Дочь оружейника - Генрих Майер

– Я знаю, о чем ты хочешь переговорить с графом, – сказал он отрывисто, – и буду ждать его решения. Говори одна, а я с Ральфом и Франком займусь здесь завтраком и подкреплю мои силы.

Оставшись с женихом, Мария смешалась и не знала, как объяснить ему свое желание. Притом она так глубоко уважала этого человека, так была уверена в его искренней любви, что ей было жаль огорчить его. Под влиянием Франка она была готова на все, но теперь ей стало стыдно, что она увлеклась, забыла свои обязанности, священные обещания и, протянув руку графу, она проговорила со слезами:

– Простите меня, мессир Жан.

– Что с вами, Мария? К чему эти слезы, я не понимаю вас… – сказал ван Шафлер, целуя руку Марии.

Девушка быстро отерла слезы, подняла голову и, глядя прямо в глаза жениха, сказала с твердостью:

– Мои слезы не должны вас удивлять, мессир, я только недавно узнала о смерти моей матушки и не могу забыть моего горя.

– Простите, Мария, что я забыл об этом. Смерть доброй Марты поразила и меня, стало быть очень понятно, что вы долго о ней не забудете.

– О никогда, никогда! – вскричала девушка.

– Но у вас остался отец, и вы не должны предаваться отчаянию. Вы хотите что-то сказать мне. Будьте откровенны, вы знаете, что я ваш лучший друг.

– Да, вы добрый, благородный друг, вы поймете, что после всех волнений, испытанных мной и после недавней потери, мне надобно отдохнуть и успокоиться.

– Вы хотите отложить нашу свадьбу? – спросил Шафлер бледнея, но спокойным голосом.

– Я хочу помолиться и приготовиться к такой важной перемени в жизни.

– Значит, вы хотите провести некоторое время в монастыре?.. Не смею удерживать вас. Я буду ждать сколько хотите…

– Назначьте сами время, мессир; согласитесь, что теперь дурные времена для свадеб.

– Согласен, Мария; только никакие времена не мешали мне вас любить, и разлука с вами усилила мою привязанность к вам, тогда как вы заметно переменились.

– Какую же вы находите во мне перемену?

– Несчастья развивают и укрепляют нас. Вы тоже, моя тихая, скромная голубка, сделались смелее и тверже, не потеряв нисколько вашей скромности и нежности, но вы не умеете скрывать ваших чувств, и я вижу ясно, что вы боитесь брака со мной. Еще раз прошу вас, будьте откровенны. Я вас люблю больше жизни, но если вы не надеетесь быть со мной счастливы, скажите одно слово – и я откажусь от вас.

– О нет, мессир, это невозможно.

– Возможно, если вы меня не любите.

Мария готова была открыть свою тайну. Она была уверена, что благородный Шафлер сам возьмется устроить ее союз с Франком, но это великодушие должно быть стоить ему дорого, все давно считали ее невестой Шафлера; притом надобно было огорчить отца. Она решилась быть твердой и не уступить в великодушии жениху.

– Уверяю вас, мессир, – сказала она, – что чувства мои к вам нисколько не переменились; вы сделаете жену вашу счастливой. Назначьте сами день нашей свадьбы, только позвольте мне ждать этого дня не в вашем лагере.

– Благодарю вас, милая Мария, – вскричал граф в восторге. – Ваши слова оживили меня. А то мне пришли в голову страшные мысли. Вы правы, здесь, в деревне, в лагере, вам нельзя оставаться. Я попрошу епископа Давида, чтобы он поместил вас в монастырь св. Берты в Дурстеде. Там настоятельницей женщина, которую он уважает и охраняет от всех опасностей. Туда уже не проберется Перолио и его сообщники, и я сам приду за моей невестой в тот день, когда поведу ее к алтарю.

– А это будет… скоро? – спросила Мария, краснея.

– Думаю, что скоро, – отвечал граф улыбаясь. – Кажется епископ Давид хочет опять перемирия и бурграф не будет противиться. Из Германии пришли радостные вести. Император оканчивает войну и собирается на помощь к нам. Стало быть, через месяц будет непременно мир или перемирие, и тогда я назову вас моей.

И Шафлер обнял дрожащую девушку и поцеловал ее в лоб, как вдруг раздался веселый смех Вальтера, стоящего в дверях.

– Вот вы чем занимаетесь здесь, – вскричал он, – хороши переговоры! А я, старый дурак, думал, что вы ссоритесь или собираетесь в монастырь. Ну, что вы решили?

Шафлер объяснил оружейнику, что надобно дождаться перемирия, чтобы сыграть свадьбу и как только Мария отдохнет, он даст ей отряд, который проводит ее до Дурстеда, и Франк отвезет письмо к епископу с просьбой о принятии на время невесты Шафлера в монастырь св. Берты.

– А куда же вы отправите меня, любезны мой зять? – спросил Вальтер, смеясь. – Нет ли в Дурстеде мужского монастыря, куда бы можно было спрятать и меня от Перолио?

– Если, мастер Вальтер, – сказал Ральф, вошедший в открытую дверь. – Там дадут нам убежище, потому что и я иду в Дурстед; мне надобно перед смертью увидеться с Давидом и поручить ему Франка.

Все с удивлением посмотрели на старика, который часто говорил загадочно, но никто не смел его расспрашивать, зная, что он не откроет своей тайны.

На другое утро отряд был готов, и Мария прощалась с графом, как вдруг прискакал гонец от епископа с приказанием Шафлеру явиться как можно скорее в Дурстед.

– Какое счастье! – вскричал граф. – Я еду с вами, Мария! Скорее лошадь, – сказал он оруженосцу.

Все засуетились и забегали, но прежде всего надобно было сдать начальство лагерем на время отсутствия Шафлера. Франк, как лейтенант, должен был бы остаться, но он служил еще недавно, мало знал солдат и военное искусство, и потому граф призвал старшего офицера и, дав ему все наставления как действовать, вскочил на лошадь и поехал возле Марии, которая, приняв твердое намерение, была покойна и весела, и печальные взгляды Франка не смущали ее.

XI. Гнев Перолио

Можно себе вообразить ярость Перолио, когда выломав дверь с улицы, потому что ее не отпирали, он узнал от солдат, запертых между дверью и решеткой, что пленница убежала. Надобно было ломать все двери, запертые Жуанитой, и от этого страшного шума не проснулись ни Соломон, ни старая служанка, которая бросила ключи в коридор, чтобы не могли ее подозревать в помощи беглецам. Перолио принял сначала Берлоти за мертвого, но когда солдаты его хорошенько потормошили и облили холодной водой, он начал понемногу приходить в себя и припоминать, что с ним случилось. Поняв, наконец, что цыганка опоила его каким-то зельем, он вскочил на ноги и закричал:

– Где мои ключи? Меня обокрали!

И он не ошибся, потому что под предлогом розысков, часть солдат, провожавших Перолио, разошлась по дому и припрятала в карманы все, что можно было спрятать.

– Где девушка, которую ты должен был беречь? – спросил грозно Перолио. – Благодаря твоему разврату цыгане хозяйничают у тебя в доме. Ты мне поплатишься дорого за свою оплошность.