Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

А ведь если начать считаться, то он может предъявить австрийцам по-настоящему основательные претензии. Тогда, в Вене, Франц определил, что все продовольствие для русского корпуса будут доставлять австрийцы. Такое решение показалось Суворову естественным и удобным. А теперь он увидел, что это была хитрая лазейка: австрийцы хотели ограничить власть Суворова. К тому же австрийцы неаккуратно доставляли провиант. Русские войска по трое суток не видали хлеба. А если и привозили хлеб, то он был из рук вон - сырой, из крупно смолотого, самого различного зерна. Мясо давали большею частью ослятину, вино - разбавленное водой.

В богатой Италии не устроили магазейнов. Войска довольствовались на походе тем, что доставали у населения. Лошади были на подножном корму.

Что же оставалось делать? Жаловаться императору Францу - бесполезно, писать Павлу - преждевременно.

Было горько, нестерпимо, невыносимо. Было противно.

Наклонившись над столом, Суворов перебирал бумаги, когда дверь отворилась и кто-то без стука вошел в кабинет.

Назавтра Суворов назначил выступать из Турина. Сведения о противнике поступали самые разноречивые, но Суворов решил все-таки сосредоточиться у Александрии. И теперь, перед отъездом, и, может быть, накануне решительного сражения, он просматривал свои заметки, бумаги, планы.

И в это время кто-то вошел.

Без стука мог войти только Прошка. Но почему сегодня он не сопит, не ворчит и стоит на одном месте?

Суворов круто обернулся.

Перед ним стоял в мундире, со шляпой в руке, сын Аркадий.

– Здравствуйте, папенька!

– Сынок, Аркашенька!-кинулся к нему Александр Васильевич.

Суворов видел сына за всю его четырнадцатилетнюю жизнь пока что не очень много. До десяти лет Аркадий жил с маменькой в Москве. Впервые Александр Васильевич увидел его в Петербурге в 1796 году, когда приехал из Варшавы. Варвара Ивановна отправила сына к отцу, резонно полагая, что отец сможет дать лучшее воспитание и образование сыну, чем она.

Царица Екатерина сделала Аркадия камер-юнкером великого князя Константина Павловича. Затем Аркадий гостил вместе с Наташей у папеньки в Кончанском. Когда Александр Васильевич приезжал по вызову императора Павла в Петербург, он виделся с сыном. Аркадий провожал отца при его отъезде в Италию.

В общей сложности отец и сын были вместе в течение не более полугода.

После того как Наташа вышла замуж, все отеческие заботы Александр Васильевич сосредоточил на сыне. В переписке с Хвостовым Александр Васильевич уделял Аркадию - его жизни, учению, воспитанию - большое внимание. И вот теперь, нежданно-негаданно, Аркадий очутился в Турине. Он стоял перед отцом - высокий красивый мальчик, загорелый и крепкий.

– Ну что, камер-юнкером к великому князю? - спросил отец. (Великий князь Константин Павлович месяц тому назад приехал в армию к Суворову.)

– Нет, папенька, я сам.

И Аркаша смущенно протянул отцу большой пакет. Александр Васильевич вскрыл его, отнес бумагу подальше от глаз.

Царский рескрипт:

Гр. Александр Васильевич!

Удовлетворяя желание сына идти по стопам отца и, будучи свидетелем побед его, научиться знаменитому искусству сему, отправляю к Вам сына Вашего, коего чувствительность и приверженность к Вам и к славе Вашей достойны всякой похвалы, о чем с удовольствием Вам свидетельствую.

– Ну, молодец, молодец!

Он еще раз обнял сына и поцеловал его в голову.

– Садись. Что в Вене?

– Андрей Кириллович кланяется…

– У него жил?

– У него.

– Как принял?

– Хорошо, папенька. Андрей Кириллович такой добрый…

– Добры-бобры… Добр, да на поводу у Тугута. У этой совы. Что Тугут?

И, не дождавшись ответа сына, с горечью сказал:

– В Вене любят только посредственность. А талант - не поклонник для узды. Тугут. Сын лодочника на Дунае. Ежели бы его отец так правил своей лодкой, как он австрийской политикой, то давно раков бы кормил в Дунае!… Его настоящая фамилия - не Тугут, а лучше: Тунихтгут! А зря укоротил ее так более подходяща, помилуй бог! Беспредельное самолюбие. Самолюбие без предела и без основания…

Суворов глянул на сына.

Впрочем, кому он все это говорит?

Мальчик скучал. Он смотрел в окно - на веселую, залитую солнцем площадь, на фонтан, на голубей у фонтана.

