Первая командировка - Василий Ардаматский

— Ну знаете, мне все это неведомо! — улыбнулся Самарин. — Единственная трудность, которую испытываю я, — это недостаток хорошего товара для моей коммерции.

— И это, Раух, по той же причине, по той же, — серьезно сказал Осипов и, помолчав, добавил: — Вы — современные немцы — обладаете удивительным свойством: все принимать как должное, не задумываясь над процессом.

Опять это «немцы» — отметил про себя Самарин, но промолчал. За самой этой мыслью Осипова о том, что немцы все предпочитают принимать как должное, не задумываясь над процессом, может скрываться очень многое.

— Вы где постигали юридическую науку? — спросил Осипов.

— Во Франкфурте.

— А я в Берлине. Говорят, у нас этот факультет был посерьезнее вашего.

Самарин мгновенно собрался. Сейчас может начаться очень опасный разговор, и нужно было быстрее вспомнить все о книгах по буржуазному праву, прочитанных им во время подготовки к операции, а пока надо попробовать сдвинуть возникший разговор в сторону.

— Я, знаете ли, учился как-то странно, — сказал Самарин. — Окончив коммерческое училище, я был уверен, что на этом моим мучениям конец и что я традиционно войду в дело отца и буду готовиться его перенять. Вместо этого отец сказал: получи юридическое образование, я дам тебе на это деньги. Зачем? Помни о своем больном сердце. Со знаниями юриста тебе в коммерции будет легче. В то время слово отца для меня было непререкаемым, и я поехал во Франкфурт. Учился легко, а голова осталась пустая. В работе для фирмы диплом юриста мне ничем не помог, а тут и война началась. А что теперь для меня эти знания?

— Вы не правы, Раух, юридическое образование применимо во всех областях жизни, — ответил Осипов. — Мне получить это образование тоже посоветовал отец. Смотрите, как много у нас с вами похожего. Сам он, хотя и дослужился в России до генерала, был человеком без настоящего образования. Оказавшись в Германии, он это чувствовал все время. Ведь он даже прилично говорить по-немецки так и не научился. Оказался мало пригодным и его русский военный опыт. И он все это понимал и, очевидно, потому так настойчиво, не считаясь с материальной стороной дела, потребовал, чтобы я получил образование, и обязательно юридическое. Он говорил, что с этим образованием можно работать где угодно, и он прав — юристы нужны везде. Мой старик разбирался в жизни неплохо.

— Он умер? — сочувственно спросил Виталий.

— Как раз в день начала войны Германии с Польшей его разбил паралич, до сих пор он без речи и без самостоятельного движения.

— Кто же сейчас при нем?

— Его немецкая жена возиться с ним не пожелала и уехала к родственникам. Я определил его в специальную больницу для стариков и ежемесячно оплачиваю персональное обслуживание.

Они помолчали.

— А для меня теперь вообще все повисло в воздухе, и цель жизни стала мне неведома.

— Почему? — как-то равнодушно удивился Осипов.

— У меня погиб отец.

— Когда? Как?

— Примерно две недели назад, во время бомбардировки Гамбурга англосаксами. Известие я получил несколько дней назад.

— Я вам искренне сочувствую, Раух, и понимаю ваше состояние — мой отец тоже ведь фактически уже мертвый.

Они снова помолчали,

— А вдруг жива ваша русская мать? — спросил Самарин.

Осипов сразу не ответил. Редкими глотками допил кофе, закурил и только тогда сказал;

— Я запомнил ее совсем молоденькой. — Он улыбнулся, видимо, всплеску памяти: — Она была моложе отца на двенадцать лет. Сейчас ей было бы чуть больше пятидесяти. — Он помолчал. — Я иногда думаю: а вдруг она жива? И не хочу думать об этом. — Он передернулся всем телом и сказал сердито: — Хватит, пошли смотреть ледоход.

Через старый город они вышли к реке и остановились на взгорке у президентского замка. Картина им открылась поистине волнующая, будоражащая душу. Вся широченная река была в хаотическом движении льда. Он шел густо, напористо. Когда льдины налезали одна на другую, движение приостанавливалось и с реки доносился тяжелый хрип, точно там шла борьба. Но вот одна из льдин с покорным шорохом уходила под воду, а победившая снова устремлялась вперед. Над ледоходом парили чайки, они пронзительно и тревожно кричали.

— Смотрите, смотрите! — Осипов подтолкнул Самарина, показывая на льдину, на которой плыли детские саночки. — Ребятишки, наверное, забыли вечером их на льду, утром пришли, а саночки уже уплыли в море

— Весна уносит в море зиму, — отозвался Самарин.

— В Польше однажды во время ледохода я видел незабываемое. На льдине плыла лошадь. Подняв голову, она ржала, точно звала на помощь. С берега ей засвистели, и она вдруг побежала по льдине, сорвалась в воду, и ее тут же накрыло льдом. Сейчас и то мороз по коже.

— Вот теперь я вижу, что вы действительно русский, — улыбнулся Самарин.

Осипов помолчал, а потом сказал жестко:

— Рациональность вашей нации мне тоже не по душе.

С реки тянуло промозглым холодом, и они это быстро почувствовали,

— Не простудиться бы нам, — сказал Самарин.

— Весьма рациональная мысль, — усмехнулся Осипов.

И они пошли в город.

Долго разговор не возобновлялся. Только когда они уже приближались к своему дому, Осипов вдруг сказал:

— Не обижайтесь на меня, Раух, я сам недоволен собой. Но вы должны меня понять. Я, наверно, разучился говорить попросту. С сослуживцами я могу разговаривать только по делу, хотя отношения у меня с ними приличные. Но не дальше наших дел. Они тоже не спешат говорить со мной о своем личном, а я тем более. А с вами... — Он запнулся и продолжал: — С момента нашего знакомства у Килингера мне захотелось сблизиться с вами.

— И вы отчитали меня, Килингера, а заодно и всю нашу немецкую нацию! — рассмеялся Самарин.

— Наверно, дело в том, что вы штатский... — продолжал Осипов, словно не услышав сказанного Самариным, — что вы тоже юрист... что в наших судьбах есть схожее... И наконец, человек, наверное, не может долго носить в себе невысказанным то, о чем он все время думает.

— Зачем вам все эти самооправдания? Вы что, жалеете о нашей встрече? — спросил Самарин.

В это время они уже шли по двору своего дома.

— Возможно, и жалею, — холодно ответил Осипов и, остановившись у каменной дорожки, ведущей к его подъезду, протянул Самарину руку: — Тем не менее спасибо.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Теперь все мысли об Осипове. Только о нем...

Он вышел на Осипова внезапно, скорее, чем думал, и потому еще не подготовленный к этому как надо. Сейчас нужно было, взвесив все, выбрать точную дальнейшую тактику. Больше всего Самарин боялся допустить опасную торопливость. Но не менее опасно было и затянуть предварительные отношения, сделать обыденными, лишив их интереса для Осипова. Все это утро он тщательно обдумывал свое дальнейшее поведение с Осиповым.