1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе - Николай Черушев

Как уже упоминалось, наибольшее число случаев стремительного взлета служебной карьеры в описываемые годы было в Военно-Воздушных Силах РККА. К чему это приводило, какие давало результаты – тема специального исследования. Дело в том, что в ВВС, как, впрочем, и во всей Красной Армии, до событий на Халхин-Голе включительно, сделали ставку на «испанцев» и испанский опыт, хотя он не всегда и не во всем оказывался оправданным. Наша же задача более скромная – проследить судьбу отдельных представителей когорты выдвиженцев 1937–1938 годов. При этом невольно приходят на память строки из романа К. Симонова «Живые и мертвые», посвященные одному из его героев – «испанцу» лётчику Козыреву. Сам писатель, неоднократно отвечая на вопросы журналистов и письма читателей, настойчиво заявлял, что Козырев – образ собирательный, что конкретного прототипа у него в жизни нет и что он вобрал в себя некоторые черты характера, этапы служебной карьеры и повороты судьбы участников боев в Испании. В частности, И.И. Копца, С.П. Денисова, И.И. Проскурова, П.В. Рычагова, К.М. Гусева, А.С. Сенаторова и других летчиков, выдвинувшихся в первый эшелон авиационной элиты после своего возвращения из республиканской Испании в 1937–1938 годах.

Например, К.М. Гусев, шагнувший в одночасье, как и М.П. Петров, из майоров сразу в комдивы, в июне 1937 года назначается командующим ВВС Белорусского военного округа. На такую же должность в Московском округе в июле 1938 года получает назначение полковник И.Т. Еременко, до Испании в звании капитана служивший всего лишь командиром отряда. Звание Героя Советского Союза он получил в октябре 1937 года за подвиги в Испании. Или другой случай – командир отряда 89 й тяжелобомбардировочной эскадрильи майор (в Испанию поехал старшим лейтенантом) И.И. Проскуров в июле 1937 года назначается командиром 54 й авиабригады, а через десять месяцев он в звании комбрига получает 2 ю армию особого назначения. И таких примеров можно привести еще немало.

Но вернемся к роману Константина Симонова. Описывая последние минуты жизни сбитого в бою Козырева, писатель очень близко к реальности передает его страдания и переживания. При этом Симонов, бесспорно, вкладывает в уста летчика многие свои мысли, а также впечатления современников, истинность которых подтвердилась затем неоднократно. «…Он считал, что лежит на территории, занятой немцами, и со злобой думал о том, что фашисты будут стоять над ним и радоваться, что он мертвый валяется у их ног, он, человек, о котором, начиная с тридцать седьмого года, с Испании, десятки раз писали газеты! До сих пор он гордился, а порой и тщеславился этим. Но сейчас был бы рад, если бы о нем никогда и ничего не писали, если б фашисты, придя сюда, нашли тело никому не известного старшего лейтенанта, который четыре года назад сбил свой первый «фоккер» над Мадридом, а не тело генерал-лейтенанта Козырева…

Он впервые в жизни проклинал тот день и час, которым раньше гордился, когда после Халхин-Гола его вызвал сам Сталин и, произведя из полковников прямо в генерал-лейтенанты, назначил командовать истребительной авиацией целого округа.

Сейчас, перед лицом смерти, ему некому было лгать: он не умел командовать никем, кроме самого себя, и стал генералом, в сущности оставаясь старшим лейтенантом. Это подтвердилось с первого же дня войны самым ужасным образом, и не только с ним одним. Причиной таких молниеносных возвышений, как его, были безупречная храбрость и кровью заработанные ордена. Но генеральские звезды не принесли ему умения командовать тысячами людей и сотнями самолетов.

Полумертвый, изломанный, лежа на земле, не в силах двинуться с места, он сейчас впервые за последние, кружившие ему голову годы чувствовал весь трагизм происшедшего с ним и всю меру своей невольной вины человека, бегом, без оглядки взлетевшего на верхушку длинной лестницы военной службы. Он вспоминал о том, с какой беспечностью относился к тому, что вот-вот начнется война, и как плохо командовал, когда она началась. Он вспоминал свои аэродромы, где половина самолетов оказалась не в боевой готовности, свои сожженные на земле машины, своих летчиков, отчаянно взлетавших под бомбами и гибнущих, не успев набрать высоту. Он вспоминал свои собственные противоречивые приказания, которые он, подавленный и оглушенный, отдавал в первые дни, мечась на истребителе, каждый час рискуя жизнью и все-таки почти ничего не успевая спасти»[242].

«Стал генералом, в сущности оставаясь старшим лейтенантом!..» В этой формуле, оказывается, и заложены многие ответы, объясняющие причины крупных неудач Красной Армии в начальном периоде войны.