– Аркашенька, поди, мальчик, отдохни, поешь с дороги. Эй, Прошка! крикнул Александр Васильевич, подходя к двери.

"С сыном все-таки легче, чем с дочерью", - думал он, когда Аркаша вместе с Прохором вышел из комнаты.

III

К I июня у Александрии сосредоточились союзные войска, кроме тех, что остались в тылу для осады крепостей, еще занятых французами.

А через сутки стало совершенно очевидно, что прежние известия о намерениях врага неверны. Пленные, лазутчики и "очевидцы" - люди, приезжавшие из Генуи в Турин,- все они, вольно или невольно, врали.

Моро старался ввести Суворова в заблуждение. С одной стороны, он тревожил передовые части союзников, часто передвигая свои войска, делал вид, что хочет наступать на Александрию. С другой - распространял слухи о том, будто к нему идут морем подкрепления. По случайности в это время в Генуэзский залив действительно пришла французская эскадра адмирала Брюи. Брюи высадил только один батальон в тысячу человек. Но "очевидцы" клялись, что видели, как в Генуе высадился сам Макдональд, даже описывали, в каком мундире и шляпе он был.

Макдональд же и не думал плыть к Генуе. Он прямо пошел через Апеннины к Модене. 36-тысячная армия Макдональда спустилась на равнины Северной Италии. План французов был иной: двигаясь на север, зажать Суворова в тиски.

2 июня к Суворову прискакал из-под Модены курьер с известием о том, что Макдональд отбросил передовые части австрийцев.

Демонстрации Моро не могли провести такого полководца, как Суворов. Он им никогда особенно не доверял, а в последние дни тем более: слухи о том, что Макдональд собирается к Модене, уже ходили. Суворов, собрав все силы в кулак, был теперь готов броситься или на обоих противников, или на каждого порознь.

Движение Макдональда к Парме представляло громадную опасность. Макдональд оказывался в тылу соединенных русско-австрийских войск. Получалось как будто бы то самое, о чем все время так зловеще каркал венский гофкригсрат: в своем вечном стремлении "вперед" Суворов зашел слишком далеко. Придется отступать, отдавая врагу все то, что за два месяца было завоевано.

Так думали все австрийские генералы. Но не так судил Суворов.

Первое достоверное известие о движении Макдональда не только не испугало, а даже обрадовало Суворова. По его мнению, оно сулило союзникам успех. Он давно ждал этого случая - разбить Моро и Макдональда порознь. Суворов искал боя, и вот он предстоит!

Не теряя ни минуты, Суворов стал готовиться идти назад, навстречу Макдональду.

"Новейшие известия. Французы как пчелы и почти из всех мест роятся к Мантуе… Нам надлежит на них спешить", - написал он генералу Розенбергу, который стоял с частью русских войск у Асти.

Двигаясь на запад к границам Франции и предполагая встретить главные силы врага у Александрии, Суворов заранее подготовился. Устремляясь вперед, он не кидался очертя голову. Еще две недели назад Суворов приказал привести в оборонительное положение крепости, взятые у французов.

Покидая Турин, Суворов не только не снял осаду туринской цитадели, а написал австрийскому генералу Кейму, осаждавшему ее:

Любезный генерал! Иду к Пьаченце разбить Макдональда. Поспешите осадными работами против туринской цитадели, чтоб я не прежде Вас пропел "Тебе бога хвалим".

А генералу Отту послал приказ держаться во что бы то ни стало между Пармой и Моденой.

Суворов пошел по правому берегу реки По на Страделлу - Пьяченцу. Это направление неизбежно приводило его к встрече с Макдональдом - пойдет ли Макдональд направо, к Мантуе, или налево, к Тортоне.

Выступая, Суворов дал войскам краткое энергичное наставление. Оно все было проникнуто духом победы.

"Неприятеля поражать холодным ружьем, штыками, саблями и пиками.

Артиллерия стреляет по неприятелю по своему рассмотрению", - так начиналось наставление.

Это было указание на то, как и чем достигается победа. А дальше с уверенностью в полном поражении сильнейшего врага говорилось о последующем:

"Котлы и прочие легкие обозы чтоб были не в дальнем расстоянии при сближении к неприятелю, по разбитии же его чтоб можно было каши варить".

Австрийские генералы, читая наставление, только перешептывались в недоумении.

IV

Марш к Треббии - изящнейшее

произведение искусства.

Мора

Суворов лежал, скрытый кустами. Мимо него, по дороге, в пыли шли войска.