Том 9. Наброски, конспекты, планы - Николай Гоголь

Богатые остяки имеют оленьи стада иногда многочисленные. Бедные питаются только рыбою. Часто едят ее сырьем. Сырая же мерзлая рыба, исструженная мелко вместе с костьми, употребляется даже и русскими. Рыб такое обилие, что мелкие их сорты отдают одним собакам. Лучшие рыбы запасают на зиму, провяливая и жаря; никогда не солят. Позым, род балыка, вырезывается на ремни из рыбьих боков на каждой стороне; проколов, надевают на палки, сушат и поджаривают. Лучшие из муксугов. Брюшки и спинки, провялив и поджарив, кладут в мешки из оленьих желудков. Это съедобное называется варка. Кости жарят для корма собак. Сверх того запасают в осетровые мешки ютту из мелких рыб. Порса из белой рыбы, мелкой, высушенной на ветру и мелко истолченной с костьми. Зимой варят уху из варки и костей рыбьих, подталкивая к ним муки, получаемой от русских, хлебают большими уполовниками. Из брюшьих черев вываривают жир, потребный в домоводстве, который продают и русским для употребленья в посты. Русские не могут его утрафить: либо переварят, либо недоварят, от этого он и горкнет. Варят клей из осетров, который может клеить без варенья.

Зимой звериные промыслы для остяков — главнейшее упражнение. Как только выпадет снег, это лучшая пора ловить лосей и оленей. Зимой ходят остяки за промыслом на лыжах в отдаленные степи и леса, так что не прежде как чрез несколько месяцев могут назад возвратиться. Оружие — стрелы костяные.

Табак курят и нюхают с жадностью, для крепости прибавляя золу из грибов и губ, вырастающих на березах. Набивши нос таким табаком, они затыкают его таловыми стружками. От едкости табака все лицо так разгорается, что становится безопасным от великих морозов. К водке сильно падки и, сколько ее ни выменяют от русских, вдруг выпивают. Делают пьяное питье из мухоморов. Язычники приносят жертву болванам; мясо сами едят, а болвану вымажут только губы. Ставят также перед болваном рог с табаком, который обыкновенно русские украдкою вынюхивают. Имеют шаманов. Пляска выражает разные поступки их на звериных промыслах. Иногда выражает склонности и движения зверей и птиц, насмешку над соседями, всё по такту музыки. Представляют в лицах соболиный промысел, обычай и поступки журавлей, лосей, полет птиц, поиск мышей мышелова, как русские бабы ходят на реку мыть белье и платье, всё довольно смешно. Журавля пляшут скорчившись, закрывшись шубой, просунув через рукав вверх длинную палку, на место шеи, с деревянной на конце журавлиной головой. В пляске лося музыкант равным образом выражает различный его бег рысью или в скок, или как ходит он просто, как делает малые отдыхи для осмотрения, откуда за ним гонятся. Невольно изумляешься всем искусно выдуманным представленьям этого почти дикого народа. Хорошенько насмеяться — их первейшее увеселенье.

Музыкальные инструменты двух сортов: домбра наподобие лодки, точь в точь как у богулов, с таким же числом струн, и дурнобой, похожий на давыдовы гусли, состоящий из ящика, умножающего шум, к нему приделанной лебединой шеи и тонкой дощечки, составляющей третью сторону треугольника. В нем около 30 струн. Игрок, играя обеими руками, передвигая, прижимает большим пальцем тонкую дощечку, чтобы дать тону трель. Любят также сказки и повествования о древних витязях и удальцах на охоте. Ласкоприимны и не знают как угостить гостя. Готовы убить для него лучшего оленя, сварят для гостя лучшее на их вкус, как то: язык, мозг, грудину и здор, а накормивши еще и дарят.

Когда присягать новому государю, то собирают их вместе в кучу, посреди кладут топор, коим рубливали прежде медведя или медвежицу, потом дают каждому с ножа кусок хлеба, причем сие говорить должен: «Если я моему государю до конца жизни моей верен не буду, своевольно отпаду, должного ясака не заплачу и из моей земли отъиду, или другие неверности окажу, то чтоб меня медведь изорвал, куском сим, который ем, чтоб мне подавиться, топором сим да отрубят мне голову, а ножом сим чтоб мне заколоться». Если их поставят на колени на медвежьей коже, то по совершении присяги всякий из них должен откусить медвежины, причем многие, для оказания ревности, зубами вытеребливают шерсти. Подобные присяги, где медвежина играет главную роль, в употреблении у всех иноверческих народов сибирских.

Самоеды от остяков лицом и видом отличны; те боле приближаются к русским или к чухнам, а сии имеют, как у тунгус, круглое, плоское, широкое лицо, которое у молодых женщин очень приятно, толстые заворотившиеся губы, широкий нос, растопыренные ноздри; ростом меньше остяков, но стройней, плотней и мускуловатей. В них больше дикости, чем у остяков, находящ<ихся> в част<ом> обращении с русскими. Одежда походит почти на остяков. Женщины меньше стыдливы и не покрывают лиц. От мужчин не чтимы и почитаются за вещь и служанок. Язычники, так же как и остяки, имеют у себя каждый деревянного болвашку. Празднества у них в борьбе и скаканьи до известной меты. Пляшут в круге по паре мужчины и бабы, не сходя с места, но только двигаясь и ломаясь по такту, вместо же музыки храпят в нос и выговаривают несколько звуков. Бабы также по такту отхрапывают.

Нет реки, которая бы в таком множестве изобиловала рыб<ами>, подымающимися стаями из моря. Особенно рыбы, любящие мягкое у рек дно. Собственно принадлежащие Оби: муксун, Salmo lavareto affinis, пыжьян, чогор; сорог, Salmo vimba, ряпушка, Salmo albula, белая рыбица или нельма, пребольшие налимы, таймени, хариусы, щуки, окуни, ерши, караси, плотва. Зимой добывается рыба вершами. Эта нетрудная ловля поручается ребятам. Веревки для сетей плетутся из тальниковых прутьев.

По безлесным степям к северу, к морю, промышляется много белых и голубых песцов, красных лисиц, белых и серых волков, росомах, оленей, а южней и дальше от моря, в лесистых местах, лоси, рыси, соболи, горностаи, бобры. Кроме стрельбы, производят охоту <на> медведей, волков, рысей и росомах капканами и самострелами. Волков и лисиц сверх того отравою из чилибухи и сулемы, пастьми или слопцами, из коих у остяков особенно известны куромсеки из бревна, которое обрывается и убивает зверя, как только тронет он приманку. Черкан, пасть, которую в России ставят на горностаев и ласок, у самоедов ставят на песцов. Против лисиц ставится самострел из лука насупротив бугорка, в коем закопан прикорм. Бобров достают искусно из нор собаками. На оленей выезжают во множестве с бабами. С оленями употребляют множество хитростей, <чтобы> подвести их под выстрелы. Олени, глубоко засунув голову в снег, из-под которого вырывают себе мох, и полагаясь на ветер, который принесет им за несколько верст человеческий запах, не видят приготовлений. Зимой по глубокому снегу гоняют их на лошадях.

Когда самоеды кочуют подле моря, то промышляют моржей и морских телят, выходящих невдалеке от берегов на каменья или на льдины. Из тюленей замечателен морской заяц, белый и чистый, как снег, шерсть лоскнет как серебро.

Как только станет оттеплевать, ищут талых мест, где растаенный снег образует болота, на кои сажаются птицы. Для ускорения тали мечут по таким местам золу. Иногда сажают на льду, для приманки, чучел из гусей и уток и, скрывшись сами, стреляют из ружей.

Для ловли гусей и уток остяки прорубают в лесу прямые проспекты. Гуси, не любя подыматься высоко, летают этими улицами. Преграждая улицы сетями, они их таким образом ловят. Сверх того остяки искусно подманивают их гусиными криками сквозь бересту. Расстилают также сети по берегам рек, где гуси любят щипать траву. Ловят только самых больших птиц, малыми пренебрегают. Русские насоливают уток во весь год в таком изобилии, что весной должны даже выбрасывать вон остающиеся.

Тут кончились сведения, показанные Зуевым. До 7 марта еще пробыл Паллас в Красноярске. Сего же числа после обеда выехал на ту сторону Енисея. Снегу было мало. Но к Ангаре страна и гористей и суровей, и лесистей, снегу много. В большом сосняке встречен, по первым выходящим листам, багульник, Rhododendrum dauricum. Въехавши в Иркутскую губернию, для проезжающих покойные светлые дома.

Места по Вилую гористы, но горы все слоеватые; содержат или песок, или цветной шифер, или мягкую слоями глину со многим колчеданом. Там же находят по берегам разбитое каменное уголье, коих надобно находиться гнезду где-нибудь выше по Вилую. По реке Рамендой целая гора из селениту, другая из алебастру и подле горная соль. По причине наступивших больших оттепелей уже не видали больше снежных жаворонков, Alauda alpestris, и черных воробьев, Fringila flavirostris. Они полетели дальше на север. Напротив того, появился в большом множестве по городам и деревням, сей стране толь свойственный, пестрый ворон, Corvus dauricus.

Река Ангара, по которой шла наша дорога, имела великие полыньи. Далее она вовсе очистилась от льда. По ней уже плавали утки, гагары; между утками попалась Anas hystrionica. Нужно было ехать по каменному берегу, что, по причине малого количества снега, было тяжело. Чем ближе подъезжаешь к Байкалу, тем горы становятся выше и вид дичее. Досель они были отлоги и слоисты. Жерло реки Ангары с обеих сторон стеснено каменными горами, промеж которых, как будто сквозь ворота, великое моря пространство и стоящие на берегу каменные хребты видны. На горах травы чуть только выходили. Прекраснейшие из них были: