Брик-лейн - Моника Али

— Хотите, расскажу вам историю? Какую хотите послушать?

Биби еле заметно дернула плечиками. Шахана не шевельнулась.

— Шахана, Биби, послушайте меня.

Назнин замолчала. Что им сказать? Если открыть секрет, они не смогут ничего скрыть.

Рейс в два часа ночи. Шану подсчитал, что нужно выйти в десять. Назнин решила, что все расскажет в девять. За час они успеют попрощаться и все обговорить.

— А вдруг ничего плохого не случится? Знаете, бывает иногда, ждешь-ждешь чего-нибудь плохого, а оно может и вовсе не случиться. Надо просто подождать.

Если Шану обо всем узнает сейчас, то сможет повлиять на нее.

Нет, не сможет.

Но рисковать не стоит.

— Все будет в порядке. От вас требуется только терпение. Не надо так расстраиваться.

Он уедет, а девочки останутся с ней.

Возможно и то, что он сам передумает: сдаст билеты и начнет распаковываться.

У Шану только эта мечта и осталась. Он от нее не откажется.

— Хотите, расскажу вам историю? Какую хотите?

Если он останется, то они, муж и жена, вместе распакуют вещи и всю длинную-длинную ночь будут лежать в кровати, уставившись в потолок, чтобы не смотреть друг другу в глаза и не читать там собственные мысли, верные мысли: их время закончилось, уже слишком поздно, слишком поздно.

Назнин встала:

— И у меня тоже нет настроения рассказывать.

Когда она прошла мимо стола, Шахана ударила ее по щиколотке.

— Подожди, черт тебя дери, и послушай, — заорала она, — сколько ты ждала? Что ты видела? А что, если нашу маленькую мемсахиб от всего этого стошнит? Что ты тогда будешь делать?

Назнин отошла от нее подальше. Шахана пнула стул. Пнула стол. Потом развернулась и пнула сестру.

Шану в спальне. Он написал записку и засунул ее в дверь шкафа.

— Как хорошо, что доктор согласился все уладить. Я вот подумал, что лучше: продать этот шкаф или морем отправить? Как ты считаешь?

— Лучше продать. Надо от него избавиться.

Шану посмотрел на нее:

— Твоя сестра с ума сойдет от радости, когда тебя увидит! Представь себе, как она будет рада!

— Да, — ответила Назнин. Но у нее получилось слишком грустно. — Я столько раз себе это представляла. Столько лет подряд.

Он открыл дверцы и спрятался за ними.

Потом снова раздался его голос:

— Здесь все мои сертификаты.

Закрыл шкаф. Сделал веселое лицо:

— Их тоже продадим?

— Забери их с собой. Хотя бы пару возьми.

Внимательно посмотрел на жену. Брови сошлись на переносице. В руке сертификат в рамочке.

— Манго растут только на манговом дереве, — сказал он. Сел на кровать и обхватил колени.

Назнин подошла ближе. Часа может не хватить.

— Ха, — выдохнул он, — фу-у.

Сегодня ночью, когда они легли спать, он обнял ее рукой, прижался телом к ее спине, повторяя изгиб ее тела. Когда она проснулась, он лежал так же.

— Я не был, что называется, идеальным мужем, — сказал он в колени, — и идеальным отцом тоже.

Он ссохся. Весь, не только в щеках и животе. Усохли и слова, и голос, и пылкость, и проекты, и планы. Он ссохся. Теперь он слишком маленький, чтобы отправлять его одного домой.

— Но и плохим мужем я не был. Разве нет? Не был плохим.

Шану сощурился, глядя на нее, как будто лицо Назнин слишком яркое, чтобы открыто на него смотреть.

— Есть женщины, которые на улицу не выходят, — и он кивнул головой на потолок, — вот она никогда не выходит. Ты и не видела ее ни разу, правда? Многим не разрешают работать. Ты меня понимаешь. Деревенские взгляды. Когда женщина зарабатывает, она считает себя ровней с мужчиной и ведет себя как ей нравится, — он улыбнулся, и его маленькие глазки исчезли, — это они так думают. Они несовременные люди. Не такие, как я.

— Мне повезло, — и ее сердце вдруг перестало биться, — что отец выбрал мне в мужья образованного человека.

Шану стал немного больше:

— Все это разговоры. А у нас есть дела. Пошли в гостиную, посмотрим, что у нас еще осталось.

Назнин скатывала коврики. Шану стоял и наблюдал за ней. Потом задрал рубашку и посмотрел на свой живот. Встал в профиль к Назнин, чтобы она оценила.

— Смотри, как тебе? По-моему, очень стройный, а?

Живот уже не как на девятом месяце беременности. Теперь он — как на шестом. Шану ласково его погладил.

— Сила воли, — сказал он и добавил: — И язва.

