Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны - Унгвари Кристиан

В марте 1945 г. сотрудники швейцарского посольства писали о методах, которыми действовали «освободители»:

«Грабили повсеместно и очень тщательно, хотя и по не всегда понятной системе. Так, один мужчина лишился всех своих брюк, но при этом ему оставили пиджаки. Некоторые мелкие группы специализировались на ценностях: с помощью детекторов (миноискателей. — Ред.) они искали золото, серебро и другие металлы. Использовались и специально обученные собаки… Неподъемная мебель и крупные произведения искусства часто просто уничтожались. Часто дома, после того как они были разграблены, поджигались…

Сейчас венгерская полиция поддерживает порядок. Тем не менее русские солдаты часто останавливают прохожих, чтобы избавить их от содержимого кошельков, в особенности часов, наличных денег, а иногда и личных документов…

Чувство незащищенности усугубляется тем, что русские насильно угоняют людей с улиц или из домов для выполнения общественных работ… Таким способом многие тысячи людей были насильно отправлены на работы в сельскую местность или в сам город. По истечении определенного срока им, как правило, позволяют вернуться, но им никогда не разрешают информировать родственников о том, где они находятся. Нынешний министр общественных работ граф Гёза Телеки и мэр Будапешта были куда-то вывезены без всяких объяснений. Их нашли только через двое суток, когда советский офицер, с которым им удалось поговорить, отпустил их. Князя Пала Эстерхази (Эстерхази — род крупнейших венгерских князей-магнатов, объявивших своим предком самого Аттилу и считавшихся равнородными европейским монархам. — Ред.) обнаружили на кладбище, где его заставили хоронить трупы лошадей. Возле Гёдёллё был организован большой концентрационный лагерь, где содержались около 40 тысяч интернированных лиц, которых позже отправили куда-то на восток, к неизвестному месту назначения. Всем известно, что этим людям давали очень мало пищи, пока они не подписывали заявление о том, что желают записаться в Красную армию или добровольно уехать в Россию на работу».

Советские представители очень вольно трактовали само понятие «общественные работы»:

«Если военным было нужно выполнить какую-то работу, например доставить орудие на позицию, оттащить с дороги разбитую автомашину или погрузить какое-нибудь имущество со склада на грузовик, то русские просто останавливали прохожих и заставляли их работать… Иногда такие насильно мобилизованные работали полчаса, а иногда и полдня. Их могли покормить, а могли и нет — все зависело от желания русских».

Излюбленными местами, где советские солдаты хватали людей и насильно отправляли их на работы, были те, где было оживленное пешеходное движение. На углу Анкер-Палаце, на пересечении улицы Лайоша Кошута с бульваром Музея, на перекрестке между Большим бульваром и улицей Ракоци находиться было особенно рискованно, районами риска были также мосты, где излюбленным трюком русских было объявить, что переправа будет разрешена только группами по сто человек. Когда первая группа людей собиралась, их всех, не давая продолжить свой путь, заставляли убирать мусор.

В феврале 1945 г. по приказу Малиновского пришлось нахватать повсюду около 50 тысяч невиновных (по мнению автора. — Ред.), чтобы обеспечить 110 тысяч пленных, то количество, о котором он успел отрапортовать вышестоящему командованию. (У автора неточные данные. В ходе ликвидации окруженной 26 декабря 1944 г. в районе Будапешта немецко-фашистской группировки (до 13 февраля 1945 г. включительно) в плен было взято 138 тыс. человек. Остальные 50 тыс. из общего числа сражавшихся против советских войск 188 тыс. были убиты. — Ред.) Сотрудники полиции, почтовой службы, пожарные в форме классифицировались как военнопленные (поскольку сражались против советских войск. — Ред.), и та же судьба постигла и многих добровольцев будайского полка. Поскольку и этого показалось недостаточно, прямо в домах, предварительно сверившись с муниципальными списками, начали хватать лиц с немецкими фамилиями. Иногда людей забирали с улицы. Не избежали этой участи и некоторые бывшие жертвы фашистского режима. Для того чтобы заполнить брешь в рядах захваченных после того, как некоторым из них удавалось сбежать при конвоировании, из домов могли просто силой забрать их жителей. Самые известные лагеря для пленных находились в городах Гёдёллё, Цеглед, Ясберень и Байя. Имре Ковач вспоминает жизнь в лагере в Гёдёллё:

