От Аустерлица до Парижа. Дорогами поражений и побед - О. Гончаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
32
«Купцы, — рассказывает Бестужев-Рюмин, — видели, что с голыми руками отразить неприятеля нельзя, и бессовестно воспользовались этим случаем для своей наживы. До воззвания к первопрестольной столице Москве государем императором в лавках купеческих сабля и шпага продавались по 6 руб. и дешевле; пара пистолетов тульского мастерства 8 и 7 руб., но когда было прочтено воззвание, то та же самая сабля стоила уже 30 и 40 руб.; пара пистолетов 35 и даже 50 руб.»
33
И позже, по оставлении Москвы, когда Глинка предложил Ростопчину вооружить охотничьи дружины, последний, как рассказывает в своих записках Глинка, ответил: «Мы еще не знаем, как повернется русский народ. Мое дело выпроводить теперь дворян из уездов московских». А ведь «расположение народа» заставляло Ростопчина все время «плакать от радости».
34
См. ниже.
35
Говорят, что за донос на него Ростопчин уплатил будто бы 1000 руб.
36
Рунич говорит, что эта толпа явилась, чтобы под начальством ростопчинским отправиться на неприятельское войско. Другой современник (В.И. Сафонович) ставит появление ее в связь с шаром Леппиха. В конце концов, подоплека одна и та же.
37
Непосредственным очевидцем убийства Верещагина пришлось быть, между прочим, известному художнику Тончи, женатому на кн. Гагариной и бывшему «другом» Ростопчина. Тончи в последние дни жил в доме Ростопчина. «Страшное убийство Верещагина», по словам Рунича, произвело на него такое впечатление, что он «сошел с ума». Отправленный во Владимир, он дорогой убежал в лес, затем покушался на самоубийство. Во Владимире, находясь на попечении у брата Рунича, бывшего директором канцелярии Ростопчина, Тончи воображал, что «Ростопчин держит его под надзором, чтобы сделать вторым Верещагиным». А. Булгаков объяснил по-другому сумасшествие Тончи. Его потрясло «вторжение французов». Его преследовала несчастная мысль, что, подозреваемый в шпионстве, предательстве и неблагорасположении к французам, он сделается первой жертвой Наполеона». Ростопчин дал еще иное объяснение в своей беседе с князем А.А. Шаховским: «Ужас быть убитым крестьянами, а может быть, и слугами своими, распалил пламенное воображение и загнал его в лес. То, что рассказывал более осведомленный брат Д.П. Рунича, и само по себе более правдоподобно».
38
Не анализируя этого мнения и не опровергая фактической стороны, автор считает необходимым лишь отметить два обстоятельства: 1) Ростопчин сначала смотрел на толпу с балкона и потом вышел говорить с ней на крыльцо, что указывает на то, что он толпы не боялся, и 2) настроение толпы вовсе и не было страшно. Мутона она не тронула, а Верещагина начала терзать по призыву Ростопчина.
В эти категорические суждения следовало бы ввести ряд фактических поправок — и прежде всего в изложение обстоятельств появления Ростопчина перед толпой в том именно духе, как изложено оно в настоящей статье. Затем все почти современники (и те, кто был очевидцем) свидетельствуют, что настроение толпы, явившейся на генерал-губернаторский двор с требованием, чтобы Ростопчин, согласно своему обещанию, вел народ на Три горы, было очень враждебно по отношению к Ростопчину. На эти показания современников, находящиеся в полном соответствии со всей реальной обстановкой момента, А.А. Кизеветтер и не обратил внимания.
39
Близкие Ростопчину люди передавали Свербееву, что в Париже Ростопчин «мучился угрызениями совести, что юный Верещагин по ночам являлся ему в сонных видениях».
40
Заметка Свербеева была написана для «Русского архива» по поводу «Мелочей из запаса моей памяти» М.А. Дмитриева.
41
И напрасно сын Ростопчина, благодаря кн. Вяземского за защиту отца в письме к издателю «Рус. арх.» (1869, 935), пытался исправить «ошибку, допущенную реабилитатором. «Верещагин, — утверждал он, — был приговорен к смертной казни, и, без всякого сомнения, приговор этот получил бы надлежащее исполнение, если бы не был предупрежден народною расправою»… Призрак Верещагина будет вечно стоять над памятью Ростопчина.
