Политическая биография Сталина - Николай Капченко

Приведенное «свидетельство» относится к разряду тех, которые нельзя принимать на веру. Вообще мемуарные свидетельства, исходящие от меньшевиков, практически без всякого исключения пронизаны плохо скрываемой ненавистью к Сталину, вне зависимости оттого, когда они писались. Даже одно это обстоятельство обязывает любого исследователя, обладающего хотя бы элементарным чувством объективности, подходить к ним с изрядной осторожностью и даже скептически. Слишком уж выпирают наружу явные политические мотивы, лежащие в основе их воспоминаний. Кстати, именно по этой причине некоторые западные авторы ставят под вопрос достоверность их сведений.

Вопрос о взаимоотношениях Сталина с полицией мы рассмотрим позднее в специальной главе. Здесь же хочется заметить следующее. Конечно, Коба как на ранних этапах своей революционной деятельности, так и позже, не считал себя середнячком, способным лишь исполнять поручения других. Не в его натуре это было. Однако нет никаких оснований полагать, что свои личные амбиции, стремление к лидерству он ставил во главу угла во всей своей революционной деятельности. Что именно соображения партийной карьеры являлись доминантой всего его поведения. Честолюбие, свойственное ему, несомненно, играло определенную роль в его поступках, во всей линии поведения. Но оно отступало на второй план, когда речь заходила об интересах общей борьбы, о партийных интересах. Заведомо же приписывать ему крайний карьеризм и интриганство как методы продвижения по партийной лестнице — значит сознательно рисовать заранее уже сфабрикованный образ. Опять-таки нельзя упускать из виду, что речь идет о подпольной работе, а это — совсем не та сфера, где делались политические карьеры. Так что упреки Кобы на этот счет выглядят малоубедительными, и пусть они остаются на совести тех, кто оперирует ими.

Более или менее объективные исследователи истории политической деятельности Сталина, такие, например, как А. Улам, считают версию, впервые выдвинутую меньшевиками, а потом усердно подхваченную некоторыми западными и российскими биографами Сталина, малоубедительной. Речь идет не больше, не меньше, как о том, будто С. Шаумян был арестован по доносу Кобы в полицию. А. Улам, в частности, приводит следующее утверждение Б. Суварина: «Это факт, что в партийных кругах арест Шаумяна объясняли анонимным доносом, и этот анонимный донос связывали со Сталиным.»[372]. По мнению А. Улама, даже такой тщательный в отношении отбора фактов автор, как Б. Суварин, неправомерно возводит такое утверждение до уровня «доказательства»[373].

После смерти Сталина сын С. Шаумяна, ссылаясь на некие «семейные разговоры», также усиленно доказывал, что Сталин был причастен к аресту его отца царской охранкой. Я полагаю, что подобного рода «семейные воспоминания» нельзя всерьез рассматривать в качестве достоверного аргумента, а тем более доказательства. Особенно учитывая обстановку того времени, когда всяческое поношение и разоблачение усопшего вождя стало чуть ли не нормой.

Работа Кобы в Баку в целом была достаточно успешной, насколько успешной она могла быть в условиях продолжавшегося спада революционного потока во всей стране. Если до его приезда туда позиции меньшевиков в организации были преобладающими, то к осени 1907 года соотношение сил изменилось в пользу большевиков. На прошедшей в октябре того же года общегородской конференции сторонники большевиков явно превалировали. Конференция избрала бакинский комитет, в состав которого вошел и Коба. Вскоре после конференции развертывается кампания по участию бакинских рабочих в совещании с нефтепромышленниками об условиях гарантии прав рабочих. Этот аспект деятельности Сталина в Баку нашел широкое отражение в его статьях и других материалах, помещенных в официальном издании собрания его сочинений. Поэтому я не буду на нем останавливаться детально.

Отмечу лишь один существенный момент. Именно в период пребывания в Баку Коба начал переоценивать свое отношение к легальной работе, к которой он прежде относился с некоторым скептицизмом. Подобная эволюция весьма симптоматична и позволяет сделать более широкий вывод об особенностях его политического мышления. Убедившись на собственном опыте в Баку, он понял, что в условиях спада революции легальная работа обретает несравненно больший вес и значение, чем прежде. Он не цепляется за прежние свои установки и проявляет гибкость, без наличия которой едва ли можно представить серьезного политика. Этот своеобразный поворот в политических воззрениях Кобы нашел отражение в его «Письмах с Кавказа», опубликованных не в местной, а в общепартийной печати и получивших таким образом общепартийную огласку. В них он писал: «Если наша организация сравнительно легко справилась с кризисом, если она не прерывала никогда своей деятельности и всегда так или иначе отзывалась на все вопросы дня, — то этим она во многом обязана окружающим её «легальным возможностям», до сих пор продолжающим своё существование.»[374].

«Письма с Кавказа» вполне однозначно характеризуют Кобу уже как деятеля общероссийского формата. Хотя, конечно, ознакомление с этой статьей не обнаруживает в ней каких-либо принципиально новых или самобытных политических новаций, а тем более теоретических положений. Эта статья носит достаточно актуальный для того периода борьбы характер и содержит мысли практического свойства. Она не претендует на теоретический анализ и обобщения, хотя некоторые элементы этого в ней содержатся. Я специально обращаю внимание на это, поскольку уже во время полного утверждения Сталина у власти в партии и стране имела место прямо-таки смехотворная кампания по раздуванию значимости этой его статьи (Об этом в одном из примечаний в предыдущей главе вскользь уже говорилось). Так, в связи с опубликованием ее в 1932 году в журнале «Большевик» ЦК компартии Грузии принял специальное постановление, один из пунктов которого буквально гласил: «Поручить институту марксизма-ленинизма в месячный срок пересмотреть все исторические работы под углом зрения статьи тов. Сталина «Письмо с Кавказа».

Секретарь ЦК КП (б) Грузии

Л. БЕРИЯ»[375].

Это один из наглядных примеров того, насколько «объективном», а правильнее сказать, конъюнктурном, было отношение к исследованию истории в так называемый период господства культа личности. Однако данный почти смехотворный позднейший факт нисколько не умаляет определенной ценности указанной статьи Сталина. Она сыграла свою позитивную роль и обратила внимание Ленина, которому, видимо, импонировали боевой настрой его кавказского единомышленника и трезвый практический анализ обстановки в этом важном районе России. Можно предполагать, что «Письма с Кавказа» стали одной из ступенек на пути продвижения Кобы в центральное руководство большевистской Партии.

Активная подпольная деятельность Кобы не могла не стать объектом пристального внимания со стороны полиции. С весны 1908 года полицейские репрессии в Баку приобрели больший размах, чем прежде. И Коба стал одним из тех, кто попал в руки полиции. Вот что гласят соответствующие документы царской охранки:

«1908 года Августа 4-то дня, в гор. Баку.

Я, начальник Бакинского Губернского Жандармского Управления, Генерал-Майор Козинцев, рассмотрев оконченную производством переписку по собранию сведений о выяснении степени политической благонадёжности, назвавшегося Кайосом Нижарадзе и в действительности оказавшегося Иосифом Виссарионовым Джугашвили, нашёл следующее: 25-го Марта сего года чинами Бакинской сыскной полиции был задержан неизвестный, назвавшийся жителем сел. Маглаки Кутаисской губернии и уезда Кайосом Нижарадзе, при обыске у которого найдена была переписка партийного содержания. Произведённой по сему делу перепиской в порядке охраны выяснено, что Нижарадзе крестьянин Дидилиловского сельского общества Иосиф Виссарионов Джугашвили, привлекавшийся в 1902 году при Кутаисском Губернском Жандармском Управлении по 251-й ст. и при Тифлисском по 1-й ч. 251 ст. Улож. о Наказ. Последнее дознание было разрешено административным порядком, и Джугашвили по Высочайшему повелению от 9-го июля 1903 года был выслан под гласный надзор полиции натри года в Восточную Сибирь, откуда скрылся и разыскивался циркуляром Департамента Полиции от 1-го Мая 1904 г. за № 5500. Иосиф Джугашвили с 25 Марта сего года содержится под стражей в Бакинской тюрьме; полагал бы Иосифа Виссарионова Джугашвили водворить под надзор полиции в Восточную же Сибирь сроком на три года.

Постановил: настоящую переписку препроводить на распоряжение Г. Бакинского Градоначальника.

Подлинное подписал: Генерал-Майор Козинцев. Верно: