Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка - Семен Данилюк

* Юра Осинцев, раскинувшись в гостевом кресле, с демонстративным интересом рассматривал хозяина кабинета.

- Не рад ты мне, вижу, - посетовал он.

Набычившийся Листопад промолчал.

- Не рад, - окончательно определился Юра. - А я так, напротив, как узнал, какого ты ходу набрал, так возликовал. Не чужие ведь. Колебался, правда, стоит ли о себе напоминать. Всё-таки большим человеком стал. Публичным!

Иван беспокойно скосился. И Юра это заметил.

- Прежние провинциальные загулы, должно быть, оставил. Теперь на виду у всей страны получаешься. - Чего хочешь? - грубо поторопил Иван.

- Времени стало не хватать, - понимающе догадался Юра. - А откуда оно у большого человека? Как говорят, время-деньги. Значит, раз много денег - мало времени. А вот у меня его теперь навалом. Как комитет развалили, так стало навалом. И оказалось вдруг, что был нужен, и разом - никому. Которые прежде аж по гланды вылизывали, сторониться начали. Вроде спохватились и забрезговали. А это ж совсем другое бытие.

Хоть и ёрничал Осинцев, но видно было, что говорит правду. Даже не из слов видно. Просто на место прежней победительности, что давали ощущаемые за плечами крылья Родины, пришла вялая растерянность нестарого человека, этой самой Родиной ни за что ни про что выброшенного на обочину.

- Никому сделался не нужен. Разве что тебе? На работу возьмешь? Могу начальником охраны. Даже замом.

- Не возьму, - отрезал Листопад.

Улыбчивые Юрины глаза помертвели.

- И тебе, стало быть, не гожусь. А раньше годился. Что ж, может, тогда кому другому придусь. Из тех, кому до тебя дело есть! Немало, должно быть, обиженных. Только брось кость, - ухватятся.

- Никак грозишь.

- Где уж нам, подзаборным, против вашего всемощества. Разве что другие всемощные заинтересуются. Вас ведь теперь развелось всяких! Слышал, в Верховный Совет баллотируешься. Хорошее дело. Тут имиджы важны. Чтоб ни соринки ни пылинки. Грязь бы только какая, упаси Бог, не всплыла.

- Сколько хочешь? Шоб раз и навсегда!

Юра задумался, почесал подбородок:

- Вот, значит, как ты наши отношения трактуешь. Тогда, чтоб без избытку, - двадцать тысяч долларов!

Он сам зажмурился от прозвучавшей астрономической цифры. Но пути назад не было.

- Мне это на оставшуюся жизнь. А для тебя, полагаю, мелочь.

Судя по сузившемуся взгляду, Иван так не полагал.

- Подписка с собой?

Осинцев укоризненно развел руки, - кто ж такое с собой носит?

- Перезвони через пару дней, подумаю, что смогу для тебя сделать, - Листопад нетерпеливым жестом заставил подняться неприятного визитера.

- Что ж, пару дней подожду. Осинцев поколебался, протянуть ли руку. Но хозяин кабинета уже уткнулся в бумаги. Коротко кивнув в склоненный затылок, Осинцев вышел, подрагивая от оскорбления.

Какое-то время Листопад посидел, бессмысленно крутя в руке подвернувшуюся зажигалку. Курить бросил еще в конце восьмидесятых, но золотая зажигалка являлась частью канцелярского набора, подаренного министром сельского хозяйства, - "за заслуги перед аграрным комплексом страны".

Затем нажал на кнопку:

- Маргелыч! Разыщи Феликса Торопина. Скажи, что велел срочно приехать. - Велел? - аккуратно уточнил тот.

- Ну, просил, - неохотно подправился Иван. - Лингвист выискался. Можешь так, можешь эдак, но шоб через час был у меня.

* Ни одна российская компания не может успешно существовать, не позаботившись заблаговременно о защите от внешних посягательств, - слишком много скопилось по Руси падких на чужое коршунов. Способов защиты от хищников существовало (и существует) всего три.

Первый, самый заманчивый, - создать собственную службу безопасности. Но содержать могучую охранную систему выходило очень дорого. Поэтому большинство предпочитало заключать договоры либо с правоохранительными, либо с бандитскими структурами.

Вообще к началу девяностых правоохранительные органы и преступные группировки так сцепились меж собой в бескомпромиссной борьбе, что переплелись намертво. И отличить одно от другого стало совершенно невозможно.

Больше того, для коммерсантов бандитское "крышевание" выходило много дешевле и надежнее. Бандиты, ударив по рукам, от данного слова не отступали и при возникновении конфликтов включались незамедлительно, используя для защиты клиента все свои возможности.

А вот милиция и ФСБ в мире бизнеса заслужили нелестную репутацию рвачей и беспредельщиков. Нещадно ломили цены, при всяком удобном случае стремясь изменить договоренности в сторону увеличения. К тому же в скользкой ситуации могли бросить доверившегося клиента. Особенно, если защищаться было необходимо от произвола тех же самых правоохранительных органов.

Взвесив все "за" и "против", Листопад заключил договор с охранным агентством, за которым стояло так называемое торопинское преступное сообщество.

* На призыв лидера советского государства перестраиваться Феликс Торопин откликнулся одним из первых.

Оставив стремную профессию карманника, он для начала объединил под собой специалистов новой формации - катал, ломщиков, наперсточников. Беспорядочные "наезды" на кооперативы сменил их "крышеванием", одновременно "окоротив" несколько диких "отморозков". Благодарные кооператоры платили охотно. В надежде на поживу под торопинскую руку стали стекаться мелкие рэкетирские группочки. Рука, впрочем, оказалась тяжелой. Малейшие проявления своеволия пресекались нещадно. Больше того, среди братвы Торопин распространил собственный кодекс чести, которому надлежало неукоснительно следовать. Одним из основных постулатов было - "Без нужды не обижай слабого. По возможности защищай беззащитного". Нарушители кодекса карались нещадно. Двое "братков" заявились к неплательщице - разорившейся владелице торговой палатки. А так как платить ей оказалось нечем, решили получить долг натурой и изнасиловали находящуюся на седьмом месяце беременности женщину. Случился осложненный выкидыш. Потерпевшую в тяжелом состоянии доставили в больницу. Попытки престарелой матери заставить милицию возбудить уголовное дело результата не дали. Установить личности насильников, как обычно, не представилось возможным. Да и кто, кроме ее дочери, может подтвердить, что имело место изнасилование, а не полюбовный половой акт? А она, извините, - лицо заинтересованное. Разуверившаяся в справедливости властей, старуха пробилась с жалобой к самому Торопину, с которым когда-то жила в соседних домах. Выслушавший истицу Феликс согласился, что братки поступили не по понятиям. На другой вечер обоих насильников доставили в ту же больницу, в которой лежала потерпевшая, - с отрезанными яйцами. А самой женщине за счет общака полностью восстановили ее палаточный бизнес.

Этот случай и вовсе утвердил за Торопиным славу эдакого нового Робин Гуда. О его джентльменском кодексе по Твери пошли легенды.

Но мало кто догадывался, что за идеей пресловутого кодекса скрывался тонкий расчет. Те же коммерсанты, почувствовавшие надежную опору, дабы сохранить благоволение справедливого Феликса, принялись щедро увеличивать пожертвования, так что деньги в общак полились рекой.

Впрочем очень скоро "разросшемуся" Торопину Тверь стала узка в плечах. Смекнув, что залог долгосрочного преуспевания не в "крышевании", а во врастании в бизнес, Феликс принялся скупать в Москве рестораны, гостиницы, оптовые склады, торгово-закупочные базы. Стартовав от трех вокзалов, где они взяли под контроль местных проституток и наркотрафик из Средней Азии, торопинские принялись неуклонно расширять свое влияние, оттесняя прежних хозяев района в сторону центра.

Столкновение казалось неизбежным. В конце концов непрошенным варягам забили "стрелку".

Но "стрелка" не состоялась. В ночь накануне в своих домах и коттеджах оказалась вырезана вся верхушка конкурирующей группировки. Оставшиеся безнадзорными "братки" сами легли под длань беспощадного завоевателя. А кровавую ночь с того времени прозвали "Торопинской", по аналогии с Варфоломеевской.

Впрочем, по слухам, сам Феликс от вынужденной жестокости очень страдал. Даже на собственные деньги восстановил одну из старицких церквей и отлил колокол с надписью - "Святому Варфоломею от торопинской братвы".

После этого за Феликсом укрепилась репутация человека не только справедливого, но и богобоязненного. А в узком кругу оценили другое качество Торопина - тонкое чувство юмора.

* Годы по-разному меняют людей. Большинство потихоньку раздается, отчего расплываются прежние черты. Худощавый Феликс Торопин с годами не раздобрел. Напротив, стал как бы подсыхать. Удлиненный, медальный профиль обострился. А первые морщины и несколько бугристых, полученных на зоне шрамов придали чистому прежде лицу сходство с изрытым рвами танковым полигоном.