задавить и просит тебя не помешкать, покуда лед держит…

— А ты что?

— Послал их к чертям. Корнилу я знаю!..

— Ты, Прокоп, воли много забрал у меня! — строго сказал ему Разин. — Дон горит — разумеешь?

— Мы вот с тобою по Дону едем, и Дон не горит, — опустив по бычьи голову, возразил Прокоп. — А тебе не сгореть бы с такими дружками!..

— Постой-ка ты, не мели, — нетерпеливо остановил Степан, — скажи им, что я повелел Корниле приехать.

— Ну, ты, атаман, с такими делами иного посла найди! — огрызнулся Прокоп.

— Чего-о? — возмущенно воскликнул Разин.

— Иного сыщи, говорю, а я не посол к домовитым! — упорно ответил предатель.

— Указывать будешь мне, бесноватый дурак! — рыкнул раздраженный Степан.

Он подхлестнул коня и, оставив Прокопа, на рыси догнал казаков, разъезжавшихся с кладбища.

Хитрость на хитрость

Степан Тимофеевич указал жене застелить столы лучшими скатертями, выставить побогаче кубки и блюда, не жалеть привезенных в дар Фролом Минаевым наливок, медов и настоек, чтобы получше принять Корнилу с его есаулами и ближними казаками.

Степан не хотел сам говорить с братом.

— Спроси скомороха Фролку, как надо у них. Он много терся в Черкасске — ведает, что на пирах любо Корниле.

Получив через Алену Никитичну приказ брата, убитый и оробелый Фролка в один миг ожил, почувствовав себя снова чуть ли не атаманом.

— Да кто же так ветчину кромсает?! Эх, ты-ы! Оглобля! — покрикивал он на одного из казаков, данных ему для помощи. — Меды да наливочки тоже любят уряд. У них свои атаманы да есаулы, подъесаулы, десятские, — поучал он Алену. — Горилочку старую пенную — передом: она в питии — войсковой атаман. Постой-ка, глоточек отведаю… Эх, хороша!.. Травничек рядом душистый, а наливочки — значные казачки, нарядные, в алых ленточках, — ставь тут, насупротив, рядком вишневочка — атаманша… Сливяночка — войскова есаулиха… А мед-то, мед — войсковой казначей — ему место!..

Когда случалось проходил Степан, Фролка смолкал и старался скользнуть неприметно в кладовку или за чем-нибудь выйти во двор…

Серебряные ковши, кубки, братины громоздились горой, выставляемые из тяжелого сундука.

К столу подошел Степан, поглядел на посуду.

— Сколь крови казацкой на них запеклось, — указал он на кубки.

— Да что ты, Степанка, все мыты! — встрепенулась Алена.

Степан усмехнулся, обнял ее за плечи.

— Не отмыть их, Алешенька, не трудись — ни вином, ни водой не отмоешь!..

Двое казаков осторожно вкатили в землянку бочку пива, поставили на пол в углу.

… Ночью, когда все спали, Степан Тимофеевич поднял деда Панаса.

— Як, диду, шаблю ще тримаешь?

— Мицно тримаю, сынку! Хиба справа яка знайшлась для старого? — спросил, подмигнув, Черевик.

— Велыкая ратная справа, диду! — сказал Степан. — Але сдюжишь ли?

— Кажи, там побачимо.

Дед Черевик набил трубку, зажег. Степан взял ее изо рта у деда, раза два потянул и отдал. Молча и долго думал. Черевик не мешал ему. Забравшись с босыми ногами на лавку, пошевеливая пальцами ног, он курил и крутил седые усы. Из-под расстегнутого ворота холщовой рубахи виднелся на черном шнурке резной кипарисовый киевский крестик…

— Ну, слухай, Панасе. Кажи, кого ведаешь кращего есаула у нас в городке! — спросил Разин.

— Дрон Чупрыга найкращий, Стенька! — сказал дед. — Я Дрона на десять инших не сменю.

