Его сокровище - Эмилия Росси

class="p1">— Тебе придется много унижаться. Надеюсь, ты готов.

Мои губы дернулись.

— И в чем же будет заключаться это унижение?

Она прижалась лицом к моей шее и глубоко вздохнула.

— Это тебе предстоит выяснить. Но определенно подразумевается множество Нью-Йоркских хот-догов.

— Я куплю тебе тележку хот-догов. Я скуплю все точки с хот-догами в городе.

Одна идея появилась в моей голове, и моя грудь сжалась, но на этот раз с нитью надежды и волнения.

— На самом деле, я помогу выполнить каждый пункт в твоем списке.

— Ах, да?

— Да.

Я бы сделал все возможное, чтобы осуществить каждый из них.

— Может быть, нам стоит вместе составить новый список.

Я сглотнул комок в горле.

— Мне бы этого хотелось, tesoro. Я так сильно люблю тебя.

Она резко вдохнула.

— Ты любишь меня?

У меня были смутные воспоминания о том, как я признавался ей в любви, когда меня подстрелили, но это был первый раз, когда я произнес эти слова находясь в здравом уме. Они покинули мои губы, как будто это была самая легкая вещь на свете. Я думал, что защищаюсь от боли, закрываясь от жены. Но самое большое страдание, которое я когда-либо мог пережить, — это разлука с ней.

— Конечно, люблю. Больше чем кого-либо.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она.

Она выдержала мой взгляд, ее глаза наполнились слезами, а затем наши губы соприкоснулись. Я схватил ее за подбородок, притянул к себе и начал медленно пожирать. Она ерзала у меня на коленях, пока не оседлала меня, и я застонал от смены положения. Я потерялся в ее вкусе, в сладком аромате, в ощущении ее тела, прижатого к моему.

Я поцеловал ее в челюсть и пососал пульс на шее. Мне нужно было отметить ее, кричать на весь мир, что она моя.

Самолет накренился от турбулентности, рассоединив нас. София ухмыльнулась моему нахмуренному взгляду, проведя пальцами по морщинам на моем лбу.

— Подожди, я не поврежу твою ногу?

Она попыталась слезть с моих колен, и я крепче схватил ее за талию.

— Думал, ты научилась слушаться, и останешься там, где я скажу.

Я изогнул брови. Пулевое ранение на бедре жгло, но мне нужна была эта боль. Это был мой способ раскаяния за то, что причинил ей.

— Прости, что беспокоюсь за тебя, — сказала она, закатив глаза.

— Непослушная девочка.

Она издала легкий недовольный звук, но свернулась калачиком у меня на груди.

Я провел рукой вверх и вниз по ее спине.

— Мои воспоминания после того, как меня подстрелили, туманны, но — тревога душила меня, но я заставил себя продолжать говорить — я все еще слышу, как эти слова повторяются в моей голове, сквозь туман. Твои слова. Но не уверен, настоящие они или нет.

Она замерла в моих объятиях.

— Ты сказала что-то… что-то о ребенке.

София прижалась головой к моей груди, и я был уверен, что она слышит мое бешеное сердцебиение. Она расстегнула несколько верхних пуговиц моей рубашки и провела пальцами по словам, высеченным на моей груди.

— Я бы придумала что-нибудь милое, чтобы сообщить тебе об этом, но была немного занята, спасая твою жизнь.

Мое сердце ушло в пятки.

— Ты беременна, tesoro?

Я попытался отстраниться, чтобы посмотреть ей в глаза, но она прижалась лицом к моей шее и отказывалась двигаться.

— Еще очень маленький срок, так что я все еще могу потерять его.

Меня охватила паника.

— Что-то не так с ребенком?

Что, если все, через что она прошла, причинило вред ребенку? Это будет моя вина. Я никогда не задумывался о том, каково это быть отцом. Дети всегда были всего лишь абстрактным понятием «наследников», но теперь это было реальностью — сочетание меня и Софии. И я хотел этого, жаждал.

Она подвинулась, я ослабил хватку настолько, чтобы она смогла вытащить что-то из кармана.

— Он немного помят, но вот.

Она дала мне небольшую распечатку УЗИ. Я понятия не имел, на что смотрю, пока она не указала на крошечный белый овал.

— Это эмбрион. Врач сказал, что мне понадобится еще одно УЗИ через несколько недель. Возможно, тогда мы сможем услышать сердцебиение ребенка.

Я провел пальцами по изображению. Мы создали его. Это было частью нас.

— Милая горошинка, правда? — спросила она.

— Самая милая.

Мы легли на кровать, держа в руках снимок УЗИ, и смотрели на него довольные в тишине. Я провел рукой по ее животу, желая, чтобы наша маленькая горошина стала сильнее.

София начала сжимать воротник моей рубашки.

— Что такое? — спросил я.

— Разве я не должна сейчас чувствовать что-то по отношению к Рустику? Например, грусть или вину за то, что убила собственного отца? Но я этого не испытываю, и это заставляет меня чувствовать, что со мной что-то не так.

Я ненавидел неуверенность в ее голосе. Затем обхватил ее затылок.

— Нет, tesoro. Ты не должна ничего чувствовать по этому поводу. Когда я убил своего дядю, я почувствовал только облегчение. Я восхищался им, когда был моложе, даже видел в нем второго отца. Но в конце концов он для меня ничего не значил, и твой отец тоже.

Я погладил ее волосы и поцеловал в висок.

— Знай, что все, что я чувствую, — это гордость. Гордость за то, какая ты сильная и как ты умеешь защищать.

— Спасибо, miliy.

Услышав нежное прозвище, слетающее с ее языка, мое сердце заныло.

Когда пришло время снижения, мы переместились в переднюю часть самолета. Улыбка искривила губы Софии, когда я пристегнул ее ремень безопасности. Ей просто придется привыкнуть к тому, что я забочусь о ней.

Я играл с ее волосами, пока мы приближались к аэропорту, приземлившись, когда понял, что один вопрос остался без ответа.

— Ты видела, кто застрелил Доменико и других мужчин вместе с ним? — спросил я. — Должно быть, они потом сбежали.

Взрыв и все, что произошло после, стерли это из моей памяти, но меня не устраивало то, что я не знал, кто меня спас.

— Если уж на то пошло, как ты сбежала от Рустика?

София фыркнула.

— Ты серьезно?

— Что?

Она посмотрела на меня с раздражением на лице.

— Может, Доменико был прав насчет отсутствия у тебя мозговых клеток.

Я нахмурил бровь, а она просто закатила глаза.

— Я убила троих охранников, которые вошли в мою камеру, чтобы… — она сглотнула, и мои руки сомкнулись вокруг ее.

Она только что сказала мне, что они мертвы, но меня снова охватило желание вернуться на склад и убить их.

— Они прикасались к тебе?

Мой голос был низким и