— Ха.

Он с силой выдохнул и втянул живот. Снова посмотрел на него, на этот раз более трезво.

— Нет, слишком толстый. Похож я с ним на уважаемого человека? На кого я похож, на менеджера мыльной фабрики или на рикшу?

— Да, большой он у тебя, — ответила Назнин.

Выбросить коврики или с собой забрать?

— Я схожу за самосами. Поедим в самолете. И еще мне надо встретиться с доктором по административным вопросам, пока он еще с работы не ушел.

Шану опустил рубашку. Ему и в голову не пришло заправить ее снова в штаны. Возле обломков серванта он остановился:

— А зачем ты пыталась взгромоздить на него компьютер?

— На полу было слишком много коробок. Я пыталась прибраться.

Шану подмигнул ей:

— Прибраться! Получилось только хуже. Ну ладно, не расстраивайся. И в следующий раз меня проси, когда надо будет поднять что-нибудь тяжелое.

И ушел покупать самосы, решать административные вопросы и так далее.

С ковриками Назнин закончила. Еще раз внимательно осмотрела гостиную. Обошла ее. На коробках с бумагами Шану стояло: «Отправить морем». На кофейном столике значилось: «На аукцион». Сзади дивана висело: «В благотворительный фонд».

Осталось упаковать только швейную машинку. Назнин посидела за ней чуть-чуть. Письмо там же, под машинкой. Назнин встала и подошла к окну.

Во дворе сколотили примитивную сцену. Вокруг сцены стояли парни, разговаривали по мобильным. С обоих концов района тек, не прерываясь, ручеек молодых ребят. Они тоже собирались возле сцены. Все смотрели, что происходит. Но ничего не происходило. Наблюдение продолжалось. Кое-кто стал бегать и подпрыгивать. Парень с красно-зеленым шарфом на голове принес нечто вроде старой простыни, положил на землю и развернул. Это оказался нарисованный вручную флаг «Бенгальских тигров».

— Мама! — В двери стояла Биби.

— Биби, — ответила Назнин, не оборачиваясь. — Биби? — Она обернулась.

Биби жевала кончик косички.

— Ты голодная? Разогреть тебе обед?

— Нет.

— Что случилось?

— Ничего. Я просто хотела тебя увидеть.

Назнин протянула руку:

— Иди сюда.

— Не пойду, — отстранилась Биби, — я тебя уже увидела.

Люди широким потоком повалили во двор. Шли быстрым шагом. Как будто пару домов опрокинули набок, и оттуда на улицу, прямо в середину Догвуда, беспорядочно хлынули люди. В толпе были женщины, девушки. Над ними развевался белый флаг с чернозолотым тиснением «Объединение исламских девушек с Бетнал-Грин».

Назнин увидела Сорупу, Джорину, Назму и Хануфу. Пора немилости для Хануфы миновала. Поискала глазами Карима.

Парней больше, чем девушек и женщин, но больше всего пожилых мужчин. На них пальто в елочку, мешковатые штаны. Они шли группками по три-четыре человека, не обращая друг на друга внимания, кричали кому-то в толпу. На белых бородах пятна никотина, на головах тюбетейки, дырки на месте зубов. Темные отполированные лица, внимательные глаза. Одни надели лунги, другие опирались на тросточки; в руках несли полиэтиленовые пакеты. Двигались они, как пациенты в больнице. Интересно, подумала Назнин, отец Карима тоже среди них?

Еще одна группа — белые. Их меньше всего, но они самые активные. Снуют между пожилыми, раздают картонные плакаты на деревянных палках. Белые одеты в штаны с карманами. Карманы везде: на бедрах, на коленях, на щиколотках. По всей одежде у них петелечки, пуговицы бочонком, замочки, молнии и складки. Они словно надели на себя палатки, чтобы вечером осталось только воткнуть пару колышков и заночевать. Они ходили в толпе и раздавали что-то (значки? наклейки? конфетки?) молодым людям. Получая отказы, перекидывались к людям постарше. У патриархов Бангладеш плакаты болтались где-то на уровне полиэтиленовых пакетов. Белая девушка в крохотных очках в серебряной оправе подняла плакат и потрясла им. Она зажала его между коленями и что-то произнесла одними губами. Похлопала в ладоши. Показала на небо. Показала ладони патриархам. Похлопала по плакату. ПОДНИМИТЕ. ВВЕРХ. СВОИ. ПЛАКАТЫ.

Патриархи вежливо ее «послушали». Обсудили между собой.

Назнин всматривалась в лица возле сцены. Там должен быть Карим. Сейчас он заберется на сцену и произнесет речь. Сегодня у него большой день.

И у нее сегодня большой день.

Где-то там внизу он готовит свою речь. Добавляет последние штришки.

Она над своей и не начинала думать.