Кровь героев - Александр Зиновьевич Колин

могилу. Мертвому, конечно, ему было бы все равно, но живому… Однако Александр заставил себя читать дальше и скоро настолько углубился в буквенную компьютерную вязь, что забыл, где и зачем он находится. Перед глазами Климова вдруг встали кадры кинохроники. Тридцать третий год. Огонь. Потом факельное шествие. Страшно, но и красиво… Саша увидел людей в черной форме с серебряным плетением на погонах. Череп с костями на кокарде. Полноватый, сильный (это чувствовалось в каждом движении), привыкший повелевать человек.

Но причем здесь кельтские руны и Ульрика с ее колдовством? Все смешалось в какую-то дикую фантасмагорию, неосознаваемую свистопляску со скакавшими перед глазами, одетыми лишь в венки из лесных ромашек ведьмами. Их прикосновения не могли бы оставить безучастным ни одного мужчину, даже отъявленного импотента. Узкие талии, высокие груди, широкие бедра и длинные ноги. Прелести их скрывал лишь легкий газ. Дочери Вотана — валькирии? Вагнер. При чем здесь Вагнер? Как это — причем? А «Полет валькирий»? При всем таком дамском изобилии (только руку протянуть), Климов вдруг подумал о своей Инге, или Наташе? (Даже и про рыжий парик спросить забыл.) А… и не все ли равно! Нет, все-таки подумалось… Да, Инга здесь смотрелась бы девочкой-подростком, случайно затесавшимся среди матрон. Куда же она подевалась? Древнейшие знания германского народа. Арийцы? Впрочем, может, он, Климов, что-то путает, но… славяне разве не арийцы? А потом… Так вот на что он, собака, намекает! А откуда про предков-то?..

Тут, точно Олеандров читал мысли своего собеседника, и прозвучал ответ.

— Я не хочу делать из всего этого тайну… — важно произнес Анатолий Эдуардович. — Все дело в том, что и германский король Генрих, и твой предок Сова, ну… если не братья, то довольно близкие родственники.

— Слушай-ка, — немного резковато произнес Климов, недовольный тем, что его вернули в реальность. Он с опозданием заметил, что перешел с начальством на «ты». — Ты их не путай, а? Между ними лет сто, если не все двести, разницы, ну… как примерно между Скобелевым и Жуковым. Или даже между Петром Первым и Ильичом Вторым. Оба, конечно, великие люди — герои, каждый по-своему, но эпохи-то разные. Знаешь, писаки наши журнально-газетные чего только не натворят. В солидном издании, например, прочитал, что Галич Мещерский Юрий Долгорукий пожаловал царевичу Касиму, — оттого, мол, и город, Касимовым зовется… Все правда! Только вот беда, умер великий князь киевский Георгий Владимирович Долгая Рука ровно за восемьдесят лет до Батыева нашествия. А вот князь московский Василий Васильевич Темный действительно, сидя в татарском плену, подружился с одним из младших сыновей Улу-Мехмета… Прошу, на всякий случай, не путать с нашим Мехметом. Мальчишку того Касимом звали, и, поскольку, как младшему среди своих, не светило ему ничего, пошел он служить на Русь с дружиной своей, конечно, за что Галичем Мещерским и был пожалован.

Устав от столь длинной тирады, Климов возжаждал отдыху и, с милостивейшего разрешения хозяина кабинета, продолжил знакомство с документами… Марширующие факельные свастики, костры из книг! Как может человек в здравом уме, если, конечно, он умеет читать, сжигать книги?! Нет, ребята, вы это прекратите!

Куда там! Управление сознанием, «кристаллы воли». Твою мать, а? Климов стал уже, что называется, читать буква за буквой. Дальше было так: «В мозгу имеются встроенные самой природой кристаллики аморфных полупроводниковых структур. Это твердотелая биоэлектроника, работающая при физиологически малых воздействиях. Возможна передача в мозг кодированной информации, которая вызывает образные представления, зрительные ассоциации, акустические и поведенческие реакции…»

Ну, ребята, это уже слишком! Ну, завернул! Ну, мастер! Черные бархатные камзолы, толстые золотые и серебряные звенья цепей. Блеск украшенных драгоценными каменьями ножен. Холодная льдистая сталь. Гордые, спесивые тевтоны. Слава Богу (какому?), что нет за пиршественным столом — сесть за который приглашает Сашу Вечнозеленый несгибаемый олеандр (так мысленно окрестил своего собеседника Александр), — ни Эйрика, ни Беовульфа, ни сыновей Совы. И его, Климова, не будет.

Всем этим слабым и ущербным современным политикам нужна воля героев? Кровь предков, чтобы править миром?! Точно! Этот Вечнозеленый так и сказал: «Мы с тобой будем править всей страной». Нет, врет, страны ему будет мало, ему мир подавай, чтоб непременно сапоги, вывоженные в Безенчукской грязи, да в Гудзоне вымыть. Это, известное дело, куда предпочтительнее, чем дорогу заасфальтировать.

«Вот чего ему от меня надо! Хочет приспособить под ретранслятор, — мелькнуло в голове у Климова. — Или наоборот, чтобы я, проникшись его идеями, стал источником сигнала, а он динамиком, рупором, скликающим народ под победоносные знамена. Тут неважно, какого цвета будут эти флаги и какую символику нанесут на них художники: хоть свастика, хоть звезда — суть одна, старая, как мир — я самый лучший, я самый умный, я знаю, как надо!.. Ну уж нет, ну уж дудки! Я в этом дерьме участвовать не стану».

Климов, так и не дочитав предложенный его вниманию материал до конца, поднял глаза и посмотрел на Олеандрова. Черный мундир, серебряный череп со скрещенными костями на кокарде фуражки с высоким околышем. Правая рука, вытянувшаяся в римском салюте. Саша, зажмурившись, затряс головой. Нет, это обычный костюм, и фуражки никакой нет, просто волосы черные, да солнечный зайчик снаружи упал на лоб политика. Все в порядке. Да нет… Он действительно стоит, и рука протянута, как у бронзового Ильича. Глаза безумны. Речь толкает. Саша, не вслушиваясь в суть фраз, прекрасно видит картину, нарисованную пылким воображением и звонким языком своего «благодетеля». Тот же, по всей видимости, и не догадывается даже, о чем думает его гость. Олеандров уверен, что делает ему «предложение, от которого нельзя отказаться»… Наваждение какое-то!

Политик наконец умолк и со значением уставился на Климова.

«Да, этот спятил уже давно, и, как говорится, всерьез и надолго, — подумал Саша, опуская голову под взглядом сверкавших металлическим блеском глаз Олеандрова. — Я рядом с ним просто эталон нормальности».

— Что скажешь? А? — произнес хозяин кабинета таким тоном, что сразу становится ясно — ничего, кроме восторгов, он не ждет. — Как?

— Классно, — кивает головой Климов. — Только я что-то не совсем понимаю, причем здесь мои предки, а самое главное — откуда тебе-то про них известно?

Олеандров загадочно улыбнулся и многозначительно поднял руку, выставляя вперед указательный палец, мол, сейчас все поймешь. Затем он направился в дальний угол кабинета, и Климов, проводивший политика взглядом, заметил, что там, вдалеке, на старинном столике с выгнутыми и украшенными резьбой ножками, высится какой-то покрытый куском темно-синего бархата предмет. Не успел Саша даже и предположить, что бы это такое могло быть, как Олеандров сбросил покрывало, и Климов