Безутешные - Кадзуо Исигуро

Пока Хоффман говорил, у меня перед глазами начала в ярких красках вырисовываться картина предстоящего вечера. Я слышал гром оваций, жужжание электронного табло у себя над головой. Видел себя, дергающего плечом, а потом выходящего в сиянии огней на край рампы. Странное, смутное чувство нереальности овладело мной, и только тут я понял, насколько ко всему этому не готов. Я поднял глаза на Хоффмана, который ждал ответа, и вяло пробормотал:

– По-видимому, это великолепно, мистер Хоффман. Вы превосходно все продумали.

– Ага. Значит, вы одобряете? Все детали, все они…

– Да-да, – произнес я, нетерпеливо махнув рукой. – Электронное табло, выход к рампе, знак плечом – да, да, да, превосходно продумано.

– Ага. – Секунду Хоффман глядел нерешительно,! но затем, кажется, уверился в том, что я говорю искренне. – Отлично, отлично. Итак, все согласовано. – Он задумчиво кивнул и некоторое время молчал. Затем, не отрывая глаз от дороги, снова забормотал: – Да-да. Все согласовано.

Хоффман, не обращаясь ко мне, по-прежнему шептал что-то себе под нос. Большая часть неба покрылась багрянцем; дорога петляла меж полей, и солнце время от времени заглядывало в переднее стекло, заставляя нас щуриться. Внезапно, когда я смотрел в боковое стекло, послышались судорожные восклицания Хоффмана:

– Вол! Вол, вол, вол!

Произнесено это было все так же негромко, но я повернулся и удивленно на него воззрился. Хоффман все еще был погружен в свои мысли, смотрел прямо перед собой и сам себе кивал. Я оглядел окружающие поля, но, при великом множестве овец, не обнаружил ни одного вола. Мне смутно припомнилось, что Хоффман и прежде, путешествуя со мной в автомобиле, позволял себе подобные выходки, но постепенно я начал отвлекаться и терять интерес к этому вопросу.

Вскоре мы вновь оказались на городских улицах, где пришлось почти ползти. Тротуары кишели народом, возвращавшимся с работы; во многих витринах зажглось вечернее освещение. В городе я почувствовал себя более уверенно. Мне подумалось, что когда я окажусь в концертном зале, выйду на сцену и осмотрю публику, многое встанет на свои места.

– В самом деле, сэр, – вдруг заговорил Хоффман, – все идет нормально. Совершенно не о чем тревожиться. Увидите, город примет вас на ура. Что касается мистера Бродского, я по-прежнему в нем не сомневаюсь.

Я решил, что должен по крайней мере казаться оптимистом.

– Да, – отозвался я весело, – мистер Бродский покажет себя в полном блеске. Определенно, он сегодня в прекрасной форме.

– Да? – Хоффман выглядел ошеломленным. – Вы с ним недавно виделись?

– Только что на кладбище. Я говорю, держался он как нельзя более уверенно…

– Мистер Бродский был на кладбище? Интересно, что он там делал.

Хоффман смотрел вопросительно, и я хотел было поведать ему всю историю с похоронами и сентиментальной выдумкой Бродского, но в конечном счете поленился и сказал просто:

– Думаю, у него там была назначена встреча. С мисс Коллинз.

– С мисс Коллинз? Боже милостивый! С чего бы это? Несколько удивленный его реакцией, я поднял глаза:

– Кажется, примирение более чем вероятно. Если дело сложится счастливо, можно будет с полным основанием ожидать дальнейшего развития событий.

– Да-да! – Хоффман задумался, и на его лице появилась хмурая гримаса. – Мистер Бродский сейчас на кладбище? Ожидает мисс Коллинз? Странно. Очень странно.

По мере того как мы приближались к центру города, движение делалось все более интенсивным, пока наконец мы не застряли в узком переулке. Хоффман, в ком явно нарастало беспокойство, снова обернулся ко мне:

– Мистер Райдер, мне требуется кое-что устроить. Я, конечно, присоединюсь к вам в концертном зале, однако в эту минуту… – Он взглянул на часы, и на его лице отразился ужас. – Видите ли, мне нужно кое-что… устроить… – Он стиснул руль и уставился мне прямо в лицо. – Мистер Райдер, дело вот в чем. Из-за этого окаянного одностороннего движения в час пик – чтоб ему! – нам еще долго пришлось бы добираться до концертного зала на машине. Однако пешком… – Он внезапно ткнул пальцем в окно. – Вот он. У вас перед глазами. Всего минута-другая ходьбы. Да, сэр, та самая крыша.

Я видел обширную крышу в форме купола, которая громоздилась невдалеке над соседними строениями. В самом деле, от концертного зала нас отделяли, видимо, не более трех-четырех кварталов.

