Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе - Харуки Мураками

Ровно в восемь старенький джип овчара затормозил у ворот гостиницы. Машина была крытой, своими формами напоминала горку фанерных ящиков, а на ее радиаторе еще различалась полустершаяся эмблема Сил Самообороны. Старушку явно приобретали на распродаже списанного госимущества.

– Ну и дела, доложу я вам! – сказал мне овчар вместо приветствия. – Вчера вечером я решил на всякий случай позвонить туда, в горы, а номер почему-то не отвечает!

Мы с подругой забрались на заднее сиденье джипа. В машине слабо пахло бензином.

– А когда вы звонили туда в последний раз? – поинтересовался я.

– Когда? Да еще в прошлом месяце. Точно, числа двадцатого. И с тех пор мы не общались больше ни разу. Обычно он сам звонит, когда ему нужно. То прикупить чего – целый список диктует, то еще что-нибудь...

– И что, в трубке даже гудков не слышно?

– Ни длинных, ни коротких – тишина, как в могиле! Может, кабель где-нибудь оборвался... Когда снега много навалит, такое изредка случается...

– Но сейчас-то снега еще нет!

Овчар посмотрел в потолок джипа и обреченно покачал головой:

– Ладно, поедем посмотрим. По-другому все равно ничего не выяснишь...

Я молча кивнул. От запаха бензина в голове стоял странный туман. Машина миновала бетонный мост и стала подыматься в гору той же дорогой, что я ехал вчера. Проезжая мимо муниципальной овчарни, мы втроем оглянулись на ворота с вывеской. Оттуда веяло безмолвием и пустотой. Я представил, как овцы стоят в своих загонах, уставившись голубыми глазами в эту безмолвную пустоту.

– Дезинфекцией после обеда займетесь?

– Да, наверное. Вообще, спешить-то особо некуда. До снегопадов успею – и ладно.

– А когда в этом году снег пойдет? – спросил я.

– Не удивлюсь, если уже со следующей недели начнется... – ответил овчар. Сказав так, он положил ладони на руль и долго кашлял, глядя на дорогу перед собой. – Ну, а ближе к ноябрю заснежит уже по-серьезному. Вы, вообще, представляете, что такое зима в горах?

– Не-а...

– Стоит снегу пойти – так уж валит, будто небо прорвало, сутками напролет. И всякая жизнь останавливается. Только и хоронишься в доме, как черепаха в панцире, носа наружу не высунуть... В общем, что говорить – не для человека те места, и жить там невозможно.

– Но вы, тем не менее, как-то живете...

– Я овец люблю. У овец хороший характер, и человека они помнят в лицо... А вообще, за овцами довольно последить один год – и дальше уже все идет по кругу. Осенью у них случка, потом зимуешь с ними до самой весны, весной они ягнят рожают, летом пасутся. А там уже молодые барашки подрастают – и снова по осени случку устраиваешь. И опять все с начала. Овцы в стаде каждый год обновляются, так что средний возраст у стада всегда один и тот же. И только я все старею понемногу. А с годами, знаете, все хлопотнее выбираться из города...

– А зимой овцы чем занимаются? – спросила подруга.

Овчар, не выпуская руля, обернулся и посмотрел на нее долгим взглядом – так, словно впервые осознал факт ее присутствия у себя в машине. На дороге не было ни единого встречного автомобиля, и лицо его выглядело спокойным, разве что капельки холодного пота чуть поблескивали на висках.

– Зиму овцы проводят в овчарне, – ответил он наконец, отвернувшись обратно к рулю.

– Им, наверное, там очень скучно, да?

– А вам в вашей жизни скучно?

– Н-не знаю...

– Вот и овцы так же, – кивнул овчар. – Над вопросами такими не задумываются, а если и задумаются – ответа все равно не знают. Жуют свое сено, мочатся в загонах, ссорятся друг с дружкой по-легкому, да ягнят в утробе вынашивают – так, глядишь, и проводят зиму...

Подъем становился все круче. Внезапно дорога вильнула в одну сторону, потом так же резко в другую – и выписала между сопками зигзаг наподобие латинской буквы "S". Луга за окном исчезли, и по обеим сторонам дороги непроглядными стенами потянулся лес. Лишь изредка в просветах между деревьями мелькали небольшие поляны.

– Когда снега побольше навалит – машине в этих краях вообще не проехать, – сообщил нам овчар. – Я уже не говорю о том, что ездить сюда некому и незачем.

– А что, альпинистских баз или лыжных курортов здесь не бывает? – спросила подруга.