— Когда так, бери с собой Дрона, бери семьсот казаков — да в дорогу. Корнила нас обдурить собрался. Нашел желторотых! Не пташенята мы, диду. Пусть приезжает Корнила. Горилки хватит, наливок, меду довольно, а крови казацкой ему не попить!.. Покуда они пировать тут станут да будут думать, что голову нам задурили, а мы с тобой под черкасские стены!.. С вечера, как мы за стол усядемся, ты с казаками две пушки возьмешь — и к Черкасску. А как гости мои дорогие под стол упадут от питья, я — в седло и туды же, за вами. Ночь долга. По правому берегу станем в станицах, часа два покормим, казакам и коням дадим роздых, а к рассвету ударим взятьем…

— Оце гарно! — воскликнул старик. — Спробую еще раз, старый, як водыты козакив у сичу.

— Я мыслю, дед, сечи не будет: не станет казацтво с казацтвом биться. Отворят они нам ворота.

— Дай боже, сынку! — согласился старый казак.

Они посидели еще, размышляя о том, откуда лучше напасть на город.

… Глубокой осенью Корнила прислал гонца в Кагальник — сказать, что крымцы собрались кочевьями близко к Черкасску. Степан еще не занимался тогда никакими делами. Семен Лысов разрешил Корниле исправить стены и вал. Теперь подъездчики рассказали Разину, где вал был слабее. Оказалось, на крымскую сторону не было вовсе направлено пушек, там, вместо пушек, торчали в бойницах крашенные смолою бревна. Зато в кагальницкую сторону были наведены пушки, возле которых всегда наготове дымился зажженный фитиль, дозорные день и ночь сидели на башнях, глядя в кагальницкую сторону, а пушкари так и жили в одной пушкарской избе, под самой стеной.

Лучше всего было взять город, обойдя его с тыла, от крымского рубежа.

Вдвоем дед Панас и Степан написали письмо к караульным воротным, обещая им милость, если они без шуму откроют ворота, и казнь — если поднимут тревогу. Воткнутое на пику письмо должен был передать одиночный казак, подскакав к воротам, в тот миг, когда войско будет стоять уже готовое к приступу. Выстрел со стороны ворот будет значить отказ воротных, и тотчас разинские казаки кинутся на стены. Лестницы с крючьями Разин велел заготовить днем, чтобы никто не знал о них даже в Кагальнике.

Дед со Степаном расстались уже перед утром.

Поутру к атаману пришел Прокоп. Он был мрачен.

— Нынче гостей поджидаешь? — спросил он.

— Мыслю, нынче приспеют, — ответил Степан.

— Хошь серчай, хошь нет, Степан Тимофеич, а я пировать со старшиной не стану. Хватит, что святки у них пировал по твоим веленьям.

— Чего же ты хочешь? — спросил его Разин.

— Поставь ты меня в караул на всю ночь со всей моей сотней — ворота да стены беречь и дозоры править. Спросят, куды подевался Прокоп, ты скажи: службу правит. Вот и гостям твоим дорогим не будет обиды, и я не приду с ними пить.

Степан согласился. Указал никого из черкасских, когда приедут, не выпускать из ворот до его указа, отдал Прокопу ключи от зелейной башни, назначил заветное слово дозорам у стен и полевым объездам.

Прокоп видел, что Дрон Чупрыгин и дед Панас Черевик готовят станицы к походу. Он не дознался — куда, но главное было наруку: Дрон с Черевиком выведут кагальницких казаков из стен города, а черкасское войско Корнилы тем временем вторгнется в стены, легко раздавит оставшихся кагальницких и схватит Степана.

Прокоп недаром просился, чтобы Степан в этот день назначил его со станицею в караулы. Друзья Прокопа будут стоять на кагальницких башнях у зелейного погреба, у житных клетей, а сам он станет у ворот городка.

Между Прокопом и Корнилой Ходневым был сговор о том, что в самый разгар атаманской пирушки черкасские станицы подойдут по льду с левого берега под стены и в это самое время, по выстрелу на берегу, Прокоп взорвет пороховую казну Разина. Башня взлетит в воздух, и черкасские казаки ворвутся в Кагальник через свежий пролом в стене…