Лазурное море - изумрудная луна (СИ) - Евгения Кострова

Иветта замерла, прислушиваясь к реву бури, не в силах отвести взора от кристального дракона, что парил под звездными сферами оттенка лаванды и сирени, бледного аметиста и полной кремовой луной. Взмах его прозрачных и студеных крыльев был ледяной водой и падающим снегом, тающим на щеках и ресницах, и когда она делала вдох, ей чудилось, что она погружается под толщу воды. В сказаниях она слышала о драконах, но никогда не могла себе представить, что сможет увидеть переливающиеся сапфиром и лазуритом крылья, бриллиантовую чешую, посыпанную инеем. Она глубоко вдохнула в себя воздух, чувствуя смерть и страх, развивающийся в небесах, чувствовала, как руки ее захватывает пламя, раскаляя кости под кожей и плавя вены, сжигая кровь. Его крылья были темным океаном, дождем и рекою, растекающейся по берегам, затапливающим склоны гор из хризолита. И в холодных всплесках ветра, она могла видеть лицо человека, спасшего ей жизнь.

Иветта согнулась, прижимая руки к животу, и склоняя лицо к земле, пытаясь изо всех сил отдышаться, внутренности скрутило и виски раскалывались, когда перед глазами возникали новые видения — пожирающий огонь, облизывающий ее ступни; дыхание белоснежных барсов, что ступали по ночным пустыням, поднимая вверх темные кисточки ушей, что преданно вслушивались в отданное приказания хозяев; золотая маска мужчины, восседающего на гнедом жеребце, что с равнодушием взирал на живую казнь. И сверкающее медное пламя скользило по контурам кружевных орнаментов маски. Дворяне, проклятые османцы сожгли дотла ее родителей, и она даже не видела, как их тела потопил огонь, ибо сам воздух сгорал. С ней в лагере было столько стариков, грудных детей и подростков. На нее одну чудом уцелевшую девочку, сцепили чудовище, которое сокрушало горы и расплавляло землю, даже сейчас стопы горели от жара, растекающегося по медному песку.

Иветта стиснула зубы, смотря на свои ладони, чувствуя, как к глазам подступаю горячие слезы ярости. Чистые руки, словно нетронутая застывшая кромка воды. Нежная бархатная кожа, ни одной царапины, и даже колено, которое она разбила много лет назад, прыгая в подземные ледяные реки, больше не отдавало тупой и ноющей болью. Она отчетливо помнила холодные и сырые черные камни, на которых поскользнулась, проваливаясь в глубину ущелья, представляя, как в ноздри ударяет обжигающий холод хрустального потока быстрой реки, страх перед тем, как она проваливалась в темноту, чувствуя, что уже не дышит и небывалая легкость окружает со всех сторон. Эта слабая, но изводившая до безумия боль исчезла, когда его руки коснулись ее тела. Тепло мужчины все еще обитало внутри ее сердца, отзываясь рокотом грома в груди; доброта и неведомая ласка чужого человека, порождающая сомнения глубоко в душе.

Когда-то у нее была мечта, пронзить сердце каждого дворянина кинжалом, чтобы они смогли ощутить то же, что чувствовала она. Она мечтала об успокоении, когда руки ее будут облиты горячей кровью благородных, и не сожалела о своих пагубных мыслях, не думала о том, что своим поступком могла бы отнять у кого-то любимых. Она испытала на себе эту боль, когда лишаешься дыхания, когда горло пронизывают расплавленные острейшие иглы от горьких слез, когда сон безрадостен, когда пища теряет свой вкус, и лишь чернота кажется милостью, и явь ад, воплотившийся в сущее. Они отняли ее сон и сладостный покой, и она жила в преисподние день за днем, продолжая жить лишь за тем, чтобы отплатить долг за тех, кто подарил ей жизнь. Иветта каждый день проживала в борьбе, в мужестве, встречая на своем пути бесчисленное множество злых душ, и лишь немногие одаряли ее добротой. Но никто прежде не смывал грязь с ее ног руками, осторожно перевязывая избитые и мозолистые пальцы, никто не расчесывал ее волосы и не выплетал причудливые и аккуратные косы, никто не угощал медом, сыром и горячим хлебом, и никогда прежде она не спала на шелковых простынях. Было так непривычно, что она укладывалась на холодном мраморном полу, и только ощущая привычную жесткость, могла украсть у страха мятежные часы сна. Она все еще не доверяла человеку, который приютил ее. В поздний час мужчина в безмолвии тишины отворял стеклянные двери комнаты, что в лунном лавандовом свете сияли точно острия хризолита, рассыпавшиеся бусины жемчужного ожерелья, и она крепче жмурилась, зарывалась под холодными атласными простынями, в надежде, что он покинет ее, уйдет прочь. Прочь, как растворяется сумрак с восходом зари. Но он не покидал просторных спален, и осторожно поднимал ее на руки, легко и непринужденно, нежно удерживая в теплоте своих объятий, а затем укладывал на постель. Человек, лишенный блаженства ласки, обращается в мгновение в податливое и слабое существо, жаждущее всем своим созданием неиспытанной или позабытой нежности. Он бы мог своей добротой обратить ее в покорную рабыню, и она бы приняла оковы его господства, что не разорвались бы никогда.

Иветта каменела, когда его руки ложились на ее плечи, когда мужчина укрывал теплом своего тела и тихо шептал незнакомые слова, таящиеся в тенях и ночном сумраке, облаков, скользящих по усеянному яркими звездами небосводу. Слова, что походили на лунную реку, на цветение хризантем на темном, как ягоды тута озере. То были строки из священных писаний, или песен, или баллад, но ровное сердцебиение, голос, на звучании которого она дрейфовала, будто на открытых волнах океана, обращаясь туманом, скрывающим росу на белых азалиях, был нежным, как летний ветер, как драгоценная нить дождя в талых сумерках. В слабых отблесках небесного ларца, она наблюдала, как золотая вышивка фениксов сияет на широких темных рукавах его прекрасного одеяния, и она желала оказаться каплей солнца на платье, ненавидя внутри себя это желание. Но она засыпала, усмиренная ровным дыханием, теплотой рук, думая о том, что за пределами небесными и земными, она не сможет отыскать большего уюта и заботы, чем отдавали его руки.

Смерчи затихли вокруг нее, и Иветта смогла на колеблющихся ногах подняться, чувствуя, как содрогаются колени. Белые львы, сотканные из вязи воздушной, ступали за ней, ограждая от мрака, кутающегося в расходящихся облаках и разрушенных бурях, нависших тучах. И когда девушка увидела воина, что прислуживал ее спасителю, то подумала, что это ее шанс, и она сможет разбить удерживающие цепи долга. Заглянув же в его глаза, она осознала, что связь с тем человеком станет только крепче. Он мог умереть, она видела в виражах видений его смерть, что поглощают кровавые облака, и на красивое лицо больше не падет свет ночных звезд и солнца, вышедшего из-за горизонта, бронзовая кожа обратиться в увядшие лепестки лилии, темно-каштановые волосы поредеют, обращаясь в пыль, как и его кости. Можно просто уйти, позволить испытываемой боли гнева насладиться возмездием, дать ему умереть, но она не могла. Иветта не могла забыть глаза лазури, в которых потонула ее душа.