На службе Отечеству - Александр Алтунин

- Вы что, капитан, на ночлег расположились около церкви? Почему не атакуете?

- Пытались атаковать с ходу, товарищ майор, но уж очень хорошо организована система огня: каждая пядь земли пристреляна, особенно свирепствуют пулеметы, установленные на колокольне. С капитаном Бужинским мы разработали план совместных действий.

- Когда начало атаки? - спросил Андреев.

Комбат назвал время. Майор пообещал прислать полковую пушку: она поможет сбить пулеметы с колокольни.

Возвращаюсь на позиции, занятые ротой, и с радостью узнаю, что прибыл взвод Украинцева. Внимательно присматриваюсь к местности. На противоположной стороне улицы высится церковная ограда. Прикрытая мощным огневым заслоном, она кажется неприступной. Постепенно вырисовывается план атаки, его детали. Собираю командиров взводов, кратко разъясняю им создавшуюся обстановку, ставлю задачи, уточняю направление атаки каждого взвода и требую наделать как можно больше шума: стрелять, погромче и почаще кричать "ура", но по возможности избегать лезть под пули. Как только фашистские пулеметы сосредоточат огонь на роте, разъяснял я, укрываться, а едва они умолкнут, двигаться вперед с громким "ура".

Вдруг я увидел старшину Санькина с ватагой городских ребят.

- Что такое? - удивился я.

- Товарищ комроты! Атаман этой ватаги по всей форме доложил, что вы поручили ребятам помогать мне в сборе трофейного оружия и боеприпасов. Они славно потрудились! Целую гору немецких винтовок, патронов и даже два пулемета притащили, а сейчас в соседних дворах шесть лестниц отыскали. Думаю, лестницы нам пригодятся: помогут через забор перемахнуть.

- Молодцы! - не удержался и похвалил я, хотя только что собирался отругать старшину за то, что допустил мальчишек в район боевых действий. А теперь немедленно уведи их подальше и займи каким-нибудь безопасным для жизни делом.

Лестницы, найденные мальчишками, Санькин раздал взводам. Когда в воздух взвилась красная ракета, бойцы открыли бешеный огонь. Донесся трубный голос Малышко. Словно запал в мощном . заряде, он вызвал взрыв могучего раскатистого "ура-а-а-а!". Этот громовой раскат на мгновение заглушал яростный огонь из-за церковной ограды. Никогда не думал, что сотня человеческих глоток может поднять такой оглушительный рев.

Дважды взводы поднимались в атаку и отползали в укрытия, когда пулеметы сосредоточивали на них свой огонь.

Артиллеристы прямой наводкой гвоздят в проемы колокольни, где укрылись фашистские пулеметчики, но никак не могут попасть в цель.

После второй атаки во время короткой передышки около меня появился капитан Николаенко:

- Много потерь в роте?

Узнав, что трое бойцов отделались незначительными царапинами, комбат облегченно вздохнул:

- Хорошо. Надо быстрее кончать здесь. Главные силы полка уже выходят на северо-восточную окраину. После захвата Кирпичного завода предстоит решающая атака Лысой горы. Пока мы ею не овладеем, город нельзя считать освобожденным. Мины у тебя есть?

- Шесть осталось: по три на ствол, - ответил я.

- Давай, лейтенант, последними минами по фашистам - и в атаку, решительно махнул рукой Николаенко.

Передаю команду минометчикам:

- Огонь!

Когда взводы в третий раз поднялись в атаку, огонь со стороны церкви вдруг резко ослаб, а за оградой послышались взрывы гранат и частая пальба, заглушаемые мощным "ура". "Наконец-то!" - облегченно вздыхаю и, взмахнув винтовкой, бросаюсь к стене. За мной бежит Малышко со своими бойцами. Он одной рукой придерживает лестницу. Пока Малышко прилаживает ее к стене, скидываю шинель и набрасываю на колючую проволоку, протянутую поверх ограды. Малышко карабкается по лестнице, которая под его тяжестью прогибается, грозя ежесекундно переломиться. Ухватившись руками за туго натянутую проволоку, Малышко перемахивает через забор. Спешу за ним. И вижу, что Малышко атакуют три фашиста. Держа за ствол ручной пулемет, сержант другой рукой ухватил за шиворот визжащего фашиста и прикрывается им, словно щитом. Прыгаю. Мое появление отвлекает внимание вражеских солдат. Воспользовавшись этим, Малышко неожиданно швыряет фашиста и, размахивая пулеметом, "угощает" прикладом остальных.

Фашисты отступают к церкви. Малышко по-медвежьи преследует их. Мельком взглянул на поверженного его страшным ударом гитлеровца и вздрогнул: головы у него не было видно, словно каску посадили прямо на плечи.

Все больше и больше бойцов роты включается в разгоревшуюся на территории церкви схватку. Среди них вижу старшину Санькина, орудующего немецкой винтовкой с кинжаловидным штыком. "А он, оказывается, храбрый", подумал я с чувством внезапно вспыхнувшей симпатии к своему молчаливому и недостаточно, как мне капалось, инициативному старшине.

Опасаясь, что недобитые фашисты укроются за толстыми стенами церкви, кричу Емельянову, чтобы он со своими людьми пробивался к входу.

Мы врезаемся в гущу рукопашной. Фашисты ожесточенно отбиваются. Желание поскорее пробиться к церковным дверям, как я заметил, возникло не только у меня. С разных сторон туда прокладывают дорогу несколько групп. Чем ближе к входу, тем труднее дается каждый шаг. Вокруг меня сгруппировались со своими отделениями сержанты Гареев, Гречин, Хмыров. Емельянов не отстает от меня. Стреляет он экономно, тщательно прицеливаясь и почему-то придерживая револьвер обеими руками. На лице его удивительное спокойствие. Лишь однажды он побледнел: когда фашист, выставив штык, кинулся сбоку на сержанта Хмырова.

- Хмыров! - фальцетом прозвучал взволнованный голос Емельянова. Берегись!

Почти не целясь, Иван Васильевич выстрелил в фашиста. Пуля, видимо, обожгла тому щеку. Это замедлило удар, и Хмыров успел отклониться.

Почти у самых церковных Дверей, на паперти, ожесточенно сопротивляется группа рослых гитлеровцев. Плотным кольцом они окружили офицера и отбивают атакующих. Я так и не понял, .почему вдруг Иван Васильевич оказался впереди. Почувствовав, что он опрокидывается на меня, я, пригнувшись, пытаюсь поддержать его и благодаря этому спасаюсь: первая пуля, выпущенная офицером, попала в голову Ивана Васильевича, а две другие просвистели уже над моей головой. Я осторожно поддерживал младшего лейтенанта, а разъяренные бойцы мгновенно смяли фашистов и подняли на штыки офицера.

С болью в сердце гляжу я на Емельянова. Глаза его, устремленные в низкое зимнее небо, подернулись дьмкой, на лице застыло обычное для убитого выражение спокойной деловитости. Подбегает сержант Гареев, поднимает тело своего командира, осторожно укладывает его на скамейку. Я присоединяюсь к бойцам, пытающимся открыть массивную церковную дверь. Четверо дюжих красноармейцев во главе с Бочковым приволокли откуда-то бревно. Его подхватили десятки рук, и мощные удары обрушились на дверь. Посло нескольких ударов она распахнулась. Наши взгляды устремлены в темный провал церкви, из которой почему-то никто не показывается. Мы не выдерживаем и разом бросаемся к входу, но внезапно останавливаемся как вкопанные: из темноты медленно выползают военнопленные. Вид их ужасен: скелеты, обернутые в тряпье.