Такие разные миры (сборник) - Роберт Шекли

В числе прочих явился мужчина среднего роста с печальными темными глазами и плоским помятым лицом. Его нельзя было назвать красавцем, но в нем чувствовалась воля к власти. Он подошел к нашей палатке, когда мы репетировали.

– Вы танцоры? – спросил он.

– Именно так, сеньор, – отозвался я. – А вы кто?

– Я человек, который умеет обращаться с танцорами, – ответил он.

Вацлав, находившийся в другой палатке и репетировавший, вышел, увидел вновь прибывшего, и у него отвисла челюсть.

– Сергей! – вскричал он. – Неужели ты?!

– Никто иной, мой друг, – сказал пришедший. – Будь добр, объясни своему приятелю, кто я.

Вацлав обернулся ко мне. Его темные глаза полыхнули, и он произнес:

– Это Сергей Дягилев. Он великий импресарио, великий создатель танцевальных трупп.

– Любопытно, – заметил я. – Но ты мне не нужен, Дягилев. Наша труппа уже сложилась.

– Не сомневаюсь, – проговорил Дягилев. – Я всего лишь хочу посмотреть ваше представление.

Дягилев посетил наш вечерний спектакль и подошел к нам, когда все закончилось. В тот раз мы выступили неплохо. Из мест было занято больше половины, что для нас означало хороший сбор. Я предложил Дягилеву стаканчик вина. Мы, латиняне, сбываем северянам свой спирт в обмен на вино. Похоже, тот напиток был с французской винодельни, но мне не хватало более терпкого испанского питья.

Этот Дягилев возбудил у меня нешуточные подозрения. Особенно учитывая, что он занимался тем же делом, за которое принялся я. Я прекрасно догадывался, что уступаю ему по этой части. Удача, привалившая мне в сем занятии, объяснялась главным образом моей склонностью к языкам, ибо, при всей скромности моих познаний, они были основательнее, нежели у окружающих. Я не очень-то высоко оценивал свои таланты. Если этот человек действительно был когда-то всемирно признан, как уверял меня Нижинский, он мог, несомненно, куда лучше моего руководить танцевальной труппой. Но я не видел причин уступать ему свое дело. Я поклялся себе, что убью его прежде, чем позволю этому случиться. В Мире Реки мало занятий, кроме как драться или быть рабом, и никто не откажется с легкостью от хорошего дела, если уж повезло его найти.

Дягилев сразу же попытался развеять мою настороженность.

– Вы делаете замечательную работу, сеньор Исасага. Сразу видно, что вы не имеете хорошей танцевальной школы. Но что из того? Вы преуспели не хуже любого другого. Однако я полагаю, что одно или два усовершенствования могут быть внесены без ущерба для вас или ваших людей и с немалым выигрышем.

– А именно? – спросил я.

– Сперва милости прошу в мой лагерь, – пригласил меня Дягилев. – Есть кое-что, что я хотел бы вам показать. Да, и прихватите всех ваших людей. Им это будет любопытно.

Мы отправились вместе с Дягилевым вниз по Реке, его лагерь находился примерно в миле ниже по течению, на правом берегу. Со мной была вся наша труппа. Гонсало из предосторожности захватил оружие, а именно медный кинжал, который выиграл в кости у скандинава. Еще полдюжины испанцев взяли дубины. Даже у наших женщин имелись при себе кремневые ножики или камни с заостренным краем, которые прятали в поясах. Дягилев, несомненно, заметил это, но всем своим видом выражал безразличие.

В труппе Дягилева было лишь восемь человек, и мы не увидели у них оружия. Это вызвало у нас облегчение: хоть здесь-то забот не предстоит. И в любом случае половина их была женщины.

Дягилев угостил нас недурным пивом, которое они варили из корней, листьев и дрожжевых грибов. Затем предложил полюбоваться искусством его людей. И вот мы улеглись на траву, а они стали танцевать. Среди них были имена, о славе которых я узнал лишь позднее: Алисия Маркова, Михаил Фокин и божественная Анна Павлова.

Никто из нас прежде не видел ничего подобного. Возможно, русским и не хватало нашего испанского огня. Но это был единственный недостаток, который мне удалось найти, если это вообще недостаток. Во всем же остальном, включая и умение правильно дышать, они нас всячески превосходили. Маркова парила как бабочка и приземлялась точно пушинка. Павлова была воплощенная поэзия. Уму непостижимо, на что это походило. Мы бурно аплодировали. В конце русские танцоры умоляюще протянули руки к нашему Нижинскому, который взирал на них в отчаянном безмолвии. Он отвернулся от них со слезами на глазах, покачивая головой и бормоча: «Я больше не танцую». Но они не отступали, и Дягилев присоединился к их мольбам, так что наконец Нижинский поддался и повторил, как мне объяснили позднее, одно из своих соло из «Видения Розы»…

Потом мы сидели все вместе и пили вино. Дягилев сказал Нижинскому:

– Я знал, что найду тебя, Вацлав. Вот мы и снова вместе.

– Я танцевал для тебя, Сергей! – вскричал Нижинский. – Но больше никогда танцевать не буду!

– Посмотрим, – заметил Дягилев.

После того как мы повстречали этого русского, все для нас переменилось. Было только разумно объединить наши труппы. Не возникло разговора, под чьим руководством. Но без особых стараний Дягилев шаг за шагом прибирал нас к рукам. Предложение здесь, идея там – а идеи у него были превосходные. Именно он позаботился о постройке деревянного помоста, чтобы слышно было, как отбивают ритм пятки наших танцоров. И разумеется, не кто иной, как он, видоизменил башмаки, чтобы лучше стучали. Для большего впечатления он ввел занавесы. Ему же мы были обязаны сценическим освещением и декорациями. Не противоречили его предложения и духу испанского танца. Он разбирался в этом получше моего, хотя испанцем и не был. Вне сомнений, этот человек был конквистадором танца. Я боролся, ибо по натуре упрям, и наконец решил, что лучше быть помощником гения, чем независимым средней руки импресарио второразрядной танцевальной труппы.

Большинство из нас к этому привыкло. Но не Гонсало. Ему противна была сама мысль, что Сергей им помыкает. Он ощетинивался, скалил зубы, но наконец и он сдался. Усовершенствования Дягилева сделали наши представления куда привлекательнее.

Вскоре наша слава начала распространяться. Люди являлись в Оксенстрьерну отовсюду, чтобы взглянуть на наши представления. И Сергей Дягилев начал задумываться об изготовлении музыкальных инструментов. В этом ему помог другой наш новобранец, Мануэль де Фалья, испанец, родившийся много позднее моего времени и славившийся в свои дни, мне сказали, как композитор. Этот де Фалья был смугл и невысок, он много лет прожил в Париже и кое в чем совершенно офранцузился. Даже при наших примитивных костюмах из полотенец и листьев он выделялся как своего рода щеголь. Он начал с создания для нас простых ударных инструментов, которые делались из бамбука и дерева. Затем он придумал, как смастерить гитару. Резонатор изготовили из расщепленных стволов бамбука, прочно связанных рыбьим клеем, тщательно отшлифовали его, а затем отлакировали. Гриф – из позвоночника рыбы с обрезанными отростками, колки – из осколков раковин. На струны пошли рыбьи кишки, подрезанные до нужной толщины. Было трудно добиться, чтобы струны подходили, но де Фалья работал с невероятным терпением, и некоторое время спустя обитатели Мира Реки впервые увидели в этом мире струнный инструмент. С настройкой затруднений не возникло: у этого человека был абсолютный слух.