Вы способны улыбнуться незнакомой собаке? - Людмила Анисарова

Лену почему-то не тянуло к памятникам, музеям и достопримечательностям. Хотелось съездить только на кладбище, к Олегу. Но Лена почему-то пока отодвигала эту поездку. Время еще было.

Телевизор они с Рэтой не включали. Слушали музыку. Валялись на ковре: Лена с книжкой, а Рэта — без книжки, просто так.

Насытившись Веллером, Лена переключилась на Улицкую.

«Медея и ее дети»… Глаза пробежали последнюю страницу. Двух дней хватило, чтобы прочитать этот роман. Хорошо, что рядом была только Рэта, потому что после «Медеи» нельзя было говорить. Ни о самой книге, ни тем более о чем-либо другом. Хотелось молчать. Хотелось плакать. Хотелось сохранить в себе и печаль, и свет, и еще что-то неуловимое и не выговаривающееся в слова.

Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем Лена собралась что-нибудь сказать Рэте. Именно в этот момент зазвонил телефон. Трубка лежала рядом, вставать было не нужно.

— Але? — спросила Лена задумчиво.

— Это Елена? — строго поинтересовался незнакомый мужской голос.

— Да, — кивнула Лена.

— Это Олег, — сказали в трубке.

Лена помолчала, соображая, из какой это жизни. Сообразила. Но почему-то продолжала молчать.

— Лен, ты прости, что я не позвонил, пока был в Питере, — заизвинялся Олег, очевидно, подумавший, что Лена на него сердится. — Я вообще-то звонил, — торопился объяснить он, — но никто не ответил. Ты только не молчи, пожалуйста.

— Я не молчу, — отозвалась Лена. — Как твои дела?

— Мои — отлично! — почему-то заволновался Олег. — А ты как? Ты уже взяла обратный билет? Я тебя встречу. Обязательно. Слышишь?

— Нет, я не брала билет. Я вообще-то хотела ехать на прямом поезде. Не через Москву.

— Ты это дело брось, — серьезно проговорил Олег. — Только через Москву. Договорились?

— Хорошо, — покорно согласилась Лена.

— А почему ты такая? — подозрительно спросил Олег.

— Олег, ты книжки читаешь? — ошарашила вопросом Лена.

— Какие? — опешили в Москве.

— Ну, всякие, — пожали плечами в Питере. — Читаешь?

— Нет, — честно сознался Олег. И секунду подумав, твердо пообещал: — Но если надо — буду.

— Ты позвонишь еще? — осторожно поинтересовалась Лена.

— А ты больше не можешь говорить? — явно расстроился Олег.

— Не могу, — прозвучало в ответ.

— Я позвоню завтра, — пообещал Кроуз.

— Хорошо, — ответила Лена.

— Целую, — сказал главное слово Олег.

— Я тоже! — обрадовалась наконец Лена.

Ей не очень верилось, что Олег все-таки позвонит. Но он позвонил. И это нужно было обдумать. Но не успела она перестроиться с «Медеи и ее детей» на Олега Кроуза, как снова раздался звонок.

— Ленка, его зовут Доминик! Он сказал, в смысле, написал… по-немецки, конечно… но мне все перевели… что всегда мечтал о такой женщине, как я! Представляешь? Приезжай скорее! Надо ответ сочинять!

Вы, разумеется, поняли, что это была Ольгунчик.

Поговорив с рязанской подругой, Лена блаженно растянулась на ковре. Жизнь-то налаживается! Как в известном анекдоте. Олька выйдет замуж за немца Доминика, уедет в Германию; Лена — за полунемца Олега… И будут они дружить семьями, укрепляя российско-германские отношения. Все будут здоровы, богаты, довольны и счастливы…

А через минуту раздался еще один звонок. Снова из Рязани. Это была мама. Она плакала. Очень горько.

— Что?! — закричала Лена.

— Ты разве ничего не знаешь? — еле выговорила мама. — Не знаешь про «Курск»?

— Какой Курск? — удивилась Лена, сразу успокоившись.

— Ты с ума сошла, — ответила мама. — Ты что, телевизор не смотришь?

Мама снова заплакала. А Лена нажала кнопку пульта. Шел какой-то фильм.

— Мам, что случилось? Объясни, Христа ради.

Вера Петровна сбивчиво заговорила, перемежая разговорный и публицистический стили, что позавчера в Баренцевом море легла на грунт подводная лодка «Курск». Численность экипажа — сто восемнадцать человек. Связи нет. Но говорят, что слышат SOS — удары по корпусу. Значит, есть еще надежда.

— Как же ты не знаешь ничего? — опять спрашивала мама. — Ведь сейчас только об этом и говорят. Я от телевизора отойти не могу. Саше звонила, может, он что-то получше знает. А он говорит: «Мам, выключи ты этот телевизор. Эти журналюги-сволочи устраивают шоу. Ты ведь жена подводника, понимаешь, что об этом никто ничего не должен знать, кроме тех, кому положено. Лен, и я тоже так думаю. Каково это близким сейчас? Это ведь все должно быть военной тайной. Так ведь раньше было. Я, конечно, все равно от телевизора не отхожу. Плачу день и ночь. Помоги им, Господи! Может, спасут еще.

Дождавшись программы новостей, Лена узнала и про затонувшую подлодку, и про то, что за несколько дней до этого в Москве, оказывается, был взрыв в переходе на Пушкинской площади. Столько горя — сразу.

Теперь Лена практически не отходила от телевизора. Военные, обозреватели, журналисты — все судили-рядили о причинах трагедии в Баренцевом море. Версии были самые разные. Но главным было — успеют ли кого-нибудь спасти. Одни — успокаивали и обещали, другие — обвиняли, третьи — сыпали соль на рану.

Штормовая погода не позволяла вести спасательные работы. Все было ужасно. Показывали родственников, прибывающих в Мурманск. Показывали волнующееся свинцовое море и подтянувшиеся к месту трагедии корабли. Показывали Алексия II, призывающего молиться о тех, кто находился в «железном плену».

10

Выключив телевизор на кухне, где она теперь проводила все время, Лена пошла в гостиную, легла на диван, машинально нажала кнопку на пульте. Зазвучала нежная мелодия Джо Дассена. Все-таки еще есть надежда, подумала. Не дадут им погибнуть на глазах всего мира. Не дадут. Должны спасти. Только каково им там? Связи нет — и они не знают, что им пытаются помочь. И каково женам и матерям? И всем остальным? Отцам, братьям-сестрам, детям? Лучше бы уж действительно все это не показывали. Как раньше.

«О Боже, дай им сил», — мысленно проговаривала Лена под Джо Дассена. Потом была еще какая-то музыка, и еще какая-то… Диск, видимо, закончился. Послышался характерный звук: умная машина запускала новый. Легкий щелчок. «Синее море, только море за кормой…» — запел Николай Расторгуев. Это была любимая песня Лены с того самого момента, как только она, то есть песня, появилась в репертуаре «Любэ».

Прослушав очередной неутешительный репортаж по телевизору, Лена поняла, что не может находиться дома: ей нужно было на улицу, к людям, в толпу.

Рэта, сообразив, что Лена собралась уходить, радостно запрыгала вокруг в надежде, что та возьмет ее с собой.

— Уже гуляли, успокойся! — сухо сказала ей Лена. Рэта обиделась и вернулась в гостиную на свое окно, где у нее лежала подушка, сидя на которой она смотрела за происходящим на улице, оглашая заливистым лаем появление под окнами собак, кошек, бегущих детей, пьяных бомжей — одним словом, всех, кто отличался от просто людей.