Завоеватель сердец - Хейер Джорджетт

– Вильгельм – верный сын Святой Церкви, а нормандцы строят монастыри там, где саксы устраивают пиры. Не это ли повлияло на суждение Папы, хотел бы я знать?

– Рауль! – воскликнул шокированный Жильбер Дюфаи.

Однако Хранитель в ответ лишь нетерпеливо дернул плечом.

– Знаешь, меня уже тошнит от этого дела. В конце концов, все упирается в интриги и подкуп, а грохот корабельных верфей день и ночь отдается в моих ушах.

– Что за глупости ты несешь! – улыбнулся Жильбер. – Здесь, в Руане, вообще ничего не слышно.

– Нет, слышно, и еще как, – упорствовал Рауль. – В моей голове, в мозгу! Ладно, оставим это! Раз уж водоворот затянул меня, придется идти до конца.

Наконец архиепископ вернулся в Нормандию, сопровождаемый папским легатом с большой помпой. Герцог принял высокопоставленного клирика с отнюдь не напускной почтительностью. Вильгельму было даровано благословение, а в его сильные руки передан освященный стяг. Полотнище, богато расшитое драгоценными каменьями и золотой нитью, тяжело свисало с древка. Ральф де Тони благоговейно принял стяг из рук герцога и застыл навытяжку, пока легат доставал из ларца перстень, в оправе которого был заключен волос самого Святого Петра. Преклонив колени, герцог выставил руку. Перстень скользнул ему на палец; легат благословил Вильгельма.

Выяснилось, что в случае успеха Вильгельм пообещал сделать Англию феодальной вотчиной Рима, выплачивая ежегодный оброк.

– Есть ли кто-нибудь в этом мире, кто полагает себя выше взяток? – не обращаясь ни к кому конкретно, спросил Рауль де Харкорт.

Не успел легат отправиться в обратный путь в Рим, как в небе было замечено странное, необычное явление. На восемнадцатый день апреля в западной части горизонта взошла комета и поплыла на юг, внушая трепет и восхищение всем, кто видел ее. «Предзнаменование», – шептались люди, но дурное или доброе – об этом спорили все пророки и мудрецы Нормандии.

Меж тем в Нормандию вернулись изгнанники, те нормандские фавориты короля Эдуарда, коих изгнал из Англии Гарольд. Они привезли с собой известия о том, что саксы сочли огонь в небе знаком Божьим. Многим он внушил страх и дурные предчувствия, поскольку те, кто разбирался в подобных вещах, объявили: Господь гневается на Гарольда за то, что тот узурпировал трон, по праву принадлежавший Эдгару Этелингу.

В Нормандии же общее мнение было таково: явление сие следовало считать звездой Вильгельма, сулящей ему удачу. Некоторые клирики с одобрением отнеслись к подобному толкованию; а вот те, кто не верил в успех английской экспедиции, утверждали обратное, говоря, что герцог должен воспринять этот знак как предупреждение свыше и остановиться в своих приготовлениях. Сам же герцог поддержал тех, кто счел появление кометы добрым знаком, но Фитц-Осберну заметил: если она и впрямь обещает ему победу в Англии, то по небу движется в неверном направлении.

Впрочем, у Вильгельма не было времени предаваться размышлениям о вопросах перемещения небесных тел. На верфях строились его корабли; в лесах раздавались удары топоров дровосеков; срубленные деревья доставляли к побережью на телегах, запряженных быками. И уже здесь корабелы и плотники брали их в работу, пока оружейники изготавливали мечи и наконечники копий, а шорники шили куртки для лучников.

Герцог отправил несколько посланий во Францию, предъявив свои требования благоразумному регенту и сделав ряд предложений. Граф Бодуэн задумчиво прочел их, после чего показал супруге.

– Твоя дочь, скорее всего, наденет корону королевы, жена, – только и сказал он.

Недоверчиво воскликнув, графиня поспешно пробежала глазами депешу герцога и заметила:

– А он метит высоко, этот внук дубильщика! А как же Тостиг и моя вторая дочь? Честное слово, Мальд всегда была хитрой и скрытной кошечкой! Подумать только, она ни словом об этом не обмолвилась, пока Юдифь гостила у нее в Руане!

Граф Бодуэн отобрал у супруги письма и спрятал их в надежное место.

– Скажу вам откровенно, мадам, если мне придется выступить в поддержку одного из моих зятьев, им будет не Тостиг, – сухо ответил он. – Но это не тот случай, когда Франция должна вмешиваться. Можешь быть спокоен, сын мой Вильгельм: Франция не нарушит твоих границ, пока ты будешь отсутствовать, однако другой помощи ты от нее не получишь. – Он принялся рассеянно поглаживать рукой бородку. – И все-таки я не стану настаивать на этом. – Его ласковый взгляд остановился на лице супруги, и он медленно произнес: – Если кто-нибудь возжелает последовать за Нормандцем, надеясь заполучить добычу в Англии, я не стану их останавливать. Эти голодные, жадные джентльмены и так доставляют Франции изрядно беспокойства: пусть они ищут славы и возвышения в другом месте.

Выяснилось, что искать счастья в Англии желают многие. Герцог Вильгельм разослал подобные письма в немало стран, суля земли, деньги и титулы любому, кто захочет присоединиться к нему. Объятый ужасом и отвращением, Рауль смотрел, как рассылаются эти опасные депеши. Хранитель попробовал было выразить негодование, но герцог не пожелал его слушать. Он должен заполучить Англию любой ценой.

На зов Вильгельма стекались человеческие отбросы со всей Европы. Из Бургундии, Лотарингии и холмов Пьемонта хлынули поиздержавшиеся авантюристы, пряча за наглостью и бравадой дыры на своих потертых штанах. В Нормандию прибыли хорошо одетые благородные рыцари Аквитании и Пуату; скромные владетели вели за собой подданных, готовые рискнуть жизнью за шанс обзавестись владениями в Англии. Евстахий де Гренон, тот самый граф Булонский, над которым некогда поиздевались жители Дувра, прислал уведомление, что лично возглавит своих людей; Ален Фержан, кузен графа Конана, клятвенно обещал набрать целое войско в Бретани; из Фландрии пришло письмо от шурина герцога Вильгельма, в котором тот намеками выспрашивал, какую награду он может получить за свои услуги, если рискнет собственной драгоценной особой на поле брани.

Его письмо застало герцога в Руане. Вильгельм находился у себя в кабинете, два клерка быстро писали что-то под его диктовку, а на столе перед веером были разложены бумаги. Герцог оторвался на минуту от других дел, чтобы взглянуть на план своего флагманского корабля «Моры»; корабельный мастер смиренно стоял рядом в ожидании замечаний. За дверью, в приемной, еще двое мужчин корпели над списками снаряжения и провианта, которые они намеревались показать герцогу, а старший плотник спрашивал себя, одобрит ли Вильгельм план деревянных замков, которые сам же и потребовал построить.

Герцог, вскрыв пакет, полученный от Бодуэна, пробежал глазами написанное. Коротко рассмеявшись, он небрежно скомкал его.

– Пергамент! Подать мне чистый свиток пергамента! – распорядился Вильгельм и обмакнул перо в чернильницу. – Рауль, ты где? Разверни мне этот свиток и приложи к нему мою печать. Тебе понравится эта шутка. Прочти письмо молодого Бодуэна, тогда ты все поймешь. – И герцог принялся что-то писать на ярлыке.

– Но на пергаменте ничего не написано, милорд, – рискнул напомнить ему один из клерков.

– Да, дурак, ничего. Готов, Рауль? В таком случае обвяжи это двустишие вокруг свитка и распорядись отправить его со всей возможной быстротой моему благородному шурину. – Вильгельм передал ярлык в руки Рауля и вернулся к корабельных дел мастеру.

Рауль, прочтя двустишие, рассмеялся. Герцог начертал всего лишь две короткие строчки:

…Мой любезный брат, в Англии вы станете тем,

Что обнаружите внутри этого свитка.

– Прекрасный ответ, монсеньор, – заключил Рауль, повязывая послание вокруг свитка. – Было бы весьма кстати, если бы вы дали его и всем остальным соискателям такого сорта.

Но герцог не ответил, и Рауль с тяжелым сердцем принялся смотреть, как он работает. Немногие властители, решил Хранитель, составили себе славу честным и справедливым отношением к людям. О герцоге всегда говорили, что его нельзя купить и он никого и никогда не возвышал незаслуженно. Любой серв мог рассчитывать на его справедливое правосудие с не меньшим основанием, нежели барон, а его расправа с разбойниками и грабителями неизменно была короткой. Но сейчас, когда навязчивые мысли о короне завладели всем существом Вильгельма, он, казалось, стал беспечным и даже бессердечным. То, что герцог решил вести нормандскую армию в Англию, было плохо уже само по себе, думал Рауль. Но то, что он собирался спустить с цепи на эту страну орду беспринципных наемников, которые присоединились к нему не из преданности, а движимые лишь жаждой наживы, опозорит его имя на многие десятилетия вперед.