– Мистер Хоффман, – предложил я, – если у вас неотложные дела, я ничего не имею против того, чтобы пройтись пешком.

– Действительно? Вы на меня не обидитесь?

Мы продвинулись еще на несколько дюймов и вновь застыли на месте.

– Собственно, мне даже хочется пройтись, – продолжал я. – Вечер прекрасный. И идти, как вы говорите, всего ничего.

– Это проклятое одностороннее движение! Мы можем проторчать здесь битый час! Мистер Райдер, буду вам бесконечно благодарен, если вы меня извините. Знаете, я должен кое о чем… кое о чем позаботиться…

– Да-да, разумеется. Я выйду здесь. С вашей стороны было очень любезно подвезти меня, да еще в час пик. Я вам крайне благодарен.

– Вы подойдете к концертному залу сзади. Это если станете ориентироваться на купол. Не теряйте его из виду и тогда не заблудитесь.

– Пожалуйста, не тревожьтесь. Со мной все будет в порядке. – Прервав его извинения, я снова сказал «спасибо» и вышел из машины.

Я зашагал по узкой улочке, мимо специализированных книжных лавок, потом мимо уютных на вид туристических гостиниц. Было совсем не трудно ориентироваться на куполообразную крышу, и я порадовался, что получил возможность подышать свежим воздухом.

Стоило мне миновать два-три квартала, как в голове всплыли тревожные мысли, отделаться от которых не удавалось. Прежде всего, я сознавал, что процедура вопросов и ответов вряд ли пройдет гладко. В самом деле, если разгул страстей, с каким я столкнулся на кладбище, и не достигнет того же накала в концертном зале, кто знает, что за безобразные сцены могут там произойти. Более того, вопросы-ответы могут просто-напросто провалиться – и тогда мои родители, охваченные все возрастающим ужасом и смятением, потребуют, чтобы их увели из зала. Иными словами, они удалятся прежде, чем я доберусь до рояля, и останется только гадать, явятся ли они когда-нибудь снова послушать мое выступление. И, еще хуже, если вечер не удастся вконец, как бы у отца или у матери не случился приступ. Я был совершенно уверен, что стоит мне ударить по клавишам, и мать с отцом объединятся в порыве восхищения, но пока не закончатся вопросы и ответы, путь к инструменту будет заказан.

Тут я заметил, что, целиком поглощенный своими мыслями, я упустил из виду купол, и он скрылся за соседними зданиями. Вначале меня это мало тревожило: я рассчитывал в скором времени увидеть его снова. Но улица стала еще уже, дома поднимались на шесть или семь этажей, и я едва мог разглядеть небо, не говоря уже о куполе. Я решил перейти на параллельную улицу, свернул за ближайший угол и скоро обнаружил, что блуждаю по крохотным переулкам – не исключено, что кругами, а концертный зал так и не показывается.

После нескольких минут ходьбы я запаниковал и вознамерился остановить кого-нибудь из прохожих и спросить дорогу. Но тут же сообразил, что это далеко не лучшая идея. Пока я шел, народ поминутно на меня оглядывался, а некоторые даже застывали на месте. Нельзя сказать, что я этого совсем не замечал, однако не обращал особого внимания, поскольку был занят поисками дороги. Теперь мне стало ясно, что, так как вечернее выступление уже на носу и столь многое поставлено на карту, не годится растерянно блуждать по улице у всех на виду. Сделав над собой усилие, я выпрямился и надел маску уверенного и благополучного человека, который совершает моцион по улицам города. Я заставил себя замедлить шаги и стал приятно улыбаться всем, кто провожал меня глазами.

Наконец я обогнул еще один угол и увидел прямо перед собой – ближе, чем прежде – купол концертного зала. Улица, на которую я вышел, была шире прочих; кафе и лавки по обе ее стороны ярко светились. Купол находился в одном или двух кварталах от меня, сразу после поворота.

Я почувствовал облегчение, но не только: меня внезапно покинул страх перед предстоящим вечером. Вернулось прежнее ощущение, что стоит мне прибыть на место и выйти на сцену, как все уладится, и я зашагал вперед, испытывая растущий душевный подъем.

Но за поворотом обнаружилось странное зрелище. Чуть впереди, перегораживая мне дорогу – собственно говоря, перегораживая всю улицу, – возвышалась кирпичная стена. Сперва я подумал, что дальше пролегает железная дорога, однако заметил, что ряды окон верхних этажей за стеной не кончаются, а уходят вдаль. При виде стены я ощутил поначалу только любопытство, но не досаду, поскольку не сомневался в том, что, подойдя вплотную, найду арку или спуск в подземный переход. До купола, во всяком случае, было словно рукой подать: подсвеченный прожекторами, он четко выделялся на фоне темного неба.