Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки - Антонина Коптяева

На минуту она отвлекается от больного и делает вид, будто что-то ищет на столе. А перед глазами ее стоит другой человек, единственный в мире, смотрит испуганно и радостно. Но может быть, показалось ей и вовсе не радовался тогда встрече Иван Иванович, и только утешает, обманывает она себя этой мыслью? Зачем?

Вот Лаптеву плохо: беспомощно опустил большие руки, громко сопит — дышит разорванным горлом. У него то и дело кашель: слюна попадает в дыхательные пути. От слюны повязка на шее всегда мокрая, кожа раздражена… Об этом и надо думать.

Недаром Лариса любит свою работу: ведь это борьба за счастливую человеческую жизнь. Борьба и творчество: тут все время надо мыслить, соединяя воображение скульптора, создающего образ человека, с самым точным математическим расчетом. Мыслить до операции и во время операции. Пластика — настоящее художество.

Лариса осматривает Лаптева. У нее много таких больных, несущих тяжесть травмы со времен войны. Одних она готовит к операции, другим уже сделала стенки пищевода и гортани, оставив для контроля лишь маленькое отверстие в трахее, третьих, вроде торопыги Акулова, готовит к выходу из госпиталя.

— Лечились где-нибудь? — привычно спрашивает она больного.

Лаптев прижимает смятый комком марлевый платок к грубо зарубцевавшейся дыре на шее, но произнести что-нибудь ему, конечно, не удается, и он молча кивает.

Значит, была попытка. Да вот и следы ее на шее: заимствовали рядом кожный лоскут, чтобы закрыть отверстие раны. Но здесь все время сыро от слюны — должно быть, попала инфекция, и ничего не вышло.

Лариса просит сестру помочь больному снять рубашку и снова придирчиво осматривает его, прикидывая, где можно образовать необходимый для этой операции трехлопастный стебель, похожий на букву Т.

— Мы вам поможем, — говорит она Лаптеву, — но имейте в виду: придется лечиться года полтора-два. Тут такое серьезное место. Этапы между операциями будут длительные. Большая выдержка и упорство потребуются от вас.

Лаптев только разводит руками: что, мол, поделаешь! Восемь лет безнадежности. А теперь — пожалуйста, потерплю. Он на все согласен; видел уже Акулова, пощупал сизые следы швов на его шее и несколько раз подходил к нему, чтобы послушать его болтовню. Сипловатый голосок Акулова, тоже вдоволь намолчавшегося, доставил ему необычайное удовольствие. Веселость этого больного была Лаптеву, конечно, понятнее, чем Наташке и даже Ларисе.

— Готовьте его к операции, — сказала Фирсова лечащему врачу. — Будем формировать переднюю стенку пищевода из слизистой оболочки и кожного лоскута с шеи, тут еще можно занять, а вторым этапом сделаем стебель.

Еще не раз придется Ларисе посмотреть этого больного, чтобы составить план операций, но она не жалеет своего времени. Все надо учесть, иначе потом можно попасть в тупик и удлинить срок лечения. Случалось и так, греха таить нечего. Какая-нибудь мелочь сводила почти на нет долгую, кропотливую работу хирурга и больного.

Лаптев уходит, а вместо него у стола появляется Павел Пищиков, назначенный сегодня на операцию. Тоже фронтовик. Такое же ранение — в горло. Совсем молодой, остроносый, скуластый, с торчащими светлыми вихрами. Мускулистые плечи так и распирают больничную рубаху, хотя ростом он и невысок. Говорят, был первым запевалой в полку, звенел, соловьем заливался и пять орденов имеет за боевые дела.

У Павла разорванная стенка пищевода уже восстановлена. Это самое трудное. Надо точно рассчитать, до какого уровня довести высоту стенки, чтобы пища проходила в желудок, не попадая в дыхательное горло, и в то же время оставить достаточно широкий просвет для будущего входа в гортань. Два жизненно необходимых условия надо создать человеку: возможность дышать и принимать пищу. Восстановление голоса — это само собою. Сейчас Пищиков не только говорить, а даже и пищать не может. Но кто знает, — ведь совсем еще мал срок наблюдения за такими выздоравливающими, — может быть, потом появится у него хоть подобие былого тенора.

Лариса знает, как терпеливо учится Пищиков проглатывать еду после того, как она восстановила ему стенку пищевода. Надо выработать в новых условиях рефлекс глотания, защищая создаваемую гортань. Больной старается, много, упорно тренируясь. Но жидкая пища продолжает попадать в дыхательное горло, вызывая неудержимый кашель. В чем дело?

Вместе с гортанью были частично оторваны и надгортанные складки, создающие как бы щиток для проскальзывания пищи. При операции Лариса подшила новую переднюю стенку пищевода к бокам глотки, чтобы получилось подобие этих складок. Однако не так-то просто скопировать, подражая природе, живую деталь. Ох, не просто!

Но тут все сделано, как нужно, и огорчения Пищикова связаны пока с его неумением глотать.

— Хорошо будет! — улыбаясь, говорит ему Лариса, и на его внимательном лице, костлявом от худобы, тоже вспыхивает подобие улыбки.

Он верит ей, став за время пребывания в госпитале настоящим «палатным академиком».

Лариса припоминает свои огорчения по поводу первых неудач. Всю методику надо было создавать заново. Больные задыхались от кашля, начиная принимать пищу, и вначале Лариса оперировала их помногу раз, поднимая все выше уровень стенки пищевода, но это не помогало. Неотступно наблюдая за оперированными, она убедилась, что все происходит оттого, что созданная ею стенка, не имевшая, в отличие от естественной, хрящевой прослойки, сморщивалась при глотке и сужала просвет пищевода.

Лариса стала вводить хрящевую пластинку и в стенку пищевода — это было уже почти естественное анатомическое устройство, — а на следующем этапе восстанавливала хрящевой вход в гортань.

Так что не зря получила она на днях звание доктора медицинских наук. Софья неожиданно прихворнула и на защите не была, не пришла и выпить бокал вина по этому случаю, а пригласить Решетовых и Злобина без Ивана Ивановича и Вари Ларисе показалось неудобным. Правда, Решетов звонил на другой день и поздравлял, но все-таки не очень радостно отметила женщина-хирург такое знаменательное событие в своей жизни. Но как хорошо, что оно произошло! И если не было у Ларисы веселой семейной вечеринки, то справит за нее вечер в семейном кругу воспрянувший духом Акулов. И Пищиков тоже повеселится в свое время. А сколько их еще наберется! И тех, которые уже выписались из госпиталя, и тех, что выйдут завтра!

Лариса подходит к операционному столу. Сестра вкладывает узкий скальпель в ее руку…

Не очень приятно выглядит любая операция для постороннего наблюдателя. А разговоры хирургов: прошло ли нагноение раны, удалось ли сформировать из жирной кожи удачный стебель, не рассосался ли трупный хрящ, подсаженный под спинку заново созданного носа? Но от этих медицинских дел зависит все будущее больного: и счастье женщины, которую он любит, и радостное детство его малышей, — главное, лучшее, что есть в жизни. Ведь и революции совершаются ради счастья людей!

Операция идет под местным обезболиванием… Пищиков лежит на столе, получив наказ «не глотать», «ни в коем случае не глотать».

Когда он явился в госпиталь, у него не было и нижней челюсти, язык вываливался наружу. Лариса сделала ему губу и подбородок. Сделала челюсть из его собственного ребра. Это все в прошлом. А теперь…

— Если будет больно, постучите по столу правой рукой. Если захотите кашлять, левой, — сказала ему Лариса.

И он лежит, как пришитый, уставясь острым носом в натянутую над его лицом простыню, и даже когда больно и не мешало бы добавить «новокаинчику», крепится, лишь бы не отвлекать хирурга от сложной работы. Хорошо, что научились делать такое совершенно необходимое людям, как носы и подбородки. Даже горло сделали и хрящевые кольца поставят в него честь честью… Забывшись, Пищиков легонько перебирает пальцами по столу, — прощупывает мысленно шею общительного Акулова, рубахи-парня, о котором говорят, что он приехал сюда злее черта. Четыре кольца из хрящевых пластинок вставила Лариса Петровна в его новое горло. И человек опять свободно задышал, засмеялся, заговорил и ест вовсю.

— Дайте новокаин, — говорит Лариса, заметив нерешительное движение руки больного: она уже знает его терпеливость. Акулов тут подрыгал бы и рукой и ногой.

Пищиков замирает. Но ничего, лишний раз обезболить невредно. И он стал подсчитывать, которая это по счету операция. Лечится он уже второй год. Хорошо, что койка в больнице, харчи, лекарства и операции — все бесплатно!

Пищиков по профессии электромонтер. Он одинок: жена брата не пустила его к себе, не желая пугать детей уродом, да и брезгливая она. А невеста даже встретиться не захотела, когда узнала в его ранении. Он не осудил ее: самому страшно посмотреться в зеркало. Это только в романах пишут, что «приняла», что «не разлюбила». В жизни все более жестоко и, пожалуй, более справедливо. Если пострадал один, то почему и другой страдать должен?