42
Так казалось впоследствии и некоторым современникам, близким к Ростопчину по своим политическим настроениям. Не любивший Ростопчина Рунич в таких словах охарактеризовывает его значение: «Ростопчин, действуя страхом, выгнал (!) из Москвы дворянство, купцов и разночинцев для того, чтобы они не поддались соблазнам и внушениям наполеоновской тактики. Он разжег народную ненависть теми ужасами, которые он приписывал иностранцам, которых он в то же время осмеивал. Он спас Россию от ига Наполеона». В таком же духе оценивает Ростопчина — «Юпитера-громовержца» — и Вигель: «Если вспомнить, что Москва имела тогда сильное влияние на внутренние провинции и что пример ее действовал на все государство, то надобно признаться, что заслуги его в сем году суть бессмертные».
43
См. ниже «Патриотические настроения в 1812 г.».
44
«Без этого рокового пожара у меня было бы все необходимое для моей армии» (франц.).
45
Вывезены были лишь ночью 1 сентября по предписанию Ростопчина викарию московскому Августину иконы: Владимирской, Иверской и Смоленской Богоматери под предлогом, что войска хотят молиться. Это было сделано для того, чтобы «народ ночью сего не приметил».
46
Жизнь Ростопчина (франц.).
47
См. ниже «На войне 1812 г.»
48
У войны свои преимущества и свои несчастья!. (франц.).
49
«Природа вносит жестокие коррективы — 25° мороза. Русская армия поредела до предела. Один батальон гвардейских стрелков лишь в 200 штыков» (англ.).
50
«Я — один из детей вдовы» (франц.).
51
«…но как кавалергард и христианин я не могу оставаться глухим к зову брата по оружию» (франц.).
52
«Но для того, чтобы моя бедная мать знала, за кого возносить свои молитвы за спасение сына». — «Это не отказ. Для вас я кавалергард, для нее — Пьер. А главное — удачи и прощайте, друг» (франц.).
53
«Общественная казна, арсеналы и магазины пусты. Ресурсы исчерпаны. Население отчаялось и несчастно. Оно жаждет мира любой ценой» (франц.).
54
«…дабы отодвинуть вражеские армии дальше от Парижа и ближе ко мне. Сегодня вечером я буду в Сен-Дизье» (франц.).
55
«Здесь покоится в мире Александр Шепелев, поручик кавалергардского полка Российской императорской армии, с честью павший в бою при Фер-Шампенуазе 14 марта 1814 года» (франц.).
56
«Вы, должно быть, подлинные оптимисты, господа, раз взялись выпить теперь за здоровье императора Наполеона. По мне, так он должен умереть в роли обвиняемого» (франц.).
57
«Первые войска союзников, которые прибыли в Жуй для расквартирования, были кавалергарды императора Александра, появлению которых вечером в долине предшествовала дивная музыка. Они расквартировались по местным жителям и оставались там долгое время. Полковник Каблуков проживал мирно у доктора Оберкампфа. Молодые офицеры принадлежали к представителям лучших семейств России. Они исполняли добрые серенады для дам в рамках сурово поддерживающейся дисциплины. Местные жители не боялись жаловаться командованию на неприемлимые поступки постояльцев» (франц.).
58
«Памятная надпись о русском офицере. Похоронен в 1817» (франц.).
59
«Тверские драгуны» (франц.).
60
«Потомок русской аристократии» (франц.).
61
«Сабли» (франц.).
62
«…два соперника скрестили сабли друг с другом, пока один из них не пал замертво на землю» (франц.).
63
«Хорошо смеется тот, кто смеется последним» (франц.).
64
Пародии на оду Ломоносова
65
Генерал Тьебо, который во главе своей бригады брал Сокольницкий замок, защищавшийся остатками Азовского и Подольского полков, пишет:
«Русские защищали замок с величайшей храбростью. Не было места, где они бы ни оказали упорного сопротивления. Просеки, конюшни и сараи — все было обращено в редуты. Они дрались до последней крайности. Много их полегло. Я видел солдат, оставшихся в одиночестве, дравшихся так же, как бы они то делали в кругу своего батальона. Я видел других, смертельно раненных, продолжавших заряжать свои ружья так же спокойно, как на учении».
