Беглая княжна Мышецкая - Владимир Иванович Буртовой

ложе, покрытом рядном, обе вскоре уснули, Михаил, сцепив руки на коленях, сел неподалеку от входа так, чтобы косые потоки дождя не могли намочить ноги. Свою адамашку и саблю князя Трофима – добротная сталь, Михаил знал толк в оружии – разместил рядом, пять пистолетов Луши, два своих и пару князя Квашнина, все с затравкой под курками, только взвести их – и можно стрелять.

«Оружия и припасов у меня вдоволь, не хотелось бы их пускать в дело, куда приятнее ехать в безопасности. Только времена теперь на Руси смутные, весь народ вздыбился, словно конь, которому невмоготу стало тащить непомерно нагруженный воз! Кто пошел за атаманом Разиным себе волю из-под бояр-лиходеев добывать, а иные в дикий разбой ударились, благо воеводам не до мелких воровских шаек. Этим лихим разбойничкам, как и волку, – лес не в диво, зима за обычай, их сорочий стрекот не испугает, только сигнал подаст, что рыбешка плывет по проезжей дорожке…»

Михаил сидел, чутко слушал темную ночь – за шалашом фыркали мокрые кони, дождь хлестал по уцелевшим листьям деревьев, по веткам, бился о покрытие шалаша, но толстый камышовый слой сгонял падающие капли на землю, не пропуская воду внутрь. Поодаль, в тридцати саженях, Ока притихла, покрытая рябью чаще, чем решето дырочками.

«Славно, земля в зиму насыщается не одной людской кровью после сражений, но и божьей влагой – дождем. Озимым это на пользу, крестьянину в радость, – подумал Михаил и тут же опечалился – его стрелецкий надел под Самарой второй год в запустении остается, некому землю пахать-обихаживать. – Аннушку, мою самарскую русалочку, зверь воевода Алфимов сгубил, детишек не осталось… Слава тебе, Господи, что послал ты мне другую женку, княжну Лукерью, и у нас будет сын-наследник! Знаю, разного мы поля ягодки, не на равных полочках-сословиях разложены тобою, Господи! Но не без твоей же воли наши житейские тропки сошлись! Так сделай, Господи, молю тебя, так, чтобы родился наш ребеночек здоровеньким, а мы с Лушей нашли счастье и взрастили бы дитятко вместе, как заботливые родители… Отведи, Господи, от нас всякое злое наваждение, злую руку и злоехидный промысел!» – Михаил молил Бога, сознавая, что и от их с Лушей старания и умения тоже зависит так многое.

За этими грустными размышлениями Михаил не приметил, когда именно утих дождь, перешел в морось, а потом и вовсе перестал лить. Крикнула неподалеку, встрепенувшись, на ветке ворона, нырнула, как опытный пловец с моста, вниз головой, расправила черные крылья и плавно слетела к реке в надежде сыскать себе там поутру что-нибудь на завтрак.

От реки поднялся легкий туман, но ветром его вскоре согнало, а сквозь раздернутые облака с востока хлынули розовые лучи утреннего солнца.

– Кажется, непогода прошла, надо браться за дело. Луша и Дуня пусть еще спят, я сам управлюсь! – Михаил взял адамашку, топорик – лопаты под рукой не было – и отправился на опушку к кустам, чтобы вырыть могилу и похоронить убитого князя Трофима. Замаскировав место захоронения срезанным в стороне дерном, критически оглядел скрытую могилу и, довольный, сам себя похвалил:

– Теперь никакой сыск не отыщет тело князя, и где именно он погиб, останется в полном неведении, а для меня безопаснее будет!

* * *

Княжна Лукерья и Дуняша проснулись часа через два после того, как Михаил успел в мягком грунте берегового откоса вырыть могилу в аршин глубиной и в ней захоронить тело драгунского ротмистра. Отмыв в реке испачканные песком и землей руки, с трудом разжег костер, чтобы согреть кипяток – сырую воду пить опасались по той причине, что по реке не так уж редко попадались прибитые к берегу человеческие тела.

– Миха-ась, – ласково окликнула сотника княжна Лукерья, на четвереньках выползая из шалаша. – Почему не взбудил нас? Теперь весь день будешь ехать, не выспавшись… Еще свалишься с коня на дорогу, а мы с Дуней и не заметим, будешь спать на обочине, пока мужики ненароком не наедут и не подберут!

– Ой, что вы, княжна Луша! – простодушно воскликнула Дуняша, вылезая следом из теплого укрытия. – Нешто можно не заметить, как тяжелый Миша брякнется о землю?

Михаил посмеялся, поблагодарил девицу за заботу.

– Вам тоже роздых нужен, – с улыбкой наблюдал, как княжна старательно выбирает из волос травяные былинки. – Идите к реке умываться, а я жареную говядину порежу на кусочки да хлеб достану.

Трапезничали не спеша, с опаской поглядывали на небо – не наползла бы еще серая водяная туча, так не хотелось трогать в дорогу под проливным дождем, но и сидеть здесь, в шалаше, не резон: впереди зима, со дня на день может и снег на голову повалить! И то счастье, что до сей поры довольно тепло, грязь на дорогах не скована заморозками.

– Михась, а что в воеводском письме писано? – вспомнила княжна Лукерья. – Прочтем, а ну как воеводишко что про меня уведомляет великого государя? Так надо заранее к спросу приготовиться! – и серо-синие глаза потемнели от гнева: столько выпало горя на ее долю, а, похоже, и дома не ждать ей покоя от воеводского да церковного сыска! В самую пору уйти в лес навсегда и жить там с волками!

– Ты права, Лушенька! Я сей миг вскрою пакет! – Михаил достал из кармана депешу, подержал сургучом вниз над теплым воздухом костра, потом кинжалом осторожно срезал печать – в пакете было три плотных листа бумаги, исписанных разборчивым почерком воеводского дьяка. Но один лист был писан явно другой рукой, Михаил пробежал глазами первые строки и тихонько присвистнул.

– Вона-а что! Это извет князя Милославского в Разбойный приказ о тебе, Лушенька! А все писано со слов подлого воеводского пса Афоньки! Та-ак, читаю: «…еще сказывал тот Афонька, что показанная княжна Лукерья Мышецкая своей волей прилепилась к воровскому атаману Стеньке Разину в бытность вора Стеньки еще в Астрахани, шла с тем вором без принуждения до Самары, которую тамошние пущие завотчики с Игнашкой Говорухиным, да с изменщиками стрелецкими командирами Мишкой Хомутовым, Никиткой Кузнецовым, Ивашкой Балакой и иными Самару ворам здали и самарского воеводу Ивана Алфимова посадили в воду…» – Вот так, Лушенька, оглашены мы князем Иваном Богдановичем перед Разбойным приказом, да не скоро этот извет дойдет до Москвы! – Михаил скомкал лист и бросил его в огонь костра. – Надо же! И как это Афоньке удалось сбежать в ту пору из воеводского дома в Самаре! Ведь мы тот дом офрунтили со всех сторон! Должно, в подполье за бочками изверг поганый отсиделся, вот его и не нашли тогда! Хитер лис оказался! Живуч. Никитушку, нашего друга, погубил своим опознанием!

– Не он один