«Мы медленно перешли железнодорожные пути, и вот перед нашими глазами открылся вид на трех- и четырехэтажные здания красивейшего школьного комплекса. Теперь они были огорожены двумя рядами колючей проволоки. Как внутри, так и снаружи забора по кругу ходили охранники. Они постоянно перекрикивались и стреляли. Перед оградой стояла, выкрикивая наши имена, огромная толпа женщин, детей и стариков, а за ней колыхалась толпа пленников, больше похожих на страшные тени, которые выкрикивали что-то в ответ. Охрана делала все возможное, чтобы отогнать посетителей от ограждения. Если кто-то осмеливался подойти слишком близко, по мнению конвоиров, то тут же раздавались предупредительные выстрелы… У нас создалось впечатление, что здесь, перед нами, собрали весь Будапешт. Отличавшиеся от всех своими дорогими шубами состоятельные люди, которые, несмотря на свои наряды, выглядели жалкими и измотанными, топтались на дворе рядом с водителями трамваев и подметальных машин, почтальонами и сотрудниками полиции… По какой-то причине лагерное командование всегда стремилось собирать на его территории как можно больше народу. Кто-то выкрикивал имена, кто-то сыпал ругательствами и проклятиями».

Лишь небольшой процент тех, кто был захвачен в Будапеште и его окрестностях, можно было считать военнопленными в полном смысле этого слова. Депортации гражданских лиц достигли таких масштабов, что министр иностранных дел венгерского временного национального правительства Янош Дьёндьёши лично потребовал от главы Контрольной комиссии союзников по Венгрии К.Е. Ворошилова покончить с этим.

Какой-то чересчур бдительный одноглазый советский сержант даже задержал на улице британского и американского членов Контрольной комиссии и заставил их несколько часов трудиться на погрузке металлолома на железнодорожном вокзале. Их не отпускали до тех пор, пока их не нашел комендант города генерал-майор Чернышев, с которым у них была назначена встреча. Один из очевидцев рассказывал:

«Я не слышал, что они сказали друг другу. Потом генерал начал кричать на одноглазого сержанта… Он ударил его кнутом и, когда сержант упал, стал пинать ногами. Потом сержанта унесли на носилках».

Многие дома, в которых еще можно было жить, на целые месяцы были заняты советскими солдатами. Владельцам в лучшем случае позволили жить в саду, среди мусора и объедков, оставшихся после победителей. Одна из домохозяек вспоминает, что ей пришлось увидеть, когда она наконец смогла вернуться домой:

«Русские оставались в доме более полугода. За все это время они ни разу не удосужились даже вынести мусор из полуразрушенных комнат. Когда в конце лета они внезапно выехали, нас ожидало шокирующее зрелище. Они вывезли с собой практически все, что сами не сожгли, используя вместо дров, или не выбросили в бомбовые воронки. Пианино, картины, мебель, ковры, — если только они не порезали все это на лошадиные попоны или на «занавески с бахромой» в кабины грузовиков, — они все забрали с собой. Кроме того, они забрали 13 дверей и 72 оконные рамы…

В каждой комнате были сложены остатки библиотеки моего отца: кучка экскрементов всегда была накрыта открытой книгой, потом еще кучка и еще книга и так далее… Туалетную бумагу, которая была просто необходима после таких «действий», вырывали из книг горстями… И вот все эти башни гордо высились, подобно небоскребам, распространяя невыносимую вонь».

Советские войска жестоко мстили за любые предпринятые против них действия. Когда салашистский снайпер с верхнего этажа здания на улице Халми застрелил советского офицера, всех мужчин, обнаруженных солдатами по соседству, согнали в близлежащий парк, где расстреляли перед собравшимися жителями района «как предупреждение». После того как пала Буда, массовые казни проходили во дворе тюрьмы на бульваре Маргит, на площади Сена и на площади Тарацко.

Грабежи и изнасилования

То, о чем он рассказал нам, нельзя было назвать иначе, как ад на земле. 70 процентов женщин, от двенадцатилетних девочек до будущих молодых матерей на девятом месяце беременности, были изнасилованы. Большинство мужчин угнаны в рабство; каждый дом разграблен, город с его храмами лежит в руинах. В ресторанах и магазинах — лошади; на улицах, на кладбищах, в разграбленных магазинах — тысячи непогребенных тел. В подвалах ютятся люди, полубезумные от голода, они питаются мясом мертвых лошадей. И т. д. Наверное, то же самое творилось в Иерусалиме, когда пророк Иеремия разразился стенаниями.