Артания - Юрий Никитин

– Шатанья, – ответил он. – Ее зовут Шатанья. Демон заметно вздрогнул. Бог пребывал в раздумье, наконец голос его прогрохотал как близкий гром:

– Шатаньи давно нет в живых. Уже много тысяч лет. Придон сказал дерзко, чувствуя, что сейчас надо быть дерзким, надо спорить, иначе погибнет:

– Всего не могут знать даже боги! Почему ты так решил?

– На моих землях, – прогремел нечеловеческий голос, Придону в нем послышалась печаль, – на моих землях… которым я покровительствую, Шатаньи нет в живых. Ты соврал, смертный. Сейчас ты умрешь.

Придон отступил на шаг, все потеряно, но это было бы потеряно для куява, он крикнул с гневом и громким голосом:

– Но велика ли твоя земля? Нет ли земель, где твоей власти нет?

– Моя власть не простирается только на Запретные Земли, – прорычал бог.

– Почему? Ведь это твои земли? И твой народ?

– Между нами… – проговорил бог. – Между нами… – Он сказал несколько непонятных слов, явно заклинаний, демон взвыл, застонал, запричитал на том же непонятном языке.

Придон воскликнул:

– Но твоей власти и твоего покровительства хватило, чтобы Шатанья и на Запретных Землях осталась жива! Она ушла с моим отцом в его земли, сейчас нас трое братьев и одна сестра – ее дети! Если ты можешь ее увидеть… увидеть ее гробницу, то взгляни!

Бог молчал долго, Придон затаил дыхание. Он чувствовал как страшатся его дерзких речей куявские жрецы, если, конечно, слышат этот могучий голос. Наконец голос прогрохотал, огромный, в котором Придон ощутил такую печаль, что волосы встали дыбом.

– Я не могу ее зреть… За чем ты, Придон?

– Мне нужны обломки меча Хорса, – ответил Придон. Он выпрямился. – Я уже отыскал ножны. Вот они!.. Теперь нужна рукоять. Говорят, она здесь, в Куявии.

Нечеловеческий голос громыхнул:

– Что такое Куявия?

– Довольно мелкая и никчемная страна, – ответил Придон громко, – не обращай внимания. Рукоять меча где-то в горах. Вечных горах, которые были такими же, как и тогда, когда никакой Куявии и в помине, а ты был силен и молод… Укажи мне это место! А взять ее в свою ладонь я смогу сам.

Он говорил гордо, и спина его была прямая. Сердце стучало сильно, он говорил с богом и не падал ниц, не устрашился нечеловеческой мощи! Далеко у раскрытых дверей, готовые, как овцы, толпой в диком страхе ринуться прочь, маячат фигуры в синих плащах. Сохранят ли в записях, как дерзкий пришелец из враждебной Артании смело говорил с их богом?

– Моя власть не идет дальше знакомых мне гор, – пророкотал нечеловеческий голос, – и этого клочка земли… Там не было такого меча… или обломков, как ты говоришь…

Ноги Придона дрогнули, в коленях появилась слабость, а сердце оборвалось в пустоту.

– Как же нет? – спросил он жалким голосом. – Маги говорят…

Он почти услышал, как у дальней двери ахнули жрецы. Мало находилось смельчаков, что осмеливались обращаться с богу напрямую, минуя их, жрецов, но еще не родилось такого, что посмел бы спорить с богом!

Каменная статуя не двигалась, Придон терпеливо ждал, наконец могучий голос пророкотал:

– Какой бог, говоришь?

– Хорс, – ответил Придон торопливо. Долгое молчание, затем под сводами прокатился грохот, где едва различались слова:

– Нет таких… Разве что из самых молодых, что пришли уже позже… Я посмотрю, в тех землях, которые зрю. Ты можешь… ко мне завтра.

Грохот становился все тише, упал до шороха. В мертвом молчании Придон вздохнул горько, но вспомнил, что куявский бог еще не отказал, да и эти крашеные куры смотрят от входа, гордо выпрямился и надменно осмотрелся по сторонам.

– Я приду, – ответил он громко и с достоинством. – Может быть, завтра буду занят… но постараюсь освободиться для разговора с тобой. Если нет, то приду послезавтра.

С прямой спиной он отвернулся и – плечи развернуты, а голова высоко – пошел к бледным и потрясенным жрецам. На самом же деле голова шла кругом, в черепе звонко били огромные, как горы, молоты. Когда сделал первый шаг, пол пытался вздыбиться, пришлось пошире расставить ноги. Пошел, как моряк по палубе плывущего в бурю корабля.

Вышел, лицо каменное, жрецы поспешно расступились. В левую щеку все еще тянет смертным холодом, словно он уже в могиле, зато правую внезапно так прижгло солнце, что вот-вот вздуются волдыри… Да и звуки стали громче, он слышал все, о чем разговаривают далеко за его спиной жрецы, но грохот в черепе затихает медленно. Суматошные растерянные мысли мечутся из стороны в сторону, как вспугнутые у ручья мотыльки. Все так просто? Изготовился к страшной смертельной битве, когда с топором и щитом в самую гущу врага… а если придется, то в смертном двобое с самим вождем местных демонов, с встающими из могил скелетами… наслушался у костров рассказов бывалых воинов, готов отражать нападение крылатых драконов и наносить удары сам… но чтоб вот так древний бог разговаривал с ним… почти как с равным? Отвечал, спрашивал; снова отвечал?

Он сделал лицо как можно каменнее и высокомернее, остановился и повернулся к жрецам. Черево еще издали показал ему большой палец, хотя сам выглядит потрясенным, даже вечно красная морда побледнела и словно бы чуть опала. Щажард смотрел исподлобья и с опаской.

– А еще кто-нибудь в этом городе может знать? – спросил Придон надменно.

Приблизился Барвник, он посматривал на Придона с величайшим уважением и опаской.

– Будем искать, – сказал он торопливо. – Но уже то… что вот так… уже много!

– Мало, – отрубил Придон.

– Почему?

– Мне надо все, – ответил Придон. – И сразу.

Барвник поклонился.

– Слышу речь истинного артанина.

Щажард подошел с Черевом, оба смотрели на Придона во все глаза. Черево сказал осторожно:

– Вернемся, доблестный герой, во дворец. Там за истинно мужским делом решим, что делать дальше.

– За каким мужским? – спросил Придон подозрительно. – За накрытым столом, конечно, – ответил Черево с удивлением. – Хорошо накрытым!

Глава 3

Был накрытый стол, был пир, дюжина музыкантов стучала в бубны и дудела в трубы, а накрашенные девки плясали очень усердно, однако Придон не поднимал на них глаз, только ел, пил, мечтая, чтобы день закончился как можно быстрее.

После разговора с неведомым богом ему отвели другую комнату, настоящие покои. Огромную, роскошную, с великанским ложем и множеством мебели. Черево намекнул, что за особые заслуги. Мол, ножны ножнами – это подвиг, но жрецов сразил его разговор с неведомым богом. Теперь даже Барвник его чтит и побаивается.

Придон равнодушно оглядел покои, все тлен и прах, а поселили здесь лишь потому, что в единственном окне прутья толщиной не со стрелу, а с древко дротика. И не простое железо, а кованое – не гулять сегодня ночью по городу…