Сыщица начала века - Елена Арсеньева

Некоторое время Самойлова, Лешковский и Вильбушевичи прожили спокойно. А потом вдруг на прием к доктору явился некий невзрачный, тщедушный человек – и напомнил о той старинной истории. Теперь Милвертон сбросил маску… ты, наверное, уже догадалась, кем он был?

– Конечно, догадалась, – говорю я не без некоторого самодовольства. – Сразу, как только прочла письмо! Эту фамилию мог взять только человек, который без ума от рассказов Конан Дойла. Вроде тебя – или Сергиенко.

– Нет уж, вообразить меня в качестве шантажиста невозможно! – смеется Георгий. – Да и в Минске я отродясь не бывал. Итак, Сергиенко назвался Вильбушевичу, рассказал об источниках своей осведомленности: он работал письмоводителем в минской сыскной полиции, а потом и в прокуратуре, имел доступ к сведениям обо всех совершавшихся в городе преступлениях – а еще обладал невероятным нюхом на дела сомнительного свойства, на слабости человеческие, которыми можно поживиться. Он мог бы нажить огромное состояние шантажом, однако Сергиенко был еще страстный игрок и просаживал за картами все, что умудрялся, так сказать, «заработать». То есть Вильбушевич понял: он остается «источником дохода» для негодяя. Вдобавок Сергиенко потребовал, чтобы Луиза Вильбушевич стала его любовницей. Этот человек и впрямь имел невероятное чутье на все темные дела и делишки. Каким образом он проведал, что Луиза несколько раз делала тайные аборты, – неведомо, однако проведал… Луиза знала, что, откройся это, ей прямая дорога в тюрьму, – и вынуждена была согласиться на гнусные требования Сергиенко.

Между тем Лешковский заподозрил свою подругу в измене, и Луиза принуждена была рассказать ему, что жертвует собой ради отца. Лешковский мгновенно понял, что в Нижний перебрался тот самый человек, который некогда довел до самоубийства его зятя, и рассказал об этом сестре.

– Зачем? – удивляюсь я.

– То-то и оно… Лешковский постепенно утрачивал влияние на сестру. Она познакомилась с Сергеем Красильщиковым, начался роман… Лешковский встревожился, что дело может закончиться браком, и тогда он лишится возможности распоряжаться деньгами сестры как своими собственными. И решил отвлечь ее от Красильщикова самым действенным способом: рассказав о том, что Сергиенко теперь живет в Нижнем. Расчет оказался верен. Наталья вовсе не забыла покойного мужа, ненависть к его погубителю вспыхнула с новой силой. Она была готова на все, чтобы ему отомстить. Лешковский умело подогревал это страстное желание. Как ты помнишь, он был любителем старинных рукописей и знатоком мертвых языков. И вот как-то раз среди средневековых манускриптов ему попался на глаза один, где подробнейшим образом рассказывалось, как сделать человека рабом своего страстного желания. О нет, здесь шла речь не о любви, как в известном романе «Трильби»! Свенгали не более чем гипнотизер, шарлатан, а Лешковский воздействовал на сестру более изощренными методами. Ему надоело пользоваться ее щедротами: он решил получить ее деньги, сжив Наталью со свету, но методом столь хитрым и непостижимым, что заподозрить его в убийстве не могла бы ни одна живая душа. Одновременно он хотел прикончить и Сергиенко, избавить от него Луизу: одним ударом убить двух зайцев. Итак, сначала Лешковский укрепил в душе своей ветреной сестры желание отомстить Милвертону, а потом принялся делать ее послушным орудием этого желания.

Нижний Новгород. Наши дни

Что будет? Неужели их убьют – убьют сейчас?!

И вдруг Алена забыла обо всем, ощутив, как чьи-то пальцы коснулись ее рук. Чьи-то дрожащие, неловкие, холодные пальцы.

Да ведь это Света!

Так… никто не окликает их, не приказывает отойти друг от друга. Все тихо. Значит, в комнате никого нет. Их похитители вышли – наверное, чтобы решить, что делать с пленницами дальше. Ну что же – значит, у пленниц есть лишняя минута попытаться взять свою судьбу в свои руки.

Для этого эти руки надо прежде всего освободить.

Света шарила по запястью Алены, пытаясь сорвать пластырь, но напрасно, вслепую это сделать трудно. А вот расклеить рот будет полегче. Алена опустилась на корточки и подставила лицо под руки Светы. К счастью, та оказалась сообразительной и принялась цеплять кончиками пальцев края пластыря.

Вот беда! Врачи коротко стригут ноги, Свете никак не подцепить липкий край!

Поменялись. У Алены ногти были довольно длинные, дело сразу пошло веселей, но на щеках у Светы определенно останутся царапины.

Ладно, это ничего, до свадьбы заживет.

Послышался громкий облегченный вздох Светы, потом шепот:

– Алена, получилось! Что теперь? Я попытаюсь распутать свои руки, потом помогу тебе?

Алена закивала, промычала что-то утвердительное и заставила себя набраться терпения. Казалось, Света довольно долго не могла освободить руки. На самом деле, наверное, едва ли прошла минута, а она ликующим шепотом воскликнула:

– Готово! Теперь глаза… ой, больно! Давай скорей свои руки.

Ее пальцы терзали пластырь на Алениных запястьях, а она думала: хорошо, что это не скотч, его отклеить было бы еще труднее. И вдруг ни с того ни сего вспомнила, что почти такая же сцена была описана в дневнике Елизаветы Ковалевской. Там тоже двое развязывали руки друг другу… Вот это совпадение!

К несчастью, оно не одно…

В этот миг пластырь упал с ее запястий, и Алена чуть не взвыла от облегчения. Но оно было просто ничто по сравнению с блаженством, которое она испытала, когда содрала пластырь с губ и глаз и увидела напротив потную, красную, но оживленную Светину физиономию.

Свободны! Почти…

В комнате полумрак – окна плотно завешены.

Света кинулась к окну, развела в стороны шторы – и тут же издала короткий разочарованный стон. Алена глянула – на окнах решетки. Ну, этого надо было ожидать. Их не оставили бы одних в комнате, где можно вылезти из окна. Слишком много хлопот, слишком серьезно подготовились похитители, чтобы дать им возможность просто так сбежать.

Сбежать из…

Откуда?

Алена огляделась. Комната как комната, метров пятнадцать. Самая обыкновенная, необжитая, неуютная, из мебели в ней всего лишь стол, два кресла. Обои самые простые. Большие часы на стене.

Странно… Опять ощущение, будто она уже видела все это. Привычное dеjа vu!

Дверь закрыта. Она выкрашена белой краской и вся как-то странно истыкана примерно на высоте человеческого роста.

Что это такое?

У Алена вдруг закружилась голова. Она уткнула лицо в ладони. Что-то проплыло в голове, какое-то воспоминание… о чем?

– Посмотри! – послышался шепот Светы. – Ты только посмотри!

Алена открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд. Что-то синеет за решеткой, а позади – что-то сереет. Так… сереет двухэтажное длинное здание, синеет чей-то памятник. Да ведь это Ильич! Бюст Ленина стоит спиной к зданию школы!