– Да ничего здесь нет! Ничего нет, потому и турист не едет. И городок постепенно хиреет все больше. До начала семидесятых это был процветающий сельскохозяйственный центр – образцовый пример того, как возделывать землю в морозном климате. Но потом риса по всей стране стало производиться с таким излишком, что никто уже не хотел заниматься хозяйством в таком холодильнике. Понятное дело, чему тут удивляться!..

– А с лесными заводами что случилось?

– Людей не хватает, вот и начали все переносить в другие места, поудобнее.

Пара-тройка заводиков еще работает, но это уже курам на смех. Нынче лес даже в город не возят, сразу перегоняют до Асахигава или Наери. Поэтому за последнее время лучше стали только дороги, а город совсем захирел. Как ни крути – зимой отсюда могут выбраться разве что здоровенные грузовики с шипами на колесах... Я собрался было закурить, но, втянув носом пробензиненный воздух, передумал и спрятал сигарету в пачку. Вместо этого решил пососать лимонный леденец, завалявшийся в кармане. Я положил леденец на язык, и терпкий вкус лимона, ударив в нос, смешался с бензиновой вонью.

– А овцы между собой дерутся? – спросила подруга.

– Овцы дерутся так, что будь здоров! – ответил овчар. – Как и у всех стадных, у овец существует своя иерархия: чины и звания в стаде расписаны буквально по головам. Скажем, если в одном загоне содержится полсотни овец, то у них обязательно будет лидер – Первый Баран, а за ним – все по порядку до Номера Пятидесятого. И каждый член стада будет знать, кому подчиняться и кем помыкать...

– С ума сойти! – сказала подруга.

– А благодаря этому и мне с ними проще управиться. Вычислил самого главного барана – и веди куда надо, все остальные покорно за ним пойдут.

– Но если «звания расписаны», за что же тогда им драться?

– Овцы часто слабеют от ран, и тогда их положение в стаде может легко пошатнуться. Когда это происходит, те, кто стоял на ступеньку ниже, вызывают старших по рангу на бой. Случается, молодняк избивает старших трое, а то и четверо суток подряд, пока не победит.

– Ужас какой!..

– Но я же говорю – здесь все по кругу! Тот, кого свергли сегодня, сам в молодости не раз избивал других. И потом, тут кого ни жалей – под ножом мясника все будут равны, что Первый Баран, что Пятидесятый. «Всех друзей – на пикничок, на чудесный шашлычок!»...

– Фу-у! – не выдержала подруга.

– Хотя, конечно, если кого жалеть больше остальных – так это племенных баранов.

Вы что-нибудь слыхали про овечий гарем?

– Нет, – ответили мы.

– В разведении овец, пожалуй, самое главное – следить, чтобы они не спаривались как попало. Для начала самочек селишь с самочками, самцов с самцами. А уже потом в каждый загон к самочкам подселяешь по одному самцу, как правило – самому сильному, Первому в своем загоне. Чтоб он, значит, и осеменял всех по первому разряду, вы понимаете... И вот он там с месяц выполняет свои обязанности, а через месяц его возвращают обратно к самцам. Но за этот месяц в загоне уже устанавливается новая иерархия. После всех своих подвигов наш племенной теряет половину веса, и как бы он уже ни старался – даже обыкновенной драки ему не выиграть. Но как раз тут-то остальные самцы и набрасываются на него всем загоном... Душераздирающая сцена, доложу я вам!

– И как же они дерутся?

– Да крошат друг другу лбы! Лоб у барана твердый как чугун, а внутри – пустота...

Подруга замолчала и надолго о чем-то задумалась. Наверное, пыталась представить, как дерутся бараны, кроша своими чугунными головами лбы соплеменников. Асфальтовое шоссе, по которому мы ехали в общей сложности минут тридцать, неожиданно оборвалось, и дорога сузилась наполовину. Первозданный лес тяжело нависал над трассой и, казалось, так и норовил подмять ее под себя. Температура упала сразу на несколько градусов.

С дорогой стало твориться что-то ужасное. Мы то ныряли в какие-то ямы, то снова выныривали; капот машины мотало перед глазами вниз-вверх точно стрелку сейсмографа. Прямо у нас под ногами натужно завыло – казалось, чьи-то напряженно работающие мозги вот-вот разорвут на кусочки тесный череп и вырвутся на свободу. От одного этого воя раскалывалась голова.

Сколько длился этот кошмар – то ли двадцать минут, то ли тридцать – точно сказать не могу: как ни старался, я даже не смог разобрать время на циферблате часов. За весь этот отрезок никто не промолвил ни слова. Я изо всех сил сжимал ремень на спинке сиденья перед собой; подруга мертвой хваткой вцепилась в мою правую руку; овчар стискивал руль, сосредоточив внимание на дороге.