Поправлять классиков (а Константина Симонова по праву можно отнести к ним в советской литературе) как-то не принято, однако к приведенному выше отрывку из его самого крупного романа требуется одно пояснение, впрочем не носящее принципиального характера. Речь идет о фразе, где говорится, что после окончания событий на Халхин-Голе Козырев получил, неожиданно для себя, звание генерал-лейтенанта. Это не совсем так, если только не понимать слова «после Халхин-Гола» в широком смысле, то есть после окончания боевых действий против японцев. А как понимать это «после» в более узком, конкретном смысле – через неделю или месяц, полгода или год? Если через неделю или месяц, то такого события вообще не могло произойти только из-за того, что до введения генеральских воинских званий высшему комначсоставу Красной Армии оставался еще целый год и в 1939 году подобный случай просто не мог иметь места. А если же понимать это «после» более расширительно, то надо помнить и то, что до введения персональных генеральских и адмиральских званий была советско-финская кампания, более драматичная по своему содержанию и более длительная по времени, нежели бои на реке Халхин-Гол. О чем не мог не знать командир такого ранга, как Козырев.

Учитывая, что предмет нашего разговора – кадры Красной Армии в 1937–1938 года и возвращаясь к роману К. Симонова и его герою Козыреву, заметим, что многие исследователи творчества Константина Михайловича все же склонны считать, что автор в основном списал его с «испанца» Ивана Ивановича Конца. При этом основным аргументом «за» здесь выступает тот факт, что в начале войны генерал-майор авиации Копец исполнял обязанности командующего ВВС Западного фронта. А также и то, что он покончил жизнь самоубийством на второй день войны.

Предысторию этого печального происшествия можно узнать из воспоминаний Маршала Советского Союза К.А. Мерецкова, занимавшего накануне Великой Отечественной войны пост заместителя наркома обороны.

«…В Москве вместе с С.К. Тимошенко (народным комиссаром обороны, Маршалом Советского Союза. – Н.Ч.) я побывал у И.В. Сталина… Оба они отнеслись к докладу очень внимательно. В частности, мне было приказано дополнительно проверить состояние авиации, а если удастся – провести боевую тревогу. Я немедленно вылетел в Западный Особый военный округ.

Шло последнее предвоенное воскресенье. Выслушав утром доклады подчиненных, я объявил во второй половине дня тревогу авиации. Прошел какой-нибудь час, учение было в разгаре, как вдруг на аэродром, где мы находились, приземлился немецкий самолет. Все происходившее на аэродроме стало полем наблюдения для его экипажа.

Не веря своим глазам, я обратился к командующему округом Д.Г. Павлову. Тот ответил, что по распоряжению начальника Гражданской авиации СССР на этом аэродроме велено принимать немецкие пассажирские самолеты. Это меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя И.В. Сталина о неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал Павлова за то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны. Затем я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И.И. Копцу:

– Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?

Копец совершенно спокойно ответил:

– Тогда буду стреляться!

Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор шел о долге перед Родиной. В конце концов он признал.. что сказал глупость. Но скоро выяснилось, что беседа не оказала должного воздействия. И дело тут не в беседе. Приходится констатировать наши промахи и в том, что мы слабо знали наши кадры. Копец был замечательным летчиком, но оказался неспособным руководить окружной авиацией на должном уровне. Как только началась война, фашисты действительно в первый же день разгромили на этом аэродроме почти всю авиацию, а Копец покончил с собой»[243].

А начиналось все совсем неплохо. Родился Иван Конец в 1908 году в семье рабочего. Окончил неполную среднюю школу и затем работал секретарем окружного суда. В 1928 году окончил Ленинградскую военно-теоретическую школу летчиков, а через год – Качинскую авиашколу. В числе первых летчиков-добровольцев И.И. Копец в конце 1936 года убывает в Испанию. Там он, командуя авиационной группой, зарекомендовал себя храбрым, отважным пилотом. За мужество и проявленный героизм, за несколько сбитых самолетов противника И.И. Копец 21 июня 1937 года удостаивается звания Героя Советского Союза. После возвращения из Испании на него обрушивается шквал наград, почестей и назначений. Например, из старшего лейтенанта Копец в июне 1937 года превращается в полковника, миновав промежуточные звания «капитан» и «майор». Одновременно следуют и перемещения в должности: командир 70-го отдельного авиационного отряда Копец назначается заместителем командующего ВВС Ленинградского военного округа, перескочив таким образом сразу через несколько служебных ступенек и миновав черновую работу в эскадрилье